Крик Ворона

Что, если симптомы вернулись во время сна, и он где-то умирает?

В ванной пусто.

Где же он?

Я уже собираюсь проверить балкон, как вдруг меня пугает резкий стук. Не задумываясь, я босиком бегу к источнику звука. Ноги скользят по лестнице, и я едва не падаю.

Перед порогом гостиной мои ноги останавливаются. Напротив окна полуобнаженный силуэт Ворона утопает в полуденном свете. Он одет только в брюки, которые низко свисают на бедрах. Его татуировка в виде ворона наполовину скрыта тенью и кажется такой же жуткой, как и сам человек, носящий ее.

Но не это заставило меня остановиться и уставиться на него. Хотя отчасти да, я не могу перестать восхищаться тем, как он красив. Но что привлекло мое внимание, так это винтовка, которую он проверяет, два пистолета на столе и несколько ножей. Все они разложены перед ним, как будто это мясо, а он – мясник.

— Что происходит? — спрашиваю я, приближаясь к нему нерешительными шагами.

Он не обращает на меня никакого внимания. Все его внимание сосредоточено на протирании винтовки и осмотре отверстия сверху.

Я сглатываю, когда вижу его выражение лица. Вблизи он напряжен, черты лица каменно-холодные, а движения автоматические.

Убийца внутри него полностью на виду.

— Упаковать. Одну сумку. Больше ничего, — он кладет винтовку на стол и переходит к пистолету, по-прежнему не глядя на меня.

Я прислоняюсь к столу, чтобы получше разглядеть его лицо.

— Почему?

— Мы уходим, — непринужденно говорит он, наполняя магазин своего пистолета.

— Это мой дом, я никуда не уйду, — я складываю руки и постукиваю ногой. Он заблуждается, если думает, что я когда-нибудь покину дом своей семьи. Особенно теперь, когда решила его отремонтировать.

Ворон испускает недовольный вздох и встречается со мной взглядом. Между его бровей пролегла глубокая хмурая складка.

— Сейчас не время для твоего упрямства, медсестра Бетти. Нам нужно идти.

— Почему?

— Потому что ты – гребаная мишень! — он показывает пальцем на карточку с Джокером, которую вытащил из моего кармана сегодня утром, и которая теперь лежит рядом с ножами. — Это карта-мишень. Для «Нулевой команды» это приглашение выйти и поиграть с твоей гребаной жизнью.

Информация выливается на меня, будто ледяная вода. Все мое тело напрягается, и я глотаю воздух.

— Но... но я же ничего не сделала, почему я должна стать мишенью?

— Сделал твой отец. Ты платишь за его грехи.

— Ч-что?

Что он знает о моем отце? Откуда он вообще знает моего отца?

Бросив пистолет на стол, Ворон проводит рукой по лицу и смотрит мне в глаза. От его суровости у меня по коже бегут мурашки.

— «Преисподняя» проводила эксперимент, чтобы сформировать как можно больше преданных убийц. Поэтому они разработали «Омегу». Препарат, который впрыскивает в наши вены кровожадность. Он делал нас гиперсосредоточенными до такой степени, что убийство становилось роботизированным. Пятьдесят из нас создали «Нулевую команду». Мы были в подростковом возрасте, когда нам начали вводить этот яд. Возникло бесчисленное множество побочных эффектов: неконтролируемая рвота, ретроградная амнезия или бешенство, как у сумасшедших животных. И так до самой смерти. Из пятидесяти испытуемых только одиннадцать дожили до зрелого возраста. Но даже тех из нас, кто выжил, может ждать ранняя смерть, потому что этот чертов наркотик разрушает нас изнутри.

Мое сердце разрывается, и я инстинктивно иду к нему, желая утешить его.

— Это из-за наркотика у тебя приступы?

Он кивает.

— Абстинентный синдром.

— И... — я осекаюсь, не желая задавать вопрос, но нуждаясь в ответе так, как не нуждалась никогда. — Какое отношение к этому имеет мой отец?

Его губы подергиваются от отвращения.

— Доктор, мать его, Джонсон – крестный отец «Омеги». Мы были его лабораторными крысами.

Я задыхаюсь, отшатываясь назад, как будто кто-то ударил меня в живот. Я закрываю рот руками и качаю головой. Мама говорила мне, что отец был связан с наркотиками, но я думала, что он был дилером или кем-то в этом роде, а не тем, кто использовал их на детях.

Mon Dieu (с фр. Боже мой).

Мой отец – тот, кто заставил Ворона страдать. Мой собственный отец – хладнокровный убийца. Тошнота подкатывает к горлу.

— Тебе лучше перестать его ждать, — Ворон засовывает руку в карман брюк, его мышцы напрягаются. — Он мертв уже пять лет. Несколько наемных убийц «Преисподней» убили его, чтобы он больше не делал ничего подобного «Омеге».

Я закрываю глаза, по щеке катится слеза. Отец, который, как я думала, однажды вернется, оказался чудовищем. Я всегда знала, что он замкнутый, но теперь полностью понимаю, почему мама держала его на расстоянии от нашей жизни. Она любила его. Я знаю, что любила. Это было видно по тому, как она радовалась, когда он появлялся. После него она никогда не смотрела на других мужчин. Но она была умна. Она должна была знать, что с ним что-то не так, поэтому и сказала мне никогда не подходить близко, чтобы не обжечься, как она.

— Он не заслуживает твоих слез, — пробормотал Ворон.

Я открываю глаза и смотрю в его потемневшие глаза.

— Я плачу не по нему. Я плачу по тебе.

Подушечка его большого пальца касается моей щеки, вытирая влагу. Выражение лица Ворона смягчается. В глубине его глаз плещется глубокая боль. Я не вижу, а чувствую, как он переживает свою трагедию.

— Я тоже не заслуживаю твоих слез.

Почему он говорит такие вещи? Он с детства живет в аду.

Я сжимаю его руку и склоняюсь к его прикосновению.

— Ты заслуживаешь всего, Ворон.

— Такие, как я, пожинают только то, что сеют. Я не святой. Я убиваю, чтобы иметь цель в жизни. Чтобы чувствовать себя живым. А иногда и это, блядь, не работает.

Я собираюсь возразить, сказать ему, что, если бы его не похитили в детстве, ничего бы этого не случилось, но он останавливает меня.

— Ты не похожа на нас. Ты не доктор долбаный Джонсон и не заслуживаешь наказания за его грехи, — он убирает руку с моего лица, и я оплакиваю потерю. — Так что двигай своей симпатичной задницей. Мы уходим.

Он снова укладывает оружие.

Я остаюсь на месте.

— Я позвоню в полицию.

Он бросает на меня неодобрительный взгляд через плечо, как будто я только что оскорбила его.

— Серьезно? Думаешь, гребаная полиция может остановить таких, как мы? Мы убиваем их офицеров, как чертов спорт!

— Неважно. Я не уйду.

У меня перехватывает горло, и страх овладевает мной. Пресловутые убийцы идут за моей головой, но меня пугает не это, а возможность умереть в глуши, и Ворон поплатится за то, что защищал меня.

Он так быстро разворачивается, что я отшатываюсь назад. Он сжимает мои плечи, и на его лице появляется кровожадная гримаса.

— Хватит быть долбаной упрямицей! Я думал, ты больше не хочешь умирать.

— Дело не в упрямстве, — я пытаюсь вырваться из его хватки, но его пальцы впиваются в мою плоть, будто сталь. — Я не хочу провести остаток жизни в бегах с мишенью на спине. Твои коллеги-убийцы все равно найдут меня. Если суждено умереть, то я сделаю это здесь. В доме моей семьи.

— Элоиза... — он предупреждает, вены на его шее почти вздулись от напряжения. — Не заставляй меня перекидывать тебя через плечо и вытаскивать отсюда силой. Потому что я, блядь, сделаю это.