Кровь боярина Кучки

Эти слова упали искрами в пылкий сушняк. Глазки Кунуя расширились и зажглись. Он затарабанил козловыми сапогами вниз со стены по гнилым ступенькам. Алтунопа не успел высказать укоризну Роду с Берладником, как Кунуй уже возвратился с черным емурлаком в руках. Он распотрошил торока на своём коне и теперь потрясал плащом как добычей.

–  Вот он, вот!
– тыкал чёрную одежду в лицо Роду взбешённый хан, - Ты видел его на мне? Да? В этом халате я убивал Итларя? А вон погляди!
– сунул он пальцем вдаль, где у леса кучковались черные клобуки, - Вон на них то же самое, даже цвет такой же. Проклятый яшник!

Род спокойно держал емурлак, очень внимательно рассматривая его. Кунуя бережно отвели от пролома за бревенчатое ограждение. А на юношу все глянули осуждающе. Все, кроме Берладника.

–  О силы небесные!
– крикнул он, - Покарайте этого гнусного мстителя, если он убийца!

–  Оскорбление всем кыпчакам!
– в свою очередь закричал Алтунопа, смутив русских князей непонятной речью.

Никто не успел ему возразить, хотя все почувствовали угрозу. В этот миг рухнуло тело на гнилой пол. От удара одна доска отлетела, и нога Кунуя провалилась в дыру. Под пазухой хана торчала стрела. Лицо поверженного окрапили красно-бурые пятна.

–  Откуда стрела?
– всплеснул Владимир Святославич руками и нагнулся над ханом.
– Ведь он перешёл под защиту брёвен.

–  А в этой защите щели толщиной в руку, - надоумил Берладник.

–  Стрела отравлена. Он умирает, - сквозь зубы вымолвил Иван Гюргич.

Род подал Алтунопе чёрный емурлак.

–  Гляди, воевода кыпчаков, внимательно гляди, вот!
– показал он ногтём мизинца едва различимое пятно крови.

Алтунопа сунул это место плаща в затухающие глаза Кунуя и спросил по-кыпчакски:

–  Чья кровь?

Посиневшие губы хана прошептали на родном языке:

–  Его кровь…

Поражённый стрелою умер, а живые стали осторожно спускаться со стены. Все восприняли эту смерть как небесную кару.

–  Уберите сверху шакалью падаль, - велел Алтунопа своим половецким воинам, глянув в болтающуюся под заборолом ногу Кунуя.

–  Что он им сказал?
– спросил Владимир Святославич, чуть отойдя.

–  Назвал убийцу собачьим стервом, - пояснил Иван Гюргич, ещё матерью своей, Аепиной дочкой, выученный кое-чему по-кыпчакски.

Алтунопа и Иван Гюргич с Владимиром Святославичем отправились доложить Северскому князю о ненадёжности карачевской крепости. А Берладник заявил, что после всего случившегося он должен получить утешение в первой же корчме. Род увязался с ним.

–  Так ты же трезвенник!
– удивился галицкий изгой.

–  Вокруг слишком много крови, чтобы не испить вина, - пробормотал юноша.

Посиделец принёс им потрох лебяжий, солонину с чесноком, осердье лосиное крошеное, молоки да печёнку налимью и кувшин жжёного двойного вика.

–  Не порите горячку. Ольгович не сделает худа нашему городу, - рассуждал посадский мастеровой за соседним столом.
– Мы перед ним открыли ворота.

–  И не гораздо сделали, что открыли, - возражал провонявший рыбой торговец.
– Обдерут нас как липок.

Род слушал и говорил о своём:

–  Любимых людей смерть косит, нелюбимых не трогает. Почему такая несправедливость?

–  Твой ненавистник Кунуй поплатился жизнью, - вставил Берладник.

–  Грязной жизнью чистые не оплатишь, - вздохнул Род, расплавляя камень в груди горячительной влагой.

Едва они вышли из корчмы, Берладник заметил:

–  Э! Кажется, прав был торговец рыбой. Гляди-ка!

Глаза Рода и без приглашения видели более чем достаточно. И уши слышали страшное. Двое кметей, наступая на вырванные с петлями двери, деловито выносили из церкви золотые сосуды. За поваленными воротами в глубине двора из богатого дома вылетела оконница вместе с трупом бородатого отца семейства. И сразу же - бабий визг с мужской руганью, шум борьбы…

–  Кто ворвался в город? Черниговцы?
– недоумевал Род.

–  Своя своих не поз наша, - сжал кулаки Берладник.
– Вон в конце улицы молодцуется воевода Внезд. Здесь для него подходящее поле брани.

Разгоняя плетями подважников-кметей, они подскакали к Внезду. Воевода был пьян.

–  Подлый хапайла, прекрати татьбу!
– заорал Берладник, поднимая оружие.

–  Опусти свой меч в ножны, княже, - мирно остановил его предводитель грабителей.
– Государем сей град отдан на поток войску. Мы в Карачеве не задержимся. Заутро все выступаем в вятские леса. Торопитесь на пир. Святослав Ольгович ждёт вас в княжом шатре.

До самых городских ворот провожали Рода и Берладника вопли, стоны и матерщина.

–  Во имя чего все это?
– прокричал юноша своему бывалому спутнику.

Иван Ростиславич ничего не ответил.

В просторном княжом шатре пированье шло от души и от пуза.

Ещё не разоблачась, у входа разгорячённый бешеной скачкой Род услышал знакомый голос. Удалый тайный гонец, сидя под рукой хозяина стола, источал таланты рассказчика:

–  Изяслав Давыдович говорит: «Пустите меня за ним. Пока Святослав на воле, он не перестанет отыскивать свободы своему братцу Игорю. Ежели уйдёт от меня, жену и детей у него отыму». Изяслав Мстиславич разрешает: «Ступай». Даёт три тысячи конной дружины и воеводу Шварна. Садится великий князь в лесу отобедать. Ждёт от подколенника вестей о победе. И весть приходит: Изяслав Давыдович наголову разбит! Тут Изяслав Мстиславич так осерчал, даже кулак о морду гонца поранил. В полдень явился и Изяслав Давыдович, повинная голова.

Тесное окруженье князя пировало в шатре. Вольно было лазутнику оказывать себя без опаски.

–  Что за княжьи имена нынче!
– смеялся боярин Пук.
– Изяслав, Мстислав, Изяслав, Мстислав! Не разбери поймёшь, кто и кто. То ли дело встарь: Рюрик, Олег, Игорь, Владимир!..

Чадили жаровни… Коптили свечи…

Перевязанный Святослав Ольгович, изрядно охмелев, веселился напропалую.

племяш, мой тёзка Святослав Всеволодич, и дурни мыслят, что сын свергнутого великого князя им предан. Дуля им с постным маслом! А, Шестопёр? Как тебя там, Первуха или Вторуха?

–  Первуха, - угодливо подсказал приятель Нечая Вашковца, верный дружинник Святослава Всеволодича. И тут заприметил Рода.
– Дозволь, господин, изойти наружу, вдохнуть морозцу?
– обратился он к князю. Получив изволение, Первуха увлёк Рода из шатра: - Ой, друг, большой привет тебе от Нечая.

–  Как там Чекман, берендейский княжич?
– обеспокоился Род.
– Увидишь, скажи, что Итларь убит. Чекман знает ханича Итларя. А убийцу, хана Кунуя, Бог поразил отравленной стрелой.

–  Не в себе ты, - трезвея в ночном морозе, подметил Первуха.
– Я тоже часто не в себе. Мыкаюсь, как челнок, от врагов к друзьям, от друзей к врагам. Перепутал уж начисто, где друзья, где враги. И тебе, гляжу, здесь не жизнь.