Кристальный пик

***

— Прости меня. Прости меня! Молю тебя, госпожа. Я хотел узреть твою улыбку, а не гнев и слезы. Хотел, чтобы ты смотрела на меня так же, как смотришь на Соляриса. Дай мне заслужить это право. Ну же, поговори со мной. Где ты сейчас? Дай мне прийти к тебе, дай мне извиниться и искупить свою вину... Дай мне шанс, моя Рубин!

Селен ничуть не изменился с того самого дня в хижине Хагалаз — ни повадками зверя, одержимого своей добычей, ни юной благолепной внешностью. По крайней мере он внял моим мольбам и остановился на одном обличье. Миловидное лицо, продолговатое и с мягкими чертами, было обманчиво красивым. Та самая «глупая красота», как часто отзывалась о самой себе Маттиола, шутя, что людей с подобными ликами никогда не воспринимают всерьез, чем они и пользуются. Бессовестно лгут, обкрадывают или даже убивают, но никогда не попадают под подозрение. Селен, будь он чуточку умнее, легко мог бы пользоваться тем же самым.

— Где ты сейчас? — вопрошал Селен снова и снова, глядя на меня все теми же миндалевидными глазами, невинное выражение которых отравлял лишь кроваво-красный цвет. — Я не могу тебя найти... Почему ты прячешься? Почему?

Прячусь? Выходит, сейд Хагалаз действует...

— Мы были бы так счастливы вместе... Неужели все испортил один цветок, чьи лепестки я раскрыл навстречу дневному свету?

— Она никакой не цветок! Ее лишь зовут Маттиола. Поди прочь из моей головы, — не выдержала я, выставляя перед собой руку с повязанной синей нитью, как выставляют щит бравые хускарлы перед врагом. Она светилась во сне точно как те светлячки над болотами и крепко сжималась вокруг моего мизинца. — Поди прочь и никогда больше не мозоль мне глаза! Иначе худо тебе будет. Ибо когда я встречу тебя, когда увижу ту плоть, что ты обрел, я убью тебя без промедлений. Я тебя уничтожу, Селенит, за то, что ты сделал с моей молочной сестрой и Столицей. Я от тебя и следа в этом мире не оставлю.

Мой глас — волчий рык, мои слова — волчьи клыки. Во сне не было видно ничего, кроме той самой пещеры с шумом морского прибоя и витыми колоннами, где Селен ждал меня в первый раз, но где-то вдалеке я действительно слышала волков. Это нить выла, сплетенная из их шерсти. Выла так страшно и пронзительно, что Селен даже во сне не мог подступиться ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Попятившись назад, в арку меж колон, где колыхалась тьма, его колыбель, Селен улыбнулся мне.

— Твои волосы, — сказал он и погладил свои с той же стороны, где у меня на плече лежала сплошь красная коса. — Знаешь, почему они такие? С той секунды, как ты родилась, ты была предначертана мне. Один красный волосок на твоей голове тогда никто не заметил, но теперь все вокруг знают, чья ты. Ты моя уже наполовину. Я заберу тебя себе по кусочкам и буду любить до скончания веков.

***

Утром, проснувшись, я первым делом проверила свои волосы. Выхватила зеркальце у Сильтана, прихорашивающегося перед полетом, и принялась перебирать расплетенные за ночь косы пальцами, отделяя красные пряди от медовых. Когда я насчитала ровно столько же локонов одного цвета, сколько их было раньше, из груди у меня вырвался настолько громкий стон облегчения, что все остальные резко обернулись. Похоже, это может стать моей новой утренней традицией. Неужели теперь я буду видеть Селена каждую ночь?..

— Что, тоже не выспалась? — спросила у Тесеи Мелихор, когда мы складывали вещи, и потрепала ее по голове, как меня часто трепал Сол. Похоже, этот жест был у них семейным.

Тесея кивнула, сонно потирая кулаком глаза, пока Кочевник затаптывал кострище и запихивал в мешок орехи, сворованные из беличьего дупла.

— Да. В-воют громко.

— Кто воет?

— Волки.

— В окрестностях Гриндилоу не водятся волки, Тесея, — сказал Кочевник, отсыпая ей в ладошку жменю колотых орехов, украденных из беличьего дупла. — Здесь же сплошь болота. Откуда им взяться?

— Он прав, — согласилась Мелихор, собирая наши пожитки в узелок. — Кроме храпа твоего братца я ничего более и не слышала.

— Эй, я не храплю вообще-то!

— Еще как храпишь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Я промолчала. Только покосилась краем глаза на полусонную Тесею, которая снова уткнулась в свою пряжу, перебирая пальцами нити игрушечного волчонка, висящего у нее на поясе. Интересно, она слышала тот же вой, что и я в своем сне? Неужто у Кочевника и впрямь растет будущая вёльва?

Завтрак из перловой каши и пшеничных лепешек несколько отвлек меня от насущных проблем. Запивая их медовухой из бурдюка Кочевника, без которой после таких сновидений было просто не обойтись, я в очередной раз наблюдала за препирательствами драконьего семейства и хихикала над ними вместе с Тесеей. Завидев, как неуклюже я приглаживаю у ручья волосы и пытаюсь закрепить их сапфировыми заколками, чтобы они продержались хотя бы полдня лёта, Тесея не выдержала и помогла мне, забравшись на пень, как на лесенку. Ее маленькие худые ручки и впрямь отличались недюжинной ловкостью: так же прытко, как она заплетала пряжу в прелестных куколок, она заплела мне две добротных косы всего за две минуты и вдобавок успела помочь переодеться к тому моменту, как Сильтан объявил о скором отправлении.

— Ты только полегче там, ящер, не выделайся! А то у меня сестра еще совсем мелкая. Понял? — ворчал Кочевник, подсаживая Тесею на спину Сильтану, когда тот принял свой первородный облик. Вот только та вовсе не нуждалась в снисхождении и его защите.

Когда Сильтан оттолкнулся от земли и взмыл в небо вместе со всеми нами, Тесея даже не пискнула. Ее появление будто добавило в наше путешествие ярких красок, пусть и сделало его в разы рискованнее. Тесея верещала и смеялась, бесстрашно разглядывая зеленые просторы, и Кочевник небось с дюжину раз пожалел о том, что сел позади нее: от ветра черные косички развивались, словно знамена, и постоянно хлестали его по раскрашенному лицу. Впрочем, Мелихор было и того хуже, ведь ей пришлось забраться на спину Сильтана самой последней и сидеть практически у него на хвосте. Она прислонялась к спине Кочевника своей, предпочитая сидеть задом наперед, и смеялась на пару с Тесеей, ведь, будучи драконом, впервые летала на другом драконе. Как и Солярис.

«Ну что теперь ты скажешь, брат? Кто самый быстрый из сородичей? Ни людские боги, ни сам ветер не угонятся за мной!»

Как бы Солярису, устроившемуся с кислой миной меж золотых гребней у самой головы Сильтана, не хотелось этого признавать, но тот хвастал скоростью не спроста. Уже к полудню, вылетев с окраин Гриндилоу, мы достигли границ Дейрдре, а к вечеру пересекли их и оказались в туате Медб.

Раньше, перед полетами с Солом, я всегда втирала в щеки и губы медовый бальзам и масло ветивера, дабы те не обветрились и не превратились в шлифовальную шкурку. Но обмажься я хоть китовым жиром, хоть свиным салом, ничего не спасло бы мое лицо в этот раз. Уже через полчаса на Сильтане губы у меня закровоточили, пойдя сухой коркой. Его скорость превышала скорость Соляриса в два, а то и в три раза, и я не слышала ничего, кроме свиста, как бы громко Солярис, сидящий спереди, не кричал мне на ухо. Золотые крылья Сильтана не просто хлопали, а буквально стучали друг о друга, двигаясь ритмично и беспрерывно, как кузнецкий молоток. Хоть он был значительно крупнее Мелихор и нес на себе вес сразу пяти человек, ничего не помешало ему сдержать его обещание и наверстать упущенные за ночлег часы. Нашей платой стало лишь то бахвальство, которое нам всем пришлось выслушивать от Сильтана на привале, разбитого подле Коннахта — торговой столицы Круга.

Там каждая улица сияла, как диадема древних королей, и золотого цвета было такое изобилие, что Медб по праву мог отобрать у Фергуса их герб. Возвышаясь на ховах*, Коннахт тем самым стоял на человеческих костях, кои захоронили здесь сами боги. По преданиям, то были кости первых берсерков — первых людей, восставших против Дикого. Память об их отваге и смелости жила в высоких насыпях, усеянных четырьмя видами цветов, как венцами четырех божеств: вербеной, каллами, розами и лавандой. Но ни они, ни мертвецы в их корнях не мешали Коннахту процветать. Даже более того, поговаривали, будто город этот возник по воле Медвежьего Стража, а потому останки его названных детей вечно будут защищать город от напастей. А где торговцы и богатеи могут чувствовать себя в большей безопасности, чем под приглядом берсерков?

В летний Эсбат все города без исключения наводнялись пестрыми шатрами, а Коннахт не был исключением и подавно. Именно отсюда по Кругу расходились все товары, какие только изготавливали на континенте, потому рынок занимал бoльшую его часть. Высокие острые башни царапали небо, а низкорослые дома из мрамора с круглыми крышами дымили, как и их жители, высиживая на порогах с курительными трубками и жевательным табаком. На каждом углу подавалось местное традиционное блюдо пулярка, начиненная рыбой и луком, и всюду на людей смотрели мозаики и петроглифы, вырубленные в оградительных стенах.