Кристальный пик

— Мой ответ удовлетворил вас, госпожа? Могу я теперь пойти и уничтожить врагов наших?

— Можешь, — сказала я. — Убей всех, кто на госпожу твою и право ее меч свой поднял.

Ясу кивнула, прижала кулак к сердцу и, поклонившись, устремилась к остальным воинам исполнять мой наказ. Я же наконец-то схватилась за протянутую руку Сола и начала взбираться вверх по лестнице, пока та не кончилась узкой крышей, возвышающейся над гудящим городом под чистым небом, темнеющим в преддверии ночи. Однако стоило Мелихор перестать жалобно хлюпать носом, скинуть свои полюбившиеся одежды и превратиться на пару с Солом, как небо вдруг затянуло облаками, похожими формой на наковальни, и поднялся недобрый ветер. То были предвестники скорой бури. Все вокруг словно подгоняло нас поскорее убраться из Ши. Так мы и поступили: Кочевник взобрался на спину к Мелихор, приноровившись летать в одиночку, а я — к Солу, и мы стремительно взмыли ввысь, оставив войну позади. По крайней мере, на время.

Немайнцы прибыли вместе с Фергусом — вот, почему взрывов гремело так много. Черные точки мельтешили под нами, похожие на муравьев, карабкающихся по белоснежным стенам и пытающихся просочиться внутрь. Внизу свистели снаряды, где-то приземлялись валуны, врезаясь в непреступные молочные башни, и горел заревом базар, откуда огонь наполнял жилые улицы, превращая их в горящие реки. Конечно, Амрита выстоит — из дерева здесь прилавки и мебель, но не дома, а песок тушит пламя не хуже, чем воды. Люди спрячутся в пещерах, которые, как рассказывала Ясу, простираются под всем городом подобно катакомбам Столицы, а сама она ни за что не сдастся и продержится до тех пор, пока хирды из остальных городов Ши не подоспеют на подмогу.

Именно это я повторяла себе, улетая, и продолжала повторять все шестнадцать часов, что мы летели над Золотой Пустоши в сторону Дейрдре, пока над головой гремела сухая гроза.

Ее грохочущие пульсирующие вспышки резали облака, но вниз не пролилось ни капли дождя. Так и с моего лица, вопреки разрывающей душу боли, больше не упало ни слезинки. Я глубоко вдыхала горячий, липнущий к коже воздух, не охладевающий даже на высоте, и обдумывала, что делать дальше, как исправить все, что пошло не так. Кремовый платок, подаренный Солом и теперь заколотый фибулой у меня под горлом, хорошо защищал от песка, когда мы спустились ниже, чтобы присмотреть себе место для привала. Ясу советовала останавливаться в тени скал, если таковые найдутся, а лучше внутри них, однако плотные тучи еще закрывали солнце даже когда наступил полдень, и это позволило нам разбить привал прямо посреди барханов, не страшась ожогов и перегрева.

Вид песков, перекатывающихся от ветра, усыплял. Положив голову Солярису на колени, я почти мгновенно провалилась в сон, невзирая на тягостные мысли. Когда же я проснулась, гроза успела рассеяться, а Мелихор с Кочевником — изрисовать весь песок вокруг нелепыми картинками и узорами на спор. Лишь Солярис сидел неподвижно, по-прежнему держа мою голову на себе, и хотя спина его оставалась идеально прямой, глаза были закрыты — Сол уснул сидя, но мой сон при этом нарушить не посмел. Ладонь его так и осталась лежать у меня на затылке, а пальцы путались в волосах, которые он перебирал до этого. Дыхание было мерным и глубоким. Я прижалась ухом к его вздымающемуся животу, чтобы немного послушать, как звучит покой.

Когда из-за туч вышло солнце, мы снова выдвинулись в путь. Золотая Пустошь занимала простор, соразмерный туату Найси, однако если тот можно было перелететь от края до края всего за двое суток, то с Золотой Пустошью так быстро было не управиться. Жара и песок замедляли. Желая поскорее преодолеть надоедливую пустыню, мы нарушили завет Ясу и летели до самого вечера, отказавшись от остановок в полдень, из-за чего вскоре и поплатились: Кочевника первого настиг солнечный удар, и лишь поэтому он не успел настичь меня.

Вынужденные заночевать, мы спустились на землю вблизи руин древнего города, утонувшего в песке, но не осмелились войти в проклятую обитель, где когда-то поклонялись Дикому, пускай многие рундуки и уцелели. Вместо этого мы отыскали пещеру в окружении голых обожженных деревьев, неглубокую и круглую, где развели костер, чтобы пожарить парочку варанов, подбитых Кочевником еще на прошлом перевале. Жаренные на углях, они оказались на вкус, как курица, и были всяко лучше, чем тот изюм, который насобирала нам в дорогу Мелихор (Сол оказался прав — только изюм она и взяла. Очень много изюма). Я в одиночку умяла одного варана вместе с оставшимся у нас кусочком сыра, нагло воспользовавшись тем, что Кочевнику в этот раз было не до еды: когда его наконец-то перестало рвать, он завалился на подстилку и стал глушить пустое вино.

— Впервые я так рад, что ошибался, — сказал он внезапно, уставившись в потолок. На его лице по-прежнему не было краски, и потому юность, раскрашенная вместо этого тенями от костра, казалась невинной, чистой, почти такой, каким и был Кочевник в глубине своей полумедвежьей, получеловеческий души. — Я так переживал за Тесею все эти дни, корил себя, что позволил остаться, что не утащил ее из сида силой... Стоило задремать, как мне снилось, будто я с родителями укрываю ее полевыми цветами, вереском и незабудками, прежде чем сжечь... А Тесея оказалась-то всех умнее, действительно в мать умом пошла! Богов выбрала, а не людей. И правильно с делала. В сиде ей сейчас всяко безопаснее, чем в нашем мире. Там ее по крайней мере никто не зарубит топором и не задавит камнями. Будь она здесь, с нами, я бы боялся гораздо сильнее.

— А ты умнеешь на глазах, — похвалил Солярис вполне серьезно, и Кочевник так же серьезно ответил:

— Ага. Спасибо. Наверное, это от перегрева. Вот искупаюсь в речке холодненькой, как только Золотую Пустошь пересечем, и мигом все пройдет, дай боги!

Мелихор и Солярис переглянулись, но промолчали, продолжив жевать изюм, из-за которого часом ранее они снова и поругались. Я наблюдала за ними, спорящими о пользе сухофруктов, как дети, и на душе становилось чуточку легче. Хотя, быть может, легче становилось благодаря гранатовому вину, которое мы распили на троих из бурдюка Кочевника, когда тот заснул, раскинув руки. Если в Столице меня часто мучила бессонница, то теперь, когда за недели приключений накопилась усталость, я легко погружалась в сон что посреди песка, что в пещере, что прямо у Сола на спине. Именно поэтому вскоре начала засыпать и я. Костер трещал, обугливая вараньи косточки, подброшенные к сухим поленьям, и в конце концов стал затухать. Примерно в то же время я почувствовала, как Солярис целует меня в лоб, а еще чуть позже все-таки проснулась. Но не из-за него, а из-за холода, которого не должно было быть, когда рядом лежит дракон.

— Сол?

Я заерзала на подстилке и похлопала по другой ее стороне рукой — мятая и теплая, но пустая. Приняв сидячее положение, я подождала, когда глаза привыкнут к темноте, прежде чем смогла разглядеть очертания Мелихор, свернувшейся у стены калачиком, и Кочевника на другой от нее стороне, храпящего так, что с потолка сыпалась сухая известь. В кострище тускло светились угли, покрытые оранжевыми прожилками, но мне все равно пришлось передвигаться наощупь, чтобы добрести до выхода из пещеры и встать на тропу лунного света, просачивающегося внутрь.

Звезды в Золотой Пустоши горели необыкновенно ярко, и вместе с полной луной, низко висящей над горизонтом, небо напоминало дно королевского ларца, усеянное жемчугом. В их сиянии песчаные дюны приобретали стальной оттенок, такой же холодный, как ночной воздух. От перепада температур трещала голова, а по коже ползли мурашки. Я обхватила себя руками, вглядываясь вдаль, где из-под песка выступали белые камни оскверненных руин, пока вслушивалась в ночную мелодию пустыни. Если днем здесь стояла тишина такая же мертвая и выжженная, как земля этого места, то ночью Золотая Пустошь оживала. Где-то вдалеке раздавались завывания диких зверей, звуки тигриной охоты, шелест песка, гонимого ветром, и стук чего-то, похожего на барабаны, будто у пустыни билось сердце. В этой музыке первобытных начал приглушенные голоса, доносящиеся из-за скрюченных деревьев в каньонной трещине, казались чужеродными. Я разобрала их не сразу, но затем разглядела и две непропорционально длинные тени, просвечивающиеся на песке. Однако голоса мигом затихли, стоило мне приблизиться к ним, а песку под ногами захрустеть.

— Ох, поглядите, кто проснулся!

— Сильтан?

Я растерла рукой слезящиеся глаза, проверяя, не снится ли мне все это, но передо мной действительно был Сильтан. Он сидел на высохшем срубке пня, который мы пустили на костер, и раскачивался на одном месте, теребя новенькую серьгу в ухе — круглую, как монета, да еще и с россыпью бриллиантов по краям. Одежда на нем была самой простой, из коричнево-белого льна, подпоясанного муаром, зато на тонких пальцах с перламутровыми когтями красовалось минимум по десять перстней. Песок лип к его босым ногам, а волосы лежали в несвойственным ему беспорядке. Очевидно, он только-только прилетел, но оставался вопрос — как?