Красиво разводятся только мосты

— Но у этих братьев всё сложилось иначе. Однажды старший вернулся с охоты голодный, очень уставший и попросил младшего его накормить. Младший сказал: хорошо, у меня есть чечевичная похлёбка, только я меняю её на право первородства.

— И тот согласился? — удивился Демьян и прижал к губам её пальцы.

— Исав был таким голодным и обессилевшим, что да, — Аврора мягко забрала руку. Со стороны они, наверное, выглядели безумно влюблённой друг в друга парой, и её это смущало.

— То есть главным стал младший брат? — раз она чувствовала себя неловко, не стал настаивать Демьян, хотя ему было плевать: пусть думают, что хотят.

Фотки у Антона в телефоне будут живописные, усмехнулся он, нежно прижав Аврору к себе, подхватил за талию. Давно он так не сходил с ума от женщины, что не мог от неё оторваться.

— Это лишь первая часть истории, — остановилась Аврора. — На ней, мягко говоря, Антон и посыпался.

— То есть? — Демьян потянул Аврору в здание: и те из группы, кто покупал сувениры, и те, кто «загорал» на улице, пошли вслед за экскурсоводом.

— С современной точки зрения, как выглядит поступок младшего брата по-твоему?

— Отвратительно, — хмыкнул Демьян.

— Согласна. Неблагородно, подло, не по-человечески. Вот и Антон осудил Иакова, которого почему-то назвал Иоаном. Но… — Демьян придержал дверь, и вошёл вслед за Авророй. — С точки зрения морали того времени, — обернулась она, — всё с точностью наоборот. Это Исав поступил ужасно: за жалкую миску похлёбки продал нечто важное, данное ему богом по праву рождения.

— Даже так? — запахнул Демьян пальто: чёртова физиология рвалась в бой.

Аврора развела руками.

— Исав не оценил данную ему привилегию, пренебрёг первородством, а Иаков, наоборот, не имея от рождения преимуществ, нашёл способ их получить. И право Иакова, полученное таким путём, признали безоговорочно.

Они прошли в зал, заставленный утварью, посудой, орудиями рыбной ловли. На стенах висела расшитая нанайскими орнаментами одежда и родовые гербы. В стеклянных шкафах лежали украшения из кости, металла, кожи.

— Кстати, в искусстве довольно много картин на тему чечевичной похлёбки, — шепнула Аврора. — У нас в Эрмитаже, например, есть полотно Матиаса Стома, художника семнадцатого века, так и называется «Исав и Иаков».

«Не забыть бы, господи, — подумал Демьян, когда гид по музею подвела их к инсталляции древнего нанайского поселения и начала рассказывать. — Может, и правда схожу».

Обрыв, река, шалаши, дым от костров, на жердях тушки пушных зверей, рыба. Демьян достал телефон, включил диктофон: знал, что не запомнит и десятой части всего, что услышит, ещё раз в этот музей вряд ли когда-нибудь попадёт и, скорее всего, никогда не включит запись, но лучше пусть она у него будет, чем нет. В конце концов, если это важно для Авроры, то…

Закончить фразу он не смог.

То, что? Важно и для него? С чего бы? Они едва знакомы.

А если это их первое общее событие? Если они будут рассказывать о нём детям? Где познакомились, как ездили в музей. Если дети спросят, а он не сможет рассказать им также просто и доходчиво, как Аврора Ветхий Завет, кто такие нанайцы и как они жили?

Мысль о детях никогда Демьяна не пугала. Скорее наоборот: он всегда хотел детей. К тому же у него был опыт с Есенькой. Он забирал её с роддома, менял подгузники, укачивал на плече.

— А если бы у тебя были близнецы, кого ты любила бы больше: мальчика-охотника или мальчика, что сидит дома и готовит чечевичную похлёбку? — спросил Демьян.

Простояв целый час в обнимку, слушая гида, дыша запахом оленьей шерсти и выделанных рыбьих шкур, они, наконец, вышли на свежий воздух.

— Демьян, — замотала головой Аврора. — Не спрашивай.

— Почему? — удивился он.

— Потому что это больной вопрос. О детях.

— Ты хотела ребёнка?

— Всегда. И сейчас хочу. Но Романовский был категорически против, а я, наверное, слишком его любила, куда больше, чем свои желания, поэтому смирилась.

Демьян не стал делать ей больнее, хотя слышал их разговор с Романовским о детях.

— А Ревекка, значит, любила домоседа? И к чему же это привело? — вспомнил он, что у истории есть продолжение.

Распогодилось. С Амура тянуло ветерком, с окрестных огородов — дымком. Солнце припекало. Демьян снял пальто. Они неспеша пошли к автобусу.

— К тому времени как дети выросли, Исаак состарился и ослеп, — сказала Аврора. — И однажды решил, что пришло время благословить любимого сына. А любил он, ты помнишь...

— Старшего рыжего Исава, — кивнул Демьян.

— Тут надо понимать, что такое благословение, — обняла она Демьяна за талию, он её — за плечи. — Это когда отец перед лицом бога желает ребёнку благополучия, а бог исполняет пожелания родителя. То есть благословение чудесным образом сбывается, и это очень важно, ведь на что отец благословит, то и случится. И слепой Исаак говорит сыну: иди поймай дичь, приготовь моё любимое блюдо, и я тебя благословлю. Сказано — сделано. Исав берёт лук, колчан со стрелами — и на охоту.

— Но… — предвосхитил Демьян.

Глава 36

— Но их разговор слышит Ревекка. А ей хочется счастья для любимого сына Иакова. Поэтому она его зовёт и подговаривает обмануть отца.

— И тот соглашается обмануть старого слепого родителя? И почему я не удивлён?

— Конечно, соглашается. Правда, тут в его оправдание скажу, что не сразу поддаётся на её уговоры, но всё же поддаётся. Тогда мать отправляет его забить двух козлят. Из мяса готовит еду, а шкурки велит надеть на руки.

— Зачем? — удивился Демьян.

— Исав был не только рыж, но и безмерно волосат. И отец знал эту его особенность.

Демьян, подтянув рукав свитера, посмотрел на свою руку.

— Сильнее? — показал он покрытое тёмными волосами запястье.

— Намного. Раз понадобились шкурки козлят, — усмехнулась Аврора.

— И тот принёс отцу еду, а отец, решив убедиться, что это его любимый сын, стал трогать его волосатые руки?

— Именно так. И как отец ни сомневался: мол и быстро ты вернулся, и голос у тебя не такой, убедила его именно волосатость, то есть шкурки, и одежда брата, в которую обрядила его мать. И отец его благословил.