Кристальный пик

— Я был голоден.

— И это все причины?

— Ну... Еще она просила, чтобы я ушел. А я не собирался уходить.

— Я тоже прошу тебя уйти, — выпалила я, воспользовавшись моментом, и в висках бешено застучала кровь. Вдруг получится в кои-то веке обойтись без жертв и закончить очередную битву, даже не начиная ее? Простым разговором, признанием... Возможно ли это? Возможно ли убедить его, всего лишь объяснив? — Из-за тебя болезнь расползается по Кругу. Сначала ты похищал живых людей, а теперь плоды их, угрожая заморить голодом весь континент... Если ты можешь уйти и остановить это — уйди, прошу. У тебя есть половина моей души. Считай, я дарю ее тебе. Живи, как желаешь жить, но вдали отсюда. За морями полно диких просторов...

— Нет.

Какое бы имя Красный туман себе не выбрал, он по-прежнему был всего лишь проклятием — бесчувственным и эгоистичным. Волосы его, алые, всколыхнулись и укрыли плечи, будто бы кровь потекла вниз. Прекрасное юношеское лицо, которое он сотворил себе, сделалось пустым и непропорциональным, как у деревенского пугала, набитого соломой. Глаза его тоже остекленели. Смотреть в них, не давая слабину, было сродни тому, чтобы смотреть в разинутую волчью пасть.

— Нет, я отказываюсь уходить, — сказал Селен снова. — Я хочу быть там, где ты.

— Зачем тебе я?

— Чтобы быть целым. Чтобы ты была целой. Чтобы мы просто были. Разве ты сама этого не хочешь? Там, на летнем Эсбате, ты поцеловала меня и сказала...

— Все, что я говорила и делала на летнем Эсбате, предназначалось не тебе. Я думала, что танцую с Солярисом. Никто не смеет касаться меня без моего согласия, кроме него, — отрезала я, убив в зародыше всякую жалость к нему. Нет, нельзя жалеть. Нельзя быть доброй к тому, кто добр лишь к тебе, но ни к кому больше. — Ты ведь знаешь, кто я, Селенит? Я драгоценная госпожа Рубин из рода Дейрдре, королева и хозяйка Круга, дочь Оникса Завоевателя от крови сидов. Лишь потому, что мы делим одну душу на двоих, вовсе не означает, что ты имеешь на меня какое-либо право.

— Чем я хуже Соляриса? — спросил Селен неожиданно, и я отшатнулась, закрутилась волчком на месте, когда он вдруг исчез. Темнота снова уплотнилась, захлопнулась, и лишь голос его, глухой и бесцветный, проникал сквозь нее вместо света: — Разве твой Солярис когда-либо делал ради тебя то, что сделал я?

— Ради меня? — повторила я в пустоту.

— Разве он когда-нибудь калечил и убивал целое войско с твоим именем на устах? Разве может тот, кто ни разу не содеял ничего подобного, знать, что такое настоящая любовь?

Вербеновая роща, усеянная трупами и частями разорванных тел. Две тысячи воинов Немайна и Фергуса. Моим хирдам даже не пришлось разбираться с ними — только собрать их останки и предать огню, чтобы не дать разразиться болезням. Значит, Дайре оказался прав: то был акт не мести, а любви. Подарок, что Селен преподнес мне, приняв мой облик и устрашив моих врагов. Все, лишь бы я приняла его. Все, лишь бы я полюбила в ответ.

— Ты ведь сама этого хотела. Узнав о войне, ты молилась о том, чтобы она закончилась, чтобы кто-то позаботился об этом вместо тебя...

— Ложь! О таком я никогда не просила! Я просто хотела...

— Мира, не так ли? И я подарю тебе его. Весь мир будет твоим. Только, прошу, не отвергай меня.

Последнее раздалось прямо за спиной. Селен не мог коснуться меня, но стоял до того близко, что я почувствовала тяжесть на своих плечах, будто бы оказалась в плену его объятий. Лихорадочный шепот, одержимый и болезненный, расползался по моей коже вместе с невесомыми поцелуями холодного дыхания. — Я сделаю, что угодно для тебя. Все, что попросишь. Я даже позабочусь о твоих друзьях и близких! Хочешь... Хочешь я цветок защищу? Цветку, благоухающему лишь по ночам, больше ничего не помешает распускаться и днем. Обещаю! Я сделаю все быстро, только подожди немного.

От Селена больше не пахло мускусом и огнем. Запах, который он выбрал или которым обладал на самом деле, напоминал о гниющей листве, хрустящей под ногами по осени, и о старых животных костях, спящих под ними. Это была сладость червивых яблок, гниющих на солнце, и затхлость непроходимых болотных топей.

Он ушел раньше, чем я успела обернуться и ударить его. Раньше, чем я успела все осознать и остановить. Нахлынувший ужас словно вытолкнул меня на поверхность из сейда, как воздушный пузырь, и я вынырнула в реальность посреди уютной лесной хижины, где мерно потрескивало фарфоровое пламя, тлели заговоренные благовония и закипала грибная похлебка.

— Рубин!

Солярис, сидящий на полу рядом, бережно придерживал меня, полулежащую, под шею, но вскочил сразу же, как вскочила я. Не знаю, сколько времени я была бездвижна, погруженная в транс щерящейся вёльвой с железной булавкой в руках, но ноги успели затечь, а ступни отняться. Я едва не свалила со стола посуду и ложки, когда принялась наспех поправлять одежду и складывать карту.

— Рубин, — позвал Солярис снова и попытался выхватить у меня ее из рук, чтобы привлечь внимание. — Что происходит? Что ты видела?

— Маттиола в беде. Нужно спешить.

— О чем ты?

— Он идет к Матти. Он идет в замок!

Пальцы дрожали, и несколько раз я уколола себя фибулой в шею, прежде чем наконец-то сумела ее застегнуть. Запихнув под плащ карту, я без всяких прощаний распахнула дверь хижины и вылетела на улицу.

— Рубин, стой!

Солярис пустился за мною следом. Днем Рубиновый лес был запутанным и непредсказуемым местом, почти непроходимым, а после заката и вовсе становился опасным. Однако едва ли это могло меня остановить. Спотыкаясь и падая, перелезая наощупь через бурелом и крутые ухабы, я отчаянно рвалась сквозь завесу деревьев, даже когда миновала солнечные талисманы Хагалаз, и ночь сомкнулась вокруг окончательно. Одной рукой раздвигая колючие ветви, другой я закрывала от них лицо, дабы не лишиться глаз. Нарастающий хруст за спиной подгонял: Солярис бегал куда быстрее меня и видел куда лучше, потому я знала, что совсем скоро он окажется рядом. Так оно и случилось.

Схватив меня за руку, Сол потащил нас обоих вперед обходными путями, избавляя меня от необходимости катиться кубарем и биться с зарослями один на один.

Было это чертой характера леса или же совпадением, но выпустил он нас охотнее, чем впустил: кажется, мы не пробежали и пятнадцати минут, как деревья наконец-то поредели, и в безмолвной рубиновой тишине застрекотали кузнечики, как сердцебиение лета. Следом за ними пришли и другие звуки: лай собак в Столице, уханье сов, лязг железа из кузницы... Замок Дейрдре напоминал подсвечник, усеянный гостеприимно горящими окнами с первого этажа до башенных шпилей. Было еще слишком рано, чтобы прислуга легла спать, но слишком поздно, чтобы, проникни сюда чужак в украденном обличье, кто-то сумел задержать или раскусить его.

— Маттиола!

Я не узнала собственный голос. С одежды посыпались маковые лепестки: мы с Солом минули поле, разделяющее Рубиновый лес с замком, одним махом, беспощадно убив красоту множества дивных цветов. Несколько из них упали клочками посреди лестничного пролета, где я остановилась, не в состоянии больше бежать. Ни дыхания, ни сил не осталось.

— Матти!

Оттолкнув Сола, пытающегося придержать меня и помочь вместе с подоспевшей стражей, я пробежала еще немного и прислонилась к двери собственных чертогов, толкая ее плечом и расцарапанными о ветви руками. Та отворилась со скрипом.