Кристальный пик

— Медленно. Слишко-ом медленно! Чего так неуверенно? Старайся лучше!

Совиный Принц перемещался так стремительно, что я даже не сразу заметила, как он сам при этом умудряется касаться Селена — поверхностно, скользяще... Грудь, затылок, лоб, шея, икры. Принц словно что-то искал в его теле, то и дело прикладывая к нему раскрытую ладонь, но никак не мог найти. Неужто тот самый секрет, ради которого мы все здесь? Если так, то чем медленнее будет двигаться Селен, тем проще будет Совиному Принцу его отыскать...

Снова растерев основание мизинца, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Я ни раз видела, как вёльвы взывают к сейду — они дышат в унисон с луной и солнцем, морями и океанами, цветами и землей. Они дышат размеренно, глубоко, вместе с миром, и позволяют себе услышать его, чтобы он услышал их. И отозвался.

— Подведи коня к хомуту, подведи кота к миске с молоком, — пропела я едва слышно. — Ах, я не могу заставить свою любовь сесть мне на колени, и целовать ее тайком!

Голод. Это было первое и единственное, что я почувствовала, когда потянулась к Селену и разумом, и уцелевшими крупицами своей души. Омерзительное сосание под ложечкой, отзывающееся урчанием в желудке; горькая слюна, разбавленная желчью, набравшаяся во рту; зуд в деснах, боль в зубах, жаждущих вонзиться во что-то мягкое, разодрать, оторвать кусок. Сколько бы я не искала в Селене иных чувств, продолжая петь, я ничего более не находила — только бесконечное желание питаться. Внутренняя пустота, которую он стремился заполнить чужим мясом.

«Что ты делаешь, Руби?»

— Пока осень лето сменяет, пока море соль сохраняет, пока старики носят гриву седую, я никогда не оставлю свою дорогую.

Морской прибой. Влажные стены, пещеры и туннели, истекающее соленой влагой. Массивные колоны с каннелюрами и балконы, из которых видно сплошь синее небо — и ничего больше. Где бы это место не находилось, именно его Селен с тоской называл «домом». Там же находился и Сенджу. Я точно знала это, потому что намеренно искала его, ухватившись за возможность украсть у Селена знания точно так же, как он все это время крал мои. Откуда-то из теней доносился слабый звон серебряных колец, надетых на завитые рога, и слышалось приглушенное гудение тальхарпы.

Стараясь не терять найденную нить, протянувшуюся между мной и Селеном, я приоткрыла один глаз и взглянула на него через холм. Движения его стали неуклюжими, натужными, и теперь он не то, что не поспевал за Совиным Принцем, а вовсе вертелся на одном месте, открытый для ударов. Красные глаза смотрели на меня в упор.

«Ты мешаешь мне, Рубин. Перестань, пожалуйста».

Я криво улыбнулась и сомкнула веки обратно, продолжая ворошить нашу связь безжалостно и бескомпромиссно, доставая из неё все, что только могла достать, не обременяя себя при этом никакой осторожностью. Вот я увидела юношеский лик, который Селен забрал самым первым: смуглый, веснушчатый, еще нецелованный... Вот я увидела, как он пожирает заживо лошадь, вспоров ей брюхо заржавелым серпом и вытащив внутренности; вот он учится менять форму — мужчина, женщина, снова мужчина; вот он сидит на верхушке старого клена и, любуясь звездами, напевает ту самую песню о запретной любви, которую случайно подслушал в трактире, пока обгладывал в погребе кости его владельца.

«Ты вынуждаешь меня...»

— Век за веком я одна, — пропел вдруг Селен уже другую песнь и совсем на своим голосом. То был голос Кроличьей Невесты. — Ночь моя без звезд темна. Иди ко мне, иди сюда.

Грохот, с которым посыпались остальные части совиного дома, заставил меня прерваться и вскочить с места. Щеку лизнул мех, на котором сидел запах масла из можжевельника, браги и пряной хвои. Медвежий Страж, может, и был громоздким и неповоротливым, но медленным его назвать не поворачивался язык: он с легкостью проломил собой завал, чем окончательно уничтожил дом, и пронесся мимо меня к Селену.

— Рубин!

Солярис вместе со всеми остальными стоял на обломках того, что еще некогда было прекрасной священной обителью. Замызганный кровью, грязью и блестящей крошкой от разбитых витражей, но по крайней мере живой. На его брони прибавилось еще порядка десяти трещин, однако они медленно срастались на нем, обтянутые между чешуей шерстяной тканью — серой, как волчья шкура. Не то благодаря ей, не то благодаря собственной способности исцеляться, но Солярис тоже хромал все меньше и меньше по мере того, как приближался ко мне.

— Рубин, бежим! Скорее!

«Ты не заберешь ее! Она моя!»

Завыли волки. Засветилось множество золотых глаз в темной кристальной чаще. Призванные дети Волчьей Госпожи окружили Селена, но она застыла, не найдя в себе материнских сил, чтобы велеть им вступить в схватку, ибо это означало отправить их всех на смерть. Ведь даже Медвежий Страж не справился с Туманом. Призванный им, неразумный и обманутый в своем безумии, Страж одним махом отбросил к деревьям Принца и добровольно опустился перед Селеном на колени.

— Нет! — взвизгнула Волчья Госпожа, натягивая пряжу на веретено, но было поздно.

Рука Селена пробила грудь Медвежьего Стража насквозь, погрузилась в него, как в воду, и великий берсерк завалился на бок под отчаянный крик Кочевника без всякого сопротивления, когда Селен вытащил из него бьющееся сердце.

— Теперь мне лучше, — улыбнулся он, вкусив его. Сердце было гигантским, будто действительно медвежье. Оно едва умещалось в ладони Селена и все еще пульсировало, отчего кровь струилась у него между пальцев. Он жадно пил ее, текущую по подбородку, и проталкивал мягкие куски себе в рот, закатывая глаза от удовольствия. — Как же хороша плоть богов, как хороша!

К горлу подступил тошнотворный ком. Волки завыли снова.

— Кажется, я понял все, — сказал Совиный Принц, взирая на это с кромки кристального леса. — Вот оно — твое ярмо.

Он справился с оцепенением раньше нас всех. Снова бросился на Селена сзади, надеясь успеть застать его врасплох и снова рассечь крылом снизу доверху, но окровавленные руки, выронив объедки сердца, впервые коснулись его раньше. Селен возымел силу чужую, украденную, и схватил Совиного Принца сразу за оба раскрытых крыла. Послышался оглушительный хруст, и хотя сам Принц не издал при этом ни звука, стало ясно: пришел конец еще одному богу.

— Остановись!

На этот раз кричала я. Кричала так громко, как кричала всего раз в своей жизни, когда думала, что отец вот-вот казнит Соляриса у меня на глазах в тронном зале. Но даже тогда во мне теплилась надежда, что я могу все исправить. Сейчас же никакой надежды не было. Я кинулась через холм к Селену от безысходности, выдернув руку из когтистых пальцев Сола, схватившего меня и попытавшегося отволочь назад, но не удержавшего.

— Не делай этого, Селенит! Я приказываю тебе!

Я не верила, что мое слово действительно что-то значит для него, однако Селен и впрямь замешкался. Рот, перепачканный в крови Стража, изогнулся уродливым серпом и приоткрылся, обнажая острые зубы, как гвозди. Казалось, время, которое и так текло в сиде совсем иначе, окончательно замерло. Та половина души, что хранилась во мне, была готова разорваться еще на тысячу частей при виде поверженных богов, павших по вине моего рождения. Неужели это была та судьба, за которой я сюда явилась? Неужели Совиный Принц этого и желал? Он не сопротивлялся тоже, как и Страж, только откинулся назад Селену на руки. Молчал, но дрожал от боли, ломая ногти о землю.