Красноармеец Горшечников

– А этот откуда взялся?

«Ни за что не расскажу», - решил Гарька. И всё рассказал.

Дослушав, Ромка сочувственно потянул носом.

– Да, брат, история.
– Подумал и захохотал: - А батька его знает, что сын в бабском платье щеголял?

– Знает, наверное, - сказала Георгина.
– Если подумать, это неглупо - даже если встретят знакомые, не узнают. Гарька вот не узнал.

– Ни за что бы не надел!
– заявил Ромка.
– Лучше умереть в штанах, чем жить в бабской юбке.

– Тебе бы и не предложили. Не годишься ты в травести - тебя даже слепой за девушку не примет.

Гарька отвернулся к окну, на душе у него было пасмурно. В темном стекле отражалась мучнистая физиономия, на лбу - глубокая ссадина зигзагом. Он застонал.

– Довольно разговоры разговаривать, - спохватилась Георгина, - ложись, Гарька.

Ветер унёс облака, звёзды заглядывали в окно. Одна сорвалась и медленно, по дуге, полетела в море. Гарька закрыл глаза. Желание загадывать он не стал.

* * *

– Хватит спать, герой!

Гарька разлепил глаза. Комнату прорезали закатные лучи. У кровати с дымящейся кружкой в руке стоял Ромка.

– Держи, Олёна тут травок каких-то назаваривала, а Лютиков велел тебе сегодня отлёживаться, так мы уж не тревожили.

Цедя по глоточку целебный настой, Гарька определил, что голова у него больше не болит, а окружающий мир не пытается пуститься в пляс. Все было хорошо, если бы…

– Гарька, ты как?
– В комнату протиснулась Георгина.

Друзья, усевшись подле Гарьки, начали наперебой рассказывать, как вчера взяли Эджкомбову, которая, как оказалось, толком ничего не знала и из полезного смогла указать только адрес, где жил Злоклятов. На квартире Злоклятова, понятное дело, уже не оказалось, только вещи кругом раскиданы - видно, собирался в спешке и удрал налегке.

– Представляешь, платьица с оборками, - хихикал Ромка.
– И целая коробка с помадками там всякими.

Гарька помрачнел. Заметив это, Георгина воскликнула:

– А всё-таки, ребята, нечестно вы со мной поступаете. Почему не рассказали про Нагинина, про письмо?

– Нам велели всё держать в секрете.
– Гарька уколол Ромку укоряющим взглядом, тот развёл руками.

– Но не от меня же! Перчатки, которые я нашла, наверное, те самые, в которых Нагинин убивал Кристалевского.

В дверь постучали.

– Там за вами приехали, - сказала барышня Попорыкина.
– На автомобиле. Из Чека. Если хотите, я скажу, что не смогла достучаться. Можно в окно, и дворами до моря, а там шаланду нанять…

– Верный вы друг, Пассионария Поликарповна, однако Чека нам не враги, мы туда по важному делу.
– Ромка нежно пожал барышне руку. У той даже глаза увлажнились от избытка чувств.

– Я возьму перчатки и поеду с вами, - сказала Георгина.
– Лишний свидетель не помешает.

Шофёр был тот же, что отвозил Гарьку с Серафимом, но сегодня он не смеялся, сидел мрачный, надвинув фуражку на нос.

– Все собрались?

«Бугатти» плавно тронулся, набрал скорость. На улицу выскочил Зуб и заливисто залаял, напрочь позабыв о прошлой выволочке.

Улицу пересёк комиссар, остановился, поглядел автомобилю вслед. Зашёл во двор. Олёна, устроившись на лавке, выбирала из пшённой крупы синенькие камешки и мусор.

– Что Улизин с Горшечниковым должны быть в Чека, мне известно, а вот куда отправилась Грамматикова?
– спросил Север недовольно.

– Она весь день в штаб к Шмелёву собиралась. Верно, попросила подвезти - от Чеки до штаба три шага.

– Понятно.
– Комиссар постоял секунду, глядя себе под ноги, круто повернулся и направился к конюшне.

* * *

Пролетев мимо посетителей, ожидавших в приемной, Снейп взялся за ручку двери.

– Куда же вы? Командарм занят!

Север стряхнул наседавшего дежурного.

– Можно к вам, Альберт Петрович?
– Комиссар обшарил глазами кабинет.

– Прошу.
– Шмелёв кивнул дежурному, тот прикрыл за собой дверь.
– Садись, Ксаверий.

Север с недоверием посмотрел на мягкое, с провалившимся сиденьем кресло и выбрал жёсткий стул. Ещё раз осмотрелся, кусая губы.

– Грамматикова уже ушла?

– Сегодня её ещё не было, - Шмелёв наблюдал за комиссаром с лёгкой улыбкой.

– Ещё не было? Стало быть, ждёте?
– Север вскочил.

Поднялся и Шмелёв.

– Не сидится мне, Альберт Петрович, - сказал Снейп.
– А вы, пожалуйста, сядьте.

– Я не могу сидеть, когда гость стоит, - возразил командарм.

– Я не гость вам, Альберт Петрович, я ваш подчинённый.

– Ты пришёл ко мне не по делу, стало быть, гость.

– Хорошо, - процедил Снейп.
– Не по делу, значит. Хорошо, могу и сидя… - он опустился на стул.
– Между прочим, вопрос у меня деловой, не личный. Не понимаю, по какой причине вы решили, будто я явился с пустыми разговорами.

– Подумал, ты явился просить, чтобы я не давал разрешения Грамматиковой на перевод в другое подразделение.

– Разумеется, я не хочу терять опытного пулемётчика перед скорым наступлением. Должна же быть в армии какая-то дисциплина! Одному не нравится командир, второй соскучился по жене, третий боится пули… почему бы не устроить вольницу, как в Гуляй-поле?

– Не передёргивай.
– Шмелёв откинулся в кресле, маленькими глотками прихлёбывая чай из надтреснутой фарфоровой чашки с розанами.
– Хочешь чаю? Я распоряжусь.

Его благодушие приблизило комиссара к точке кипения.

– Я не пью чай, только водку!
– рявкнул он.

– Учись себя сдерживать, Ксаверий. Хотя я тебя понимаю - любовь, любовь… У меня в юности тоже была большая страсть.
– Шмелёв поставил чашку на стол.

– И чем она закончилась?

– Я выбрал борьбу за народное дело.

– Если Грамматикова останется в отряде, от народного счастья не убудет, - фыркнул комиссар.
– Причём тут любовь? С чего вы взяли, что я в неё влюблён? Если хотите знать, второй такой занозы во всей Красной армии не сыщешь!