Край, куда не дойдёшь, не доедешь

— Через эти стены не перебраться, — вздохнул Теодюль. — Надо кому-то из нас попробовать пройти через главный вход.

Жером задрожал от страха, а Людовик не преминул по обыкновению накричать на брата. Но, прежде чем что-либо предпринять, друзья решили понаблюдать за входом, чтобы узнать, есть ли хоть какая-то возможность незаметно проникнуть в городок. Три дня они не спускали глаз с ворот: Жером и Гаспар с одной стороны от входа, Теодюль и Людовик — с другой, притаившись за посаженными вокруг красиво подстриженными кустами. Результаты наблюдения никак не обнадеживали.

Слева от ворот была маленькая гостиница — строение из бетонных плит, окруженное галереей, на которую выходили окна. Должно быть, там во время съемок жили актеры и все, кто работал над фильмами. Справа располагались административные здания. К воротам то и дело подъезжали машины — грузовики поставщиков, легковые автомобили; оттуда выходили люди самого разного обличья. В ворота никто не мог войти без разрешения привратника в синем мундире с золотыми пуговицами. Людовик, подкравшись ближе, увидел за воротами проходную, разделенную внушительного вида стойкой, за которой восседал чиновник, — он, очевидно, исполнял здесь роль цербера. Короче говоря, это была святая святых, которую тщательно ограждали от праздно любопытствующих. Каждый день около трех часов длинный зеленый автомобиль на бешеной скорости подкатывал к воротам и резко тормозил. Открывалась дверца, и выходила Элен в сопровождении Синипуза. Она изменилась: отработанное изящество походки и манер было явно рассчитано на публику. Но лицо и некоторая скованность в движениях говорили о том, что ей еще не по себе в новой роли. Взгляд казался отсутствующим.

Оценив обстановку, друзья решили действовать. Первым послали на разведку Жерома. Он должен был сказать привратнику, что ему надо поговорить с Синипузом, а когда его впустят — затеряться в лабиринте городка, постараться разыскать Элен и передать ей записку, в которой мальчики вкратце обрисовали истинное положение вещей. Они рассчитывали на то, что Жером с его вечно испуганным видом не вызовет у охраны никаких опасений. Но их план потерпел крах даже раньше, чем можно было ожидать. Привратник отвел Жерома к стойке, где чиновник буквально засыпал его вопросами, велел заполнить какой-то бланк и при этом держался так холодно и надменно, что мальчик не выдержал и удрал.

— Вы не можете себе представить, — рассказывал Жером. — Это такая система! Туда и муха не пролетит.

Людовик гордо объявил, что его брат просто сдрейфил и что завтра он это всем докажет. На следующий день он предстал перед привратником со всей самоуверенностью, на какую только был способен. Его и вправду пропустили, и мальчики уже радовались удаче, так как прошел час, а Людовика все не было. Но вот он появился — да не один: Синипуз собственной персоной тащил его за шиворот и тряс так, что не приходилось сомневаться в том, какой прием был ему оказан. На прощание Синипуз наградил Людовика пинком в зад.

— Ну и люди! С ними просто невозможно иметь дело, — признался друзьям Людовик. — Я им там такого наплел: как будто Синипуз наш лучший друг, он спас жизнь мне и моему брату, ну и всякое такое в том же роде. Они меня отвели в какую-то комнату, я там проторчал целый час, но смыться так и не удалось. А потом сами знаете, что было.

Итак, волшебным миром кино управляла отлаженная и беспощадная машина. Никлас, выслушав рассказы мальчиков, ничуть не удивился.

— Не стоит нам тревожиться за Элен. Гаспар вернется в Ломенваль. Мы снова отправимся странствовать по дорогам, а Теодюль будет, как и прежде, трудиться на своей ферме. А когда-нибудь вы увидите Элен на экране, если вам случится пойти в кино. Она будет неплохой актрисой, каких много, так же, как и мы с вами, — скромные труженики, каких очень и очень много. Зачем отнимать у нее надежду? Что мы можем дать ей взамен? Пройдет время, и она сама поймет, что ей делать.

Но эти слова, несомненно разумные, не убедили мальчиков. Уже стемнело, и все, как обычно, сидели на крыльце. Так тихо и спокойно было вокруг, что маленькая ферма Теодюля казалась затерянной среди бескрайних лесов, и каждое слово улетало, замирая вдали, подобно звукам печальной песни.

— Разве мы плохо провели время? — продолжал Никлас. — Ты, Гаспар, побывал аж на Бермудах, а потом мы с тобой исходили все дороги Бельгии. Ты узнал много нового, и тебе будет над чем поразмыслить, когда ты, как и мы, вернешься к своим обыденным делам.

— Да я бы и рад, — отозвался Гаспар. — Что может быть общего у меня с Элен? Но не могу я, чтобы это кончилось вот так, не могу, и все.

— Чего же ты хочешь? — спросил Никлас.

— Если бы мы знали больше, — произнес Гаспар, — если бы мы были умнее, лучше, мы догадались бы, что надо делать, и нашли бы то, что ищем.

В темном небе над кронами леса то и дело падали звезды.

— Говорят, когда падает звезда, нужно загадать желание, — тихо сказал Никлас. — Давайте пожелаем прежде всего, чтобы вы избавились от своих недостатков, — тогда и жизнь вам покажется краше. Может быть, тут-то вы и поймете, что надо делать, а чего не надо, и мы еще встретимся с Элен и поговорим с ней о чем-нибудь повеселее.

Но мудрых советов Никласа никто как будто не слышал. Мальчики не хотели сдаваться. Они были готовы сделать что угодно, лишь бы повидаться с Элен. Избавиться сперва от своих недостатков? Да зачем? Да что им это даст?

— Ну что ж, — вздохнул Никлас, — воля ваша, хоть побудем все вместе еще какое-то время, и то хорошо. Тоже занятие, ничем не хуже рыбалки, например. Если Теодюль не против, мы останемся с ним еще на несколько счастливых дней, и может, они прибавят нам мудрости.

— На неделю? На две недели? — нетерпеливо спрашивал Гаспар.

Но Никлас не спешил с решением; он хранил верность своей заповеди: торопись медленно. Так они беседовали еще долго. Жером признался, что его самое заветное желание — ничего больше не бояться, а Людовик — что он мечтает жить в мире со всем светом и с самим собой. Но оба знали: это еще труднее, чем отыскать дальний край. Теодюль, который, по обыкновению, не слышал и четверти сказанного, вдруг воскликнул, что, желай не желай, никакие силы не избавят его от глухоты, и в этом его самое большое горе. Гаспар же до поры помалкивал. Как бы ему избавиться от своего рокового невезения? Вот уж напасть, которая никого в жизни не минует.

В эти дни лошадь Никл аса, уже совсем оправившаяся, паслась, свободно разгуливая по лугам, пока все работали в поле и в огороде и проводили долгие часы за беседами. Изредка на ферму наведывались туристы — в основном для того, чтобы попросить воды, молока или купить какую-нибудь провизию. Друзья тоже время от времени ходили к ним поболтать, а однажды вечером Никлас с Людовиком и Жеромом устроили для них маленький концерт. Еще стояло лето, пора каникул. Как хорошо было в полях, в лесу! Недоставало только Элен. И именно потому, что ее так недоставало, хотелось что-то сделать для нее, ради памяти о ней. Это было убедительнее всех речей Никласа, и Жером первым начал бороться со своим недостатком. То один, то другой из мальчиков повторял:

— Будь мы другими, стань мы лучше, все бы изменилось. И мы бы нашли дальний край.

Может быть, это были просто слова. Однако с некоторых пор Жером каждую ночь один отправлялся в лес. Он бродил там среди зловещих теней и таинственных шорохов, и волосы у него на голове вставали дыбом. Друзья видели, как он возвращался с вытаращенными глазами, весь дрожа, словно побывал в леднике. Людовик же — и Гаспар охотно взялся ему в этом помочь — учился обуздывать свой гневливый нрав. Гаспар по его просьбе дразнил его, говорил обидные вещи, а он прилагал все усилия, чтобы парировать колкости спокойно и с достоинством. Конечно, внутренне Людовик кипел от ярости, но отвечал сдержанно. Правда, все такие разговоры неизменно кончались дракой: каждый раз Гаспар говорил Людовику, что у того от злости уши краснеют, как маки, а уж этого мальчик снести не мог.