Красноармеец Горшечников

– Давайте поскорее, - поторапливала их Георгина, - комиссар с нас снимет три шкуры.

– Подумаешь, - протянул бесстрашный Ромка.
– Пропуска у нас в порядке, от патруля отбрехаемся. Ну подумаешь, задержались на два часа. У нас этот, как его, уважительный повод. И Доббса до хаты проводить надо.

– Не торопись, нам не так далеко осталось. Ночь сегодня какая замечательная, - вздохнул Гарька.
– Вон, огоньки в порту горят.

– Это не порт, это в рыбацкой слободе, - отозвался Ромка.

– Странно, там ведь никто не живёт. Как-то он странно мигает.

Друзья застыли, напряжённо вглядываясь в одинокий мерцающий огонек в темноте.

– Сигналят.

– Азбука Морзе?

– Может быть.

В это время в море в отдалении тоже дважды сверкнуло.

– Пошли туда.

– Гарька, ты опять впереди всех! Нельзя! Мы не знаем, что там и сколько их! Не пущу я вас, мне ваши головы дороги!
– Георгина явно серьёзно настроилась не допустить героической авантюры.

Гарька почувствовал, как Ромка в темноте сжимает ему ладонь.

– Ты вот что, - спокойно сказал он Георгине, - беги за патрулём или, если не встретишь, поднимай наших. А мы только чуть ближе подойдём и проследим.

– Почему мне бежать? Опять угнетаешь меня как женский класс?

– Гарька после всех своих похождениев бежать толком не сможет.

– Тебе лучше поверят, чем Ромке, - тут же поддержал друга Горшечников, - а нам скажут, мол, везде вам шпионы мерещатся.

Едва Георгина свернула в улицу, Гарька с Ромкой со всех ног бросились в сторону рыбацкой слободы. Доббс, о котором они в волнении успели забыть, припустил следом.

За городом оказалось ещё темнее: сегодня было новолуние; даже слабый огонёк был виден издалека. Друзья шли вдоль разрушенных артиллерией домов и пустырей, заваленных обломками. Под ногами похрустывала галька.

Короткая световая вспышка резанула глаза. Гарька взял Ромку за плечо, заставляя пригнуться. Они полегли и ползли по гальке, волоча за собой винтовки. Улизин зашипел от боли - галька болезненно врезалась в коленки, живот и другие чувствительные места. Огонёк погас. Гарька ткнул друга в бок, давая знак остановиться. С другой стороны подполз Доббс.

Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, стоял человек. Он всматривался в море. Вспышки - то короче, то длиннее - замигали непрерывно.

– Пора.
– Гарька поднялся, вскинул винтовку, сделал шаг вперёд.

– Перемигиваетесь с «Катариной», Карл Вольдемарович? Ваш друг капитан по вас соскучился?

Железнодорожный фонарь выпал из руки Квирина, свеча, коптившая в середине, погасла. Улизин переложил винтовку в левую руку, осветил лицо шпиона фонариком; Квирин прищурился, глаза его приобрели свинцовый оттенок.

– Видишь, какая оказия, - сказал Ромка.
– Придётся нам тебя, голубь, арестовать.

– Обыщи его. Доббс, не загораживай.

Матрос, вылезший было перед Гарькой, отскочил в сторону, но Квирину хватило мгновения, чтобы упасть на землю. Он с размаха ударил Улизина тяжёлым сапогом в голень, и взметнулся на ноги. Ромка покатился по гальке, а Квирин уже выхватил у него винтовку и нацелил её Гарьке в грудь. Налитые кровью глаза шпиона метались на перекошенном лице.

– Fucking bastard!
– выкрикнул он.

Гарька нажал на спусковой крючок, одновременно пытаясь отступить, но успеть было нельзя: ствол винтовки Квирина дрогнул от выстрела. Худая тёмная фигура метнулась, заслоняя собой Горшечникова. Это был Доббс. Пуля отбросила его назад. Гарька пошатнулся, обхватил тщедушное тело негра, не давая ему упасть. В ту же секунду прозвучало сразу несколько выстрелов, издырявленный Квирин осел на колени, ткнулся головой в землю.

– Бывают моменты, когда мне хочется, чтобы вас вправду подстрелили, - промолвила Георгина, выходя на свет: Ромка успел встать и поднять фонарик.
– То я такой боевой товарищ, что и в другой полк уйти нельзя, то сами за шпионами гоняются, а меня побоку.

Их темноты выходили остальные: Север, Чернецкий, Лютиков, Хмуров…

– Собрала, кого успела, - Георгина мрачно взглянула на Горшечникова.
– Я тебе говорила, что ты дурак? Что с Доббсом?

Чернецкий носком сапога перевернул тело Квирина.

– Чёрт, надо было живьём брать, - обронил Север.

Гарька положил Доббса на траву. Матрос ещё дышал, его грудь поднималась, но рана была смертельна: кожа на щеках и лбу посерела, изо рта текла кровь. Из последних сил он сжал своей рукой гарькину:

– Товарьиш…

Холодные пальцы дрогнули и замерли навсегда. Гарька всматривался в лицо матроса, силясь найти признаки жизни. Напрасно.

Горшечников закрыл Доббсу глаза и поднялся с колен.

– Жаль его, - сказал комиссар.
– Сам-то не ранен?

– Нет, - ответил Горшечников, сглатывая солёный, противно застревающий в горле комок.

– Добро, - Север протянул Гарьке сбитую фуражку и вдруг погладил его по взъерошенной голове, как маленького.
– Глаза у тебя прямо как у матери.

Гарька чуть не разревелся.

– Вот ещё, придумал… - пробормотал он, отворачиваясь.

Тьма поредела. Осторожно запели птицы.

Сначала озарились верхушки гор; солнце зажгло их, будто маяки, указывающие дорогу дню; белые паруса облаков летели на их сияние. Солнце, всё ещё невидимое, поднялось выше, и свет лавиной покатился по горным склонам, чтобы обрушиться в море. Гарька смотрел, всею кожей впитывая яростную красоту пробуждающегося мира.

Весь земной шар стал полем боя за новое, светлое человеческое будущее. Много ещё трудностей предстояло перенести, смерть подстерегала на каждом шагу, но там, внизу, ожидала страна, до краёв полная кипучей, молодой, очнувшейся от сна жизнью. Скоро война, горе и смерть потонут в безграничном свете, и впереди останется только счастье.

Свежий ветер пах юностью и надеждой. Гарька повернул голову. Ромка и Георгина тоже смотрела на сияющее им навстречу море, обещавшее им счастливую любовь, и радостный труд, и свободу от всякого угнетения - бесценные дары жизни.

Конец.

* * *

Это, наверно, драбл к произведению)) Честно, не знаю, как сие называется))) Написан был Снарк по просьбе одного из читателей))

Храбрый комиссар Снейп сражается в интернациональной бригаде в Испании.