Кристальный пик

— Отрадно видеть, что мой брат не угробил тебя во второй раз, — ощерился Сильтан, помахав в ответ на мой удивленный взгляд крошечным письмецом, свернутым трубочкой. Бледно-оранжевый пергамент с крошками разбитой восковой печати и узором синих чернил был мне знаком — именно на этом пергаменте Ясу написала известие о моем скором возвращении в Столицу, прежде чем привязать его к лапке стрижа и выпустить того из окна. — Я перехватил письмо на границе с Медб, где как раз расспрашивал про вас. Увидел печать Амрита и решил проверить. Кто бы подумал, что вас в такую глушь забросит? Изначально я надеялся, что вы вернетесь туда же, откуда исчезли, — то бишь в леса Дану, — но когда минула неделя, то понял, что ждать вас бесполезно...

— А нечего было Рубин с Тесеей без присмотра оставлять! — подал голос Солярис, по-прежнему стоя ко мне спиной и, кажется, не собираясь поворачиваться. — Сам вызвался сопровождать их в поисках колодца и сам же бросил. Вот если бы исполнял свой долг, как полагается, то попал бы в сид вместе с нами и не пришлось бы по Кругу месяцами рассекать, людей допрашивать... Впрочем, о чем это я. Бешеной собаке семь лиг — не крюк.

— Собаке, может, и не крюк, а дракону очень даже. Я здорово утомился, знаешь ли, — пожаловался Сильтан нарочито ноющим, как у девицы, голосом. — Хотя не стану спорить, ваша участь куда более незавидная. Все эти вёльвы полоумные, волчьи госпожи, принцы, туманы... Похоже, мне даже повезло, что я тогда потерялся, — Сильтан спрыгнул с пня, потянулся, разминая мышцы, и его руки с шеей начали золотиться, обрастая чешуей. — Ладно, в дороге поболтаем. Втроем летим, значит? А сестрицу что, с тупоголовым оставим?

— Куда летим? — растерялась я, все еще сонная, и растерла рукой слезящиеся глаза, проверяя, не снится ли мне это.

— Рубин не летит, — отрезал Солярис и наконец-то повернулся ко мне полубоком. Лунный свет запутался в его волосах, подсвечивая те, как звезды, и обточил хмурый профиль, делая Сола похожим на статую изо льда. — А ты возвращайся в пещеру и ложись спать, — сказал он уже мне. — Передай Мелихор, как проснется, чтобы на север путь держала и по прибытии Медовый зал к периат подготовила. Она в курсе, что это значит.

— Зато я не знаю. Солярис, посмотри на меня и объясни нормально, что здесь происходит. Ты собрался улетать куда-то? Без меня?

Сильтан притих, но не стал притворяться и делать вид, будто ему неинтересны наши разборки. Наоборот наклонился вперед, снова усевшись на пень, и принялся с любопытством смотреть, как Сол, тяжко вздохнув, уводит меня под руку в сторону. Глаза его, горящие золотом в темноте, были подведены алой краской, рубашка застегнута до воротника, а пояс скреплен с небольшой кожаной сумкой на боку, куда могла поместиться максимум фляга воды и кусок хлеба. Во всем виде Сола читалась готовность немедленно отправляться в путь, а в глазах — болезненная решимость и непреклонность. Тем не менее, он молчал, давая мне осознать все самой, и в конце концов меня озарило: Солярис пытался сбежать, а я проснулась и помешала его планам. Вот, что означал тот поцелуй в лоб, который я почувствовала сквозь сон — прощание.

— Что ты собираешься делать? — спросила я.

— Выиграть для тебя войну, — прошептал Солярис, коснувшись агатовым когтем моей побелевшей щеки.

— Если Борей не убьет тебя раньше, — усмехнулся Сильтан позади нас, и Сол метнул на него свирепый взгляд.

Мы с Солярисом всегда были связаны, и отнюдь не одним только проклятием. Прожив бок о бок с кем-либо почти двадцать лет, невольно учишься даже в его молчании слышать слова, а в движениях — мысли. Потому никаких объяснений мне больше не требовалось. Я в тот же миг поняла, что задумал Сол, потому что все время думала о том же.

Призвать драконов на подмогу в войне против Керидвена, Фергуса и Немайна. Убедить их сражаться на моей стороне, как они сражались на стороне Оникса. Отправиться в Сердце и поставить на кон все. Однако я не могла снова бросить свой дом, — не говоря уже о том, что не верила в успех сей затеи, — потому Солярис решил сделать это за меня. Зная, что я все равно не одобрю подобный план и не соглашусь отпускать его одного, он не стал спрашивать разрешения. Он просто поцеловал меня в лоб еще раз, притянув к себе за подбородок, а затем махнул Сильтану головой и двинулся по песчаным барханам в обход деревьев.

Пока Сильтан превращался, у меня оставалось всего несколько минут, чтобы отговорить его. Чтобы, бросившись за Солом следом, заставить его остаться со мной или по крайней мере взять с собой в Сердце. И хотя я знала, что упрямство Сола тверже, чем все драгоценные камни в сокровищнице Столицы, я все равно закричала в отчаянии:

— Я твоя драгоценная госпожа, и я никуда тебя не отпускала. Ты меня слышишь, Солярис?! Не смей улетать!

— Можешь казнить меня по прибытии, госпожа, но твою волю я не исполню. Я не твой слуга — я королевский зверь. А такова участь всех зверей — перегрызать врагам глотки. Довольно мне стоять рядом на привязи.

— Но Борей и впрямь убьет тебя! — воскликнула я иступлено, продолжая идти за Солярисом. — Во время нашего первого и последнего разговора он сказал мне, чтобы ты не смел больше появляться в Сердце. Теперь же он Старший. Если ты явишься к нему с просьбой вступить в людскую войну, он...

— Он все еще мой отец, — парировал Солярис, но в его голосе не слышалось былой уверенности. — И Борей не единственный Старший Сердца. Есть и другие. Дракон дракону не враг. Это Сенджу испортил их, извратил то, во что они верили, и настроил сородичей друг против друга. Теперь, когда его нет, все вернулось на круги своя, иначе Вельгар бы не остался и не согласился стать хёном. Я верю не своему отцу, Рубин, а своим братьям. Вельгар и Сильтан не позволят, чтобы со мной что-то случилось. Я вернусь к тебе — либо один, либо с драконами, — но обязательно вернусь, обещаю. На свете нет ничего, что заставило бы меня оставить тебя.

Еще один осколок моего и без того разбитого сердца осыпался крошкой. Я вцепилась пальцами в ладонь Соляриса, ухватив его в шаге от Сильтана, уже принявшего истинную форму и готового взмыть в небо по первому зову. Драконий хвост, усеянный золотом и костяными гребнями, нетерпеливо разгребал песок, выводя на барханах круги, как по воде, а маленькие уши, спрятанные за рогами, наверняка снова подслушивали. Однако я не собиралась больше сдерживаться. Я прижалась к Солярису грудью, обняла его крепко-крепко, вдыхая запах мускуса и тепла, чтобы он поцеловал меня еще раз, еще и еще; чтобы заверил, что справится. И что справлюсь я.

Раздался мелодичный перезвон. Я запрокинула голову вверх, и наши с Солярисом изумрудные серьги столкнулись, задрожали, вбирая в себя лунный свет. Вместе с тем они вбирали в себя каждую крупицу нашей с Солом истории, каждое чувство, будь то горе, страх, злость или нежность. Они были символом продолжения одного в другом.

Символом нашей вечности.

— Ты не сможешь уговорить сородичей выступить в войне под моими знаменами, — прошептала я и добавила раньше, чем Сол, нахмурившись, успел возразить: — Но я смогу. Уговори их прибыть в Столицу, а дальше я сама все сделаю. Вот твоя задача, королевский зверь. И, пожалуйста, береги собственную глотку, пока другим их перегрызать будешь.

— Да будет так, драгоценная госпожа.

Ощущение его поцелуя на моих губах не исчезло, даже когда исчез в небе он сам, взобравшись на спину Сильтану и заявив, что с его скоростью они прибудут в Столицу ненамного позднее, чем мы с Мелихор. После этого я долго смотрела на меркнущие звезды, сидя посреди высокого бархана, и, когда луна погибла в зарождении утра, а ветер замел следы Сола, оставленные на песке, я вернулась в пещеру. Мы трое вылетели незамедлительно, даже не позавтракав, и уже через четверо суток, лишенного привалов и отдыха, достигли Столицы.