Крик журавлей в тумане

Он вбежал в палату, включил свет и, едва взглянув на Надю, понял, что самое страшное произошло. Ее трясло как в лихорадке, лицо было пунцово-красным от жара. Крыленко нащупал пульс. Он бился с бешеной скоростью.

– Надя, Наденька, – склонился он над ней, – ты меня слышишь? Отзовись, Надя.

Она открыла глаза, посмотрела на него долгим неузнающим взглядом, а потом сказала:

– А, это вы, – и потеряла сознание.

«Неужели послеродовой сепсис?» – первое, о чем подумал он.

Мысль о том, что он не выполнил собственное обещание уберечь от беды несчастную девушку, ввергла его в состояние такого ужаса, что он потерял способность соображать. В отчаянье он опустился на колени у постели и, сжав виски руками, тихо застонал:

– Боже, я виноват. Я не спас свою семью, не спасу и девочку эту. Господи, Ты сделал ее смыслом моей никчемной жизни, так почему теперь забираешь ее? Лучше меня возьми, я давно этого хочу!

Стоявшая рядом Машенька тронула его за плечо:

– Михалич, может, Надейке полотенце холодное на голову положить?

Он посмотрел на нее невидящим взглядом.

– Что? А… это ты. Надя умирает. Глюкозы нет, антибиотиков тоже, травы жаропонижающей и той здесь нет. В этой проклятой дыре кроме смерти ничего нет.

– Ты чего, Михалич, говолиш-то? – тихая, робкая Машенька заговорила неожиданно громко. – Она ведь не в лесу валяется, а в больнице лежит. А ты доктул обхазованный. Натулальный москаль. Чего ты ее ханьше влемени похолонил? Делай, давай, чего-нибудь. Хоть повязки ей на голову клади. Чего ты здесь лазвалился? Неуж мужик здоловый, сильный, этакой пигалице не поможет? Вставай, кому говолю! – Машенька налетела на него и начала пинать, пытаясь поднять с пола.

Удивленный поведением Машеньки, Крыленко встал. Перед ним, на кровати, тяжело дыша, лежала юная женщина. Не любившая, не познавшая счастья, но уже уходящая в иной мир.

– Девочка, милая, – прошептал Крыленко, поправляя пряди светлых волос, – жить тебе надо. Поменяться бы нам местами. Неужели придется мне и тебя хоронить?

Надя вздохнула, приоткрыв глаза, и снова впала в забытье.

– Сколько еще стоять будешь, илод!

Сергей почувствовал удар по спине, обернулся. Разъяренная Машенька, держа в руках полотенце, замахнулась для нового удара.

– Скоко ж можно нюни ласпускать! Мужик здоловенный, а нюнит, как сопля какая. Ты пошто живую холонишь? Пошто в глоб ее кладешь? Нагнись хошь, послухай, не стой столбом.

Надя, словно подтверждая требование Машеньки, закашлялась.

– Я самый натуральный идиот, – очнулся Сергей, – меня дисквалифицировать пора. – Он метнулся к Наде и поднес к ее губам попавшееся под руку полотенце.

На белой ткани появилось пятно гнойной, вязкой мокроты с примесью крови. Он вспомнил слишком частое покашливание, которое Рубман оставила без внимания, и, проклиная себя за невнимательность, бросился в ординаторскую за фонендоскопом. После тщательного выслушивания Крыленко облегченно вздохнул. Крупозная пневмония – это все-таки лучше, чем послеродовой сепсис.

Рубман спала в углу ординаторской на жестком топчане.

– Софья Марковна, проснитесь, – нарочито громко сказал Сергей, подходя к топчану.

– Что случилось? – вскочила Рубман, поправляя белый халат, в котором спала. – Что вы здесь делаете? Мне пора сдавать смену?

– Людей пора лечить, – жестко сказал Сергей Михайлович. – Вы ведь врач все-таки, а не пожарник. К тому же у вас есть тяжелая больная, – он отвернулся, стараясь не смотреть на заспанную, помятую женщину, чтобы не нагрубить ей.

– Вы пришли сюда среди ночи для того, чтобы рассказать мне о моих обязанностях?

Крыленко сделал вид, что не заметил вызова в ее словах.

– Я пришел, потому что у Воросинской крупозная пневмония.

– Вы теперь ставите диагнозы, лежа на нарах в своем бараке?

– Как я их ставлю, не имеет значения. Мне нужен пенициллин. У вас есть, я знаю.

– То, что есть у меня, вас не касается. Вы меня оскорбили, прощения не попросили, а теперь надеетесь на мою помощь. Не получится.

Сергей посмотрел на коллегу. В этот тяжелый для него момент она казалась ему особенно отвратительной. Уродина! Во всех отношениях уродина. Но сейчас надо спасать Надю.

– Вы правы, Софья Марковна, я поступил непорядочно. Простите меня за мое поведение.

– Вы думаете, я не понимаю цену вашего извинения? Для меня она ничтожна. Пенициллин – мой личный запас, и я не обязана его раздавать кому попало. Тем более за дежурное, мимолетно сказанное «извините», – Софья направилась к выходу, но Сергей преградил ей путь.

Взглянув на его лицо, она испугалась. Казалось, он готов был убить ее. Она мгновенно оценила опасность: ночь, охрана далеко, в случае чего его, конечно, потом накажут, но ей это уже не поможет. Стараясь не показать своего испуга, Софья сказала:

– На колени встанешь, прощенье попросишь, может, и дам тебе лекарство. А нет, сам виноват будешь в смерти заключенной Воросинской.

Сергей в бешенстве выскочил из ординаторской. Из Надиной палаты послышался звук кашля, идущая навстречу Машенька смотрела на него умоляюще. Он вернулся и покорно встал на колени, прося прощения.

Две недели он не выходил из больницы. Спал урывками, почти не ел. Особенно тяжело прошли первые три дня. К концу первых суток улучшения не наступило. На второй день он уже начал сомневаться в эффективности выбранного лечения, но на третьи сутки температура стала спадать. Кризис миновал.

Глава 12

Надя, дрожа от холода, бесконечно долго летела по длинному коридору, устремляясь к свету в конце его. Когда этот свет был уже совсем рядом, из него вышла мама, а за ней бабушка. Они звали Надю к себе, протягивая к ней прозрачные руки с тонкими пальцами.

– Я иду к вам, – кричала Надя, не слыша собственного голоса.

Она уже совсем было долетела до них, почти дотронулась до зовущих рук, но они исчезли вместе с длинным коридором. Наде стало жарко. Она почувствовала тяжесть чужой руки на лбу. В глаза ударил свет, показавшийся слишком ярким. Она открыла их и увидела доктора, стоявшего рядом с ней.

– А где мама? – спросила она и снова погрузилась в тяжелый сон.

Когда она снова проснулась, было уже совсем светло от неяркого северного солнца. Доктор дремал, полулежа на соседней кровати. Она смотрела на него и не могла понять, кто этот человек? Почему он находится рядом в этой непонятной палате? Понемногу сознание стало возвращаться. Она вспомнила, что у нее родился мальчик, сын Зотова, а напротив нее дремлет доктор Крыленко. Он похудел, зарос щетиной, и почему-то стал очень красивым. Она не могла понять почему и разглядывала доктора до тех пор, пока не встретилась с его глазами. Какое-то мгновение они безмолвно смотрели друг на друга, пытаясь осмыслить происходящее. Первым опомнился Сергей.