Крик Ворона
Шрифт:
Ворон держит оба моих бедра в своих больших ладонях и хрипло говорит:
— Ты чертовски красива.
Я все еще размышляю над его словами, когда он одним толчком глубоко входит в меня. Я вскрикиваю. Он заполняет меня целиком, расширяя изнутри. И это больно. Я прикрываю глаза тыльной стороной ладони.
Он замирает и проводит кончиками пальцев по моим губам. Его голос полон беспокойства:
— Ты в порядке?
Я киваю.
Он начинает двигаться, медленно и размеренно. Вся боль исчезает. Вместо этого под поверхностью нарастает всепоглощающее чувство. Мой желудок сжимается, а внутренние мышцы обхватывают
Он выходит из меня, проводя своей длиной по моим складкам, а затем снова погружается. Я задыхаюсь, хнычу и стону одновременно. Я вся дрожу и трепещу, и мне нравится каждая частичка этого.
Ворон всегда подталкивал меня к краю. Всегда заставлял меня чувствовать нечто неземное. Это сильное ощущение – одно из них.
Он ускоряет темп, вбиваясь в меня, пока я снова не оказываюсь в том месте, которое вызывает привыкание. Мой разум почти взлетает от того, как он заполняет меня, неустанно вбиваясь в меня.
— Ворон... Я... я... я...
— Отпусти, — рычит он мне в ухо.
Приказ похож на детонатор бомбы. Я распадаюсь на части вокруг него. Эффект гораздо сильнее, чем раньше. Настолько сильный, что я не хочу спускаться в мир живых. Я сжимаюсь вокруг него с такой силой, что он матерится, а его лицо искажается в экстазе.
Меня все еще уносит волной, когда Ворон с хрипом выдыхает воздух и изливается внутрь меня.
Мы разбиваемся вдребезги. Что-то разрушается, когда наши тела сливаются друг с другом. Поток энергии и эмоций, разливающийся между нами, словно вдыхает жизнь друг в друга.
Все еще задыхаясь, Ворон переворачивает меня так, что он оказывается на спине, а я лежу на нем.
Мы лежим в объятиях друг друга, тяжело дыша, а он все еще находится глубоко внутри меня. Я прижимаюсь щекой к его шее, глубоко вдыхая аромат его кожи. Кончиками пальцев я провожу по бокам его мышц, где взлетают маленькие птички.
— Что означают эти птички? — пробормотала я.
Его палец проводит по линии моего плеча.
— Почему ты думаешь, что они что-то значат?
— Я вроде как догадалась, — я улыбаюсь ему и задерживаюсь на прядях, спадающих ему на лоб.
— Это мой возраст.
— Тридцать шесть.
Мои щеки краснеют, и я быстро добавляю:
— Не то чтобы я считала.
— Ты чертовски очаровательна, — он целует меня в макушку, и я таю.
— Почему ты вытатуировал свой возраст? — спрашиваю я, все еще обводя взглядом птиц.
— Это единственное, что я помнил с тех пор, как меня похитили. Наверное, потому, что я выгравировал его на своей коже до того, как они дали нам «Омегу». Это единственное, в чем я уверен.
Моя грудь сжимается так сильно, что на глаза наворачиваются слезы. Было бы ложью сказать, что я ненавижу своего отца. Большую часть времени он отсутствовал, но он был моим отцом. Я не могу просто ненавидеть его, но ненавижу все, что он сделал с Вороном. Я презираю и ненавижу его за это.
Я глажу Ворона по груди и бормочу:
— Мне очень жаль, что мой отец так поступил с тобой.
— Почему ты извиняешься за то, чего не делала?
— Я его дочь и...
— Не имеешь никакого отношения к тому, что он сделал. «Нулевая команда» тоже должна это понять, — его рука крепко сжимается вокруг моей талии, и это почти болезненно, когда
он рычит: — Я готов убить их всех ради тебя.Я закрываю глаза, прижимаясь к нему еще ближе.
Ворон не только заставил меня забыть о смерти, как обещал, но и захотел бороться с ней.
Я хочу жить. И я хочу жить с ним.
Теплое тело Элоизы прижалось к моему.
Я откидываю голову назад, чтобы заглянуть в ее спящее лицо. С каждой секундой, проведенной в ловушке ее крошечных черт, я убеждаюсь в двух вещах. Первая: она чертовски красива, когда спит. Вторая: я готов на все, чтобы сохранить это умиротворенное выражение на ее лице.
Я убираю прядь волос с ее щеки, пальцы скользят по нежной коже. Что я сделал, чтобы заслужить такую, как она? Я вздыхаю. Не могу насытиться ею. Не могу перестать прикасаться к ней. Я даже не могу вспомнить свою гребаную жизнь до нее.
Она проникла под мою кожу так легко, так непринужденно, как будто ей там всегда было место.
Теперь моя работа – защищать ее. Даже если это будет означать мою собственную гребаную смерть.
И я серьезно говорил о ее похищении. Если она и дальше будет упрямиться, я закину ее крошечное тело себе на плечи и уберусь отсюда на хрен.
Элоиза вздрагивает, ее пальцы касаются моей голой груди, и она стонет во сне. От этого звука мой член оживает вновь. Я застонал. Вот она, крепко спит, не обращая ни малейшего внимания на то, как сильно воздействует на меня.
Чирио забегает внутрь, ее хвост виляет туда-сюда. Она тянет за край простыни. Когда я не обращаю на нее внимания, она тявкает.
— Тише, — я прижимаю палец к губам. — Дай ей поспать.
Собака вздыхает и толкает меня в ногу. Должно быть, она очень голодна.
Со стоном я выскальзываю из-под простыней и осторожно кладу голову Элоизы на подушку. К счастью, она продолжает спать.
Чирио бежит впереди меня в сторону кухни, все еще виляя хвостом.
Не могу поверить, что стал сиделкой для гребаной собаки.
Покопавшись в шкафу под раковиной, я нахожу собачьи лакомства и наполняю миску Шарлотты, пока та не переполняется. Какое-то время она не будет нас беспокоить. Затем возвращаюсь к лестнице. Я оставил Элоизу всего несколько минут назад, но кажется, будто прошла целая вечность.
Как же я охуел из-за этой женщины.
Из открытого окна дует ветерок, принося прохладу летней ночи. Я закрываю его и задергиваю шторы. Если мы останемся здесь – мне нужно усилить охрану. Нет нужды говорить, что Элоиза пока не вернется на работу. Или когда-либо. Если я уговорю ее уйти.
Когда я возвращаюсь к лестнице, мой телефон вибрирует на кофейном столике. Это может быть Шторм.
Мои мышцы напрягаются, когда я смотрю на экран. Это не Шторм. Это человек, которому я поклялся никогда больше не принадлежать.
Аид.
Я прочищаю горло и отвечаю:
— Говорит Ворон.
— Ворон, — его голос такой же спокойный, как я помню. Манерный. Хорошо поставленный. Никто не догадается, что такой изысканно звучащий джентльмен – хранитель ада. — Как проходит отдых на юге Франции?