Кроманьонец

Добрел к закату, в лесу уже было сумеречно. Услышал голоса и затаился, присев у старого дуба. Оказалось, что женщины "людей" бродят по опушке, собирают валежник. Я не хотел их напугать, поэтому продолжал двигаться скрытно. Может судьба так распорядилась, но ближе других ко мне оказалась Утаре. На девушке был надето длинное меховое платье и высокие чуни. Она собрала уже целую кучу веток, и я полагал, что вот-вот любимая уйдет с ними в поселок.

– Утаре, - тихо позвал и она услышала. Обернулась, посмотрела, но не увидела. Я махнул рукой и девушка, заметив движение, медленно пошла навстречу.

Ее черные глаза блестели из-за ресниц, поднявшись на носки и положив руки на мои плечи, она прошептала:

– Лоло, я так хотела увидеть тебя...

Все засверкало вокруг, все стало красивым, весь мир пел и кружился вокруг нас. И это от Утаре случилось такое чудо - она со мной, трепетная, теплая. Дышал ее красотой, пьянился ее близостью, губами перед собой и тихим шепотом: "Люблю..."

Глава 17

Десять счастливых дней, наполненных встречами с Утаре, пролетели быстро.

Вернулись охотники. Притащили трех коров. Шумно стало у балки и у реки. Если в степи снег еще не подтаял, то у поселка земледельцев скользкая земля липла к ногам и люди барахтались в темной жиже, среди остатков желтеющей травы, увязая в сырой чавкающей земле.

Мне хотелось быть там, среди них и делать с ними обычные дела: отнести в ледник кусок мяса, кинуть на грязевое месиво веток, просто посидеть у костра, послушать рассказы участников охоты. Но с волчицами появиться в поселке я не мог, как и объяснить им, что идти за мной нельзя.

"А может, все-таки пойти? Прямо к их вождю. Поговорить по-мужски, разобраться, чем я лично ему и племени не угодил. Волки мои, то предлог..."

Мысль замириться с чужаками мне понравилась. Вышел из "берлоги" и едва не столкнулся с Утаре. Сразу заметил, что ее лицо, припухло от слез и, что пришла она с каким-то тюком. Разволновался...

– Возьми, - она протянула мне свою поклажу.

Забрал у нее тюк и моя любимая, проскользнув мимо змейкой, вошла в землянку. "Дела!..", - иду за ней.

Вижу ее сидящей у очага, в глазах плескается тоска, Пальму гладит, скорее, чтобы самой успокоиться.

– Расскажешь сейчас или потом?
– стараюсь придать голосу мягкость, а у самого мысли в чехарду играют: "Что могло случиться? Прогнали или сама ушла? Возможно ли это? Кто обидел и как?.."

– Сейчас, - она глубоко вздохнула, смахнула со щеки слезинку, - Когда вернулись мужчины, мне стало грустно, что рядом не вижу тебя. Слезы потекли сами, и я осталась в доме. Пришел Пар, он уже давно на меня смотрит и стал ругаться. Кто-то, должно быть, рассказал ему, что мы гуляли. Когда он схватил меня за волосы, я стала кричать. Мать и сестра услышали, пришли и заступились, потом позвали Бохирад, нашу знающую. Она сказала, что я должна уйти к тебе и больше не появляться среди Людей.

Утаре обхватив голову руками, снова заплакала.

– Не плачь, любимая! Разве плохо, что теперь мы будем вместе?!

– Хорошо!
– отвечает, и снова всхлипывает.

Обнимаю ее, целую влажные от слез щеки.

– Правда, хорошо?

– Хорошо, но только Пар тебя не простит. Чувствую, будет беда!

И снова руки на голове, ерошит пальцами волосы и поскуливает...

"Знала бы ты, что только здравомыслие удерживает меня от желания пойти прямо сейчас и сломать шею щенку. Попасть в этот мир - беда! А какой-то хлопчик Пар и его родня - это так, мелочи жизни..."

***

Небо не обрушилось на наши головы, и река не остановилась. Соплеменники ласково, радушно приняли Утаре. Надарили подарков: хорошей одежды, чтобы зимой не мерзла, а летом не упаривалась; нитки, костяные иголки и проколки, чтобы всегда можно было ее починить. Не забывали и приглашать ее, когда сами собирались, чтобы поработать или пообщаться. Прошла неделя, и душа моей Голубки отогрелась, забылись недавние страхи.

Многие годы у моего логова лежал гранитный валун. Идея поставить над ним небольшой чум, нагревать камень огнем и париться возникла давно. Даже как-то десяток дубовых веников навязал и подвесил на стены в землянке. Какие-то моменты, вроде, отсутствия воды, земляной пол останавливали меня. Увидел зернохранилища у земледельцев и мысли сразу же появились правильные. Утаре каждый день проводила с женщинами, запасы еды у племени имелись в избытке и я решил попробовать реализовать старую задумку.

Вырыл у валуна яму литров на сто, обмазал глиной. Поставил сверху небольшой чум и стал жечь валежник. Когда глина просохла, накрыл шкурой и придавил ее крупной галькой, чтобы поменьше грязи попадало вовнутрь. Собрал по округе десяток гранитных булыжников и у большего валуна выложил очаг. Когда шел дождь или падал снег, чум разбирал, шкуру с емкости убирал. Пока бочка наполнялась, лепил из глины кирпичики и обжигал их. Выкладывал ими сток и пол будущей баньки. Пилил чурки, делал запас, полагая, что валежником камни как следует не нагреть. Наконец, наступил день, когда я накрыл шесты шкурами и зажег в очаге огонь. Поначалу даже расстроился. Вроде и тепло в баньке, но не настолько, чтобы сбросить одежду. Сжег в итоге приличную кучу дров, но большой валун все-таки разогрел. А когда закрыл отверстие дымохода, так о жары и вовсе в пот бросило. Заскочил в землянку, стал сбрасывать чуни, кухлянку и снимать штаны, а тут Утаре вошла. Смотрит и не понимает, что я удумал. Потом, наверное, решив, что ее мужчина захотел любви, сама стала раздеваться. Я, понятное дело, помог. Затем схватил горшок, веник под мышку, взял за руку Утаре и потащил ее к выходу. Тут у моей жены глаза совсем округлились, но она, безропотно, последовала за мной.

Попарились тогда славно. Утаре поначалу смотрела на меня с жалостью, а когда я брызнул немного воды на горячие камни и от них пошел пар, даже пискнула от испуга. Но уже минут через десять начала понимать, что сидеть в теплом, наполненном горячим паром чуме приятно, а когда я дубовый веничек нагрел и стал легонько охаживать ее им, совсем расслабилась.

Не знаю, что именно она рассказала женщинам на следующий день, но попробовать новую придумку Лоло захотело все племя. Чему я был рад. Особенно, когда без всякого принуждения народ и чурки начал пилил, и воду в "бочку" таскать. Пообещал себе, что к следующей зиме построю большую баню с печкой, чтобы топилась она снаружи. Думаю, теперь соплеменники обязательно согласятся помочь.

***

Птицы прилетели рано, и сразу, будто испугавшись их криков, ушла и нудная погода, когда с неба сыпал не то дождь, не то снег, что-то мокрое, мелкое, не поймешь.

Ручьи в балке покрылись водой, и на появившееся вдруг озеро прилетела стая лебедей. Они носились над соплеменниками, смотревшими на птиц, словно происходило какое-то чудо, присаживались на воду, шумно плескались, далеко разгоняя кипучие круги пены, и снова взлетали. Потом они вытянулись в цепочку и полетели, все разом, взмахивая крыльями, дальше, на север.

А на следующий день все племя "людей" вышли в поле. Мотыжками из рогов и лопаток животных они рыхлили еще влажную землю. Той повел всех Рыб им на помощь. Пошли и мы с Утаре. Думали, что все позабылось и ее соплеменники в такой важный день будут рады любой помощи. Ведь взрыхлить поле нужно успеть, пока земля мягкая.

И вроде поначалу все неплохо складывалось. Мать Утаре отдала ей свой инструмент и на меня поглядывала благодушно, как вдруг, Пар ударив мотыжкой по земле, решительно направился к нам. Я, понятное дело, весь напружинился и когда парнишка протянул руки к моей женщине, оказался перед ним. Видимо, он решил, что и со мной справится, схватил за руки и попытался повалить. Как же тогда мне хотелось сломать ему что-нибудь, но я всего лишь сделал подсечку и парень упал. Я отступил, все еще прикрывая от него Утаре. Он поднялся и, не помня себя, бросился на меня. Его лицо, искаженное гневом, сделалось страшным. Безумные глаза сверкали, ноздри раздулись, как у бычка, тонкие губы растянулись в оскале, он, как зверь зарычал. Ждать, чем закончится его бросок, я не стал. Впечатал в озлобленное лицо двоечку. Парень тут же свалился у моих ног.