Кровь в его жилах

Светлана нахмурилась — вот такого поворота дела она не ожидала:

— Простите? Александра Еремеевича? — Она попыталась понять, где Саша и конверт могли пересечься. Получалось, что только в Сыске. — Разве он видел конверт…

Владимир отрицательно покачал головой:

— В том-то и дело, что про письмо он еще не знает. Он не показывается в Сыске уже второй день — дела служебные… Еще пару отпечатков на конверте опознать не удалось. Скорее всего это пальчики почтальонов или сортировщиков. На самом письме опечатки только ваших пальцев и Екатерины Андреевны. Иных нет.

Как-то даже представить, что Саша сидел за пишущей машинкой и всерьез печатал: «Ты забрала у меня самое дорогое — я заберу у тебя тоже самое!» — сложно. Нет, отрицать, что Светлана забрала у него самое дорогое: воспоминания — глупо. Отобрала, пусть это и не её выбор был. Но… Но… Саша так точно не мог поступить. Он не мог написать угрозы, о таком даже думать смешно. Он из тех, кто говорит в лицо. Княгиня — да. Она могла. Даже Веру Лапшину можно представить за пишущей машинкой, аккуратно двумя пальчиками печатающую угрозы, прикусив при том нижнюю губку. Но Сашка?!

Владимир продолжил:

— Демьян опознал конверт. Подобные он покупал приблизительно две недели назад для Александра Еремеевича. Тот ведет переписку со своими родителями, проживающими в Москве. Я узнавал на почте: марки на конверте серии «Золотая осень» продавались через почтовые автоматы до конца октября. В ноябре почта заменила марки в автоматах на зимнюю серию. На самом почтамте никого, кто бы мог покупать подобные конверты, не помнят — слишком много времени прошло. Само письмо скорее всего бросили четырнадцатого ноября в почтовый ящик на почтамте. Это все, что пока удалось узнать. Как только Александр Еремеевич вернется в Суходольск, я поговорю с ним о письме. Не дело, что конверты из его дома попадают в чужие руки.

Светлана нахмурилась — она подозревала, чьи руки это могли быть. Она помнила Верочкин возмущенный взгляд тогда перед рестораном. Ведь это было именно четырнадцатого. Только о таком говорить с Сашей нельзя. Вера — почти его невеста. Надо сперва точно убедиться, что это сделала она, и никто иной, и лишь тогда поговорить с Сашей. Слишком противно звучат слова: «Твоя невеста угрожала мне!» Слишком водевильно. Сперва надо точно убедиться, что это сделала Лапшина. Взгляд — это все же слишком эфемерно для обвинения, надо что-то более серьезное, чтобы обвинять в угрозах.

Екатерина Андреевна внезапно вмешалась — отложив в сторону бумаги, которые она разбирала, она сухо сообщила:

— Александр Еремеевич живет уединенно. Его никто не навещает, кроме княжича Волкова, и то крайне редко. Даже сослуживцы не бывают в его квартире.

Владимир удивленно приподнял бровь, а Светлана резко развернулась к приспешнице — откуда она это узнала? Причем так вовремя.

Екатерина Андреевна улыбнулась и ответила на невысказанные вопросы:

— Я сегодня утром искала Громова по всему Суходольску, расспрашивая всех, кто мог о нем хоть что-то знать. Вещи прачке он относит сам. Столовается в трактирах — кухарка так же, как прачка, не бывает в его доме. Убирается, по-видимому, сам — ни лакей, ни горничная доходного дома у него не бывают. Нравы типичного кромешника, привыкшего к монастырской жизни. Женщин к себе не водит. Дворники и швейцар в один голос утверждают, что «бабенка» у него точно есть, даже называют некое имя, но лично её с ним никогда не видели.

Владимир вмешался:

— Это ничем не подтвержденные слухи. Госпожа Вера Лапшина навещала нас в больнице, когда мы с Александром Еремеевичем проходили там лечение. Естественно, что после больницы Александр Еремеевич нанес Лапшиным несколько благодарственных визитов. Все остальное, особенно про помолвку, слухи.

Екатерина Андреевна покладисто кивнула:

— Полностью согласна, Владимир Захарович. В отличие от вас я даже имя называть не стала. Слухи. В газетах о помолвке Громова и барышни Лапшиной ни слова не было напечатано.

Светлана молчала. Она сама видела Громова и Лапшину вместе. Это не слухи. Это правда. Да и, если что-то, немного недозволенное до свадьбы между Верой и Сашей было, то шагнуть кромежем домой, защищая честь Веры, для него несложно. Он молодой, тогда еще не вспомнивший Светлану мужчина, он может любить и влюбляться… И делать глупости. Отнюдь не Светлане осуждать Веру. Сама не лучше. Та хоть про существование Светланы до определенного момента не знала, а вот Светлана… И не спросишь же Лапшину в упор: вы бывали в квартире Громова? Это как-то совсем дурной тон. Так только жандармы в синематографе спрашивают.

«Аксенов!» — вспышкой молнии мелькнула в голове Светланы фамилия жандарма. Точно! Он говорил, что есть свидетели нахождения Громова дома в ночь перед нападением со светочем. Максим Яковлевич не их тех, кто страдает по этикету и невозможности задать неприличный вопрос. Он знает точно. Если собранные Екатериной Андреевной сведения верны, то никто иной, кроме Лапшиной, дать алиби Саше не мог. Только Вера, ведь Аксенов знает, что Саша — кромешник.

Продолжая задумчиво смотреть на Екатерину Андреевну и решать, можно ли доверять её сведениям, Светлана сказала:

— Мне нужен номер кристальника Максима Яковлевича Аксенова. Мне нужно ему телефонировать.

Приспешница как-то нехорошо побледнела и торопливо сказала:

— С чего вы взяли, что у меня есть его номер?

Светлана не успела осмыслить странную реакцию приспешницы — подал голос Владимир, протягивая визитку из портмоне:

— Возьмите. Правда, я не уверен, что стоит привлекать жандармерию до того, как мы поговорили с Александром Еремеевичем.

— Я всего лишь хочу кое-что уточнить. — Светлана привычно полезла в карман за кристальником и вспомнила, что его Саша так и не вернул. Екатерина Андреевна, уже справившаяся с беспочвенным волнением, молча протянула свой.

— Спасибо! — Светлана вскочила со стула и отошла в сторону, к окну. Приспешница тут же ловко накинула на неё глушащее звуки плетение. Интересно, себе лазейку Екатерина Андреевна оставила или нет?

Набрав лихорадочно номер и дождавшись бархатистого: «Ротмистр Аксенов, слушаю!» — Светлана представилась, старательно пытаясь, чтобы её голос звучал спокойно:

— Это титулярный советник Богомилова, магуправа, вас беспокоит.

Голос ротмистра зазвучал еще более приветливо, только надо помнить его пустую, машинальную улыбку — он умеет притворяться:

— Что-то случилось, Светлана Алексеевна?

Она решительно сказала:

— Мне нужна информация об алиби Громова в ночь нападения…

— Оно железное, не стоит беспокоиться, Светлана Алексеевна. Что-то еще?

Светлана продолжила настаивать:

— Мне нужна фамилия свидетеля, который был с Громовым в ту ночь.

Ротмистр притушил в голосе приветливость:

— Это секретная информация, я уже говорил. Свидетель настоятельно просил не разглашать его данные. Поймите, Светлана Алексеевна, я не могу…