Кровь боярина Кучки

Быстро и рано смеркалось.

Олуферя в избе не было, пошёл прибирать скотину. Маврица орудовала у печи. В истобке журчал голос, но не Итларя.

–  Для гостя еду готовлю, - сказала Маврица.
– Человек мой купил нынче белорыбицы на шесть денег.

–  Откуда гость?
– удивился Род.

–  Не ведаю, - Маврица сунулась головою в печь, разгребая жар.
– К тебе гость.

Род, разоблачившись, прошёл в истобку и замер на пороге. Итларь оживлённо говорил, лёжа на одре, помогая языку руками. Перед ним восседал спиной к двери - кто бы мог подумать!.. Род узнал эту голову-кавун, плечи матицей - Огур Огарыш!

–  Кабы не я, быть бы тебе здорову, - плакался понурый богатырь.

триста половцев. И вовремя. Без нас Давыдовичи взяли бы Новгород-Северский как пить дать. Ты в моей напасти ни при чём.

–  Повинен я, повинен, - бубнил Огарыш.

–  Сказано, не по твоей вине мы тут, - терял терпение Итларь, - А вот боярин Родислав!

Огур вскочил и обернулся:

–  По твою милость. Каяться пришёл.

–  Здрав будь, княжий позовник! В чем тебе передо мною каяться?
– изрядно удивился Род.

–  Мой учитель объюродел!
– рассмеялся ханич.
– В киевском гимнасии творил из нас искуснейших бойцов и был великолепен. А тут скис, как переросший огурец. Грех такое молвить об учителе.

–  Сядь, русский богатырь, - предложил Род.
– Будь гостем.

–  Нет!
– рухнул на колени бывший княжий позовник и забил лбом об пол.
– Я поднял села на братоубийство. Я не пустил тебя в твой Суздаль. Я винюсь в тысячах смертей! Намедни, едучи сюда, был в Долгощелье. Что узрел!
– Он говорил бессвязно. Род силой усадил его. Огарыш бился головой в грудь юноши.
– Вторыш Зырян… ну, однорукий… показал Апрось, истерзанную кметями, безумную. Сказал, была красавицей. Не верю. Зырян водил глядеть на тело Агницы. Черниговцы не разрешили хоронить. Зырян бы и не смог: вторую руку изувечили. Агница и староста Васята обороняли Долгощелье. Две головы - на спице! Село взято на щит. Полон весь продан. Кругом чёрная погарь [310] . Христиане!

[310] ПОГАРЬ - выгоревшее место.

–  Среди кыпчаков тоже много татей, - вздохнул Итларь.

–  Где здешние-то долгощельцы?
– спросил Рода Огарыш.

–  Орлай, Кузёмка и Корза погибли…

Бывший позовник затрясся, сдерживая всхлипы.

–  То же в Крутоярье, Свенчаковичах, Гостиничах… Соединились души мучеников! Я нынче исповедался, да поп попался грек, по-русски понимает плохо, Не полегчало мне.

В истобку заглянула Маврица:

–  Пожалуйте вечерять.

–  Благодарствую.
– Огур взялся за шапку.

Как Род с Итларем ни пытались удержать, он спешно одевался, плутая в рукавах овчинного тулупа.

–  Который день кусок не лезет в горло, - виновато вымолвил Огарыш, уходя, - Простите Христа ради!

Молча повечеряли с семьёю Олуферя. Хозяин слышал разговор в истобке и, встав из-за стола, сказал:

–  В чем молод похвалится, в том стар покается.

Род вывел ханича на воздух. От снега во дворе было светло. Уютно пахло конское назьмо. Брехали псы, суля защиту.

–  Мне тоже впору исповедаться, - признался вдруг Итларь.

–  Тебе?
– Род вспомнил о единоверье друга.

–  На мне тяжёлый грех, - признался ханич, - С тех пор как стал христианином, молился двум богам. Скрывал нательный крест от всех, кроме отца. Старик смирился. Я в Шарукани, словно нехристь, участвовал в хурулах. Боялся, строгая Текуса не примет сватовства христианина. Мусульманка!

–  Наш Бог простит тебя. Избавит от любви к Текусе, - пытался непослушными губами успокоить Род.

Мороз обоих донял. Не разгуляешься на костылях.

Итларь, волоча ногу, пошёл к дому. Не оборачиваясь, произнёс:

–  Нет, не избавит. Стыд признаться: люблю мучительницу, ненавистницу. Не меньше прежнего.

Хозяева уже храпели на полатях. Светец светил не дальше поставца.

–  Боюсь я за тебя, Итларь, - признался Род.
– Твоя судьба - мои худые ожидания.

–  Не бойся, - сжал ханич его пальцы в трепетной ладони, - Нога по твоей милости почти здорова. А ожидания… Добра ждать - постареешь, ждать худа - не помолодеешь…

Утром на княжом крыльце Род встретился с Берладником.

–  Никаких сил попусту соборовать!
– сплюнул Галицкий изгнанник.
– В думной палате будто отслужили панихиду. Пойду приму хмельного…

Род во дворце застал все те же споры в том же сумраке, а Северского князя в той же нерешительности.

–  Сожгли Мелтеково!
– пожаловался Святослав Ольгович.
– Увели тысячу людей, три тысячи кобыл! На гумне сгорели девятьсот скирд хлеба!

–  Подважники!
– ругал врагов боярин Пук.

–  Злодеи!
– вскинул палец Святослав Ольгович, - В селе Игореве уничтожили братний дворец, церковь святого Георгия предали огню, из погребов повывезли меды и вина, из кладовых - железо, медь. Везли возами! Веселились!

–  Взяты на щит Долгощелье, Крутовражье, Свенчаковичи, Гостиничи, - подсказал Род, душой оплакивавший Агницу.

–  Знаю, - рявкнул Ольгович, - Вот ты, волхв! Двум моим боярам наворожил смерть. Что нам на завтра наворожишь? Защищать град или уходить к вятичам в леса?

–  Не награждай меня виною, государь, - попросил Род.
– Твои бояре в бой рвались без разума, я их остерёг.

–  Брат, не серчай, ведалец прав, - вмешался Иван Гюргич.

–  Вестоноша из Путивля!
– вошёл в палату отрок.

Было велено ввести гонца. Человек внёс холод, мокроту. Представ пред князем, коснулся дланью пола. Прерывисто и хрипло стал говорить о взятии Путивля Изяславом Киевским. Давыдовичей путивльцы не впустили в крепость, а внуку Мономаха отворили ворота.

–  Дурни!
– молвил Святослав Ольгович.

В подтверждение его слов вестоноша сообщил, что Изяслав с Давыдовичами не пощадили церкви Вознесения - гордости путивльцев. Оттуда взяты ризы, убрусы, воздуха, шитые золотом, серебряные чаши и кадильницы, кованые Евангелия, даже колокола. Или княжой дворец разграблен: вывезено пятьсот берковцев меду, восемьсот корчаг вина, уведено семьсот рабов…

–  А я вчера ходил в застенок, - гневно молвил его сын Олег, провожая взглядом вестоношу.
– Там допрашивали пойманных зажитников [311]– двух страховидных торков и красавца берендея…

Северский властитель, видимо, знавший о такой удаче, спрятав утиральник, страшными очами оглядел собравшихся.

–  Вот они, охотники до моего добра!
– стукнул кулаком кутырь по жирному колену, - Будет их допрашивать! Предать всех смерти!

–  Как повелишь?
– спросил боярин Пук, ведающий донском у Северского князя.
– Членоотделением? Отсечением голов? Повешением?

[311] ЗАЖИТНИКИ - фуражиры.