Кровавая весна 91-го продолжается

— Не так, — оскалился Владимир Евгеньевич. — Укусы тоже на всех соревнованиях запрещены. Сделал бы так на чемпионате, к чертовой матери выгнали!

— У нас тут, во-первых, не чемпионат и не спортивный бой по правилам каких-то федераций, — напомнил Максимов. — Мы с Никитой деремся один на один, по тем правилам, которые утвердили между собой. Я их перед боем перечислил, тогда возражений ни у кого не было. Во-вторых, он собирался сломать мне руку и сам сообщил об этом. Как мне было действовать в такой ситуации? Только так, как поступил.

— А ведь парень на сто процентов прав, Володя, — в разговор вступил Кирилл Лапин. — Правила перед боем он объявил? Объявил. Возражения были? Не было. Андрей их формально нарушил? Нет. Значит он прав. Я за то, чтобы продолжать бой.

— Андрей говорит, что ему собирались сломать руку, — веско добавил Петр Ефимович. — Я его словам доверяю. В сложившейся ситуации он поступил абсолютно правильно, хоть и немного вышел за рамки. Формально, правил не нарушил, ведь о запрете укусов ничего не говорилось. Я тоже за то, чтобы продолжить поединок.

Сэнсей беспомощно глянул на Никиту.

— Мы продолжим, — прошипел москвич. — Только не обижайтесь потом, если я этого щенка урою.

— Смотри, чтобы тебя самого не урыли — огрызнулся Максимов.

— Кстати, ты действительно собирался сломать ему руку? — уточнил Петр Ефимович, внимательно рассматривая Никиту. Лапин и Стас тоже вперили тяжелые взгляды в брюнета.

— А вам какая разница? — огрызнулся подошедший Артур. Блондина проигнорировали, продолжая ждать ответа от Никиты.

Брюнет промолчал. Развернулся и, прихрамывая, двинулся на свою половину ковра.

Когда все подобрали и расставили скамейки, табуретки, стулья, расселись по местам, а на ковре остались Максимов с Никитой и Владимиром Евгеньевичем, сэнсей огляделся, удостоверился, что бойцы заняли свои места и снова скомандовал:

— Хаджиме!

Максимов никуда не торопился, внимательно наблюдая за противником. Никита, подволакивая пострадавшую ногу, медленно пошел на сближение. Попытался захватить запястье противника. Андрей рывком высвободился, пробил прямой в солнечное сплетение, ушёл от встречного удара в лицо и разорвал дистанцию.

Максимов танцевал, нанося одиночные удары и легко уходя от попыток брюнета поймать его на захват или пробить навстречу. Руки у Никиты остались такими же быстрыми, но двигаться ему было трудно — пострадавшая нога подводила.

У Максимова появилась ссадина на челюсти и синяк сбоку над виском, куда на излете прилетел боковой. Левый глаз Комарова покраснел и начинал опухать на глазах, с правого брюнет регулярно вытирал сочившуюся из разбитой брови кровь, ручейками стекавшую на веко. Брюнет бил, уже не видя куда, приободрившийся Максимов рванулся на добивание и попался. Никита мягко упал на затылок головой в ноги, подхватил ладонью лодыжку, заплел ногами бедро и резко дернул, заваливая соперника и беря его на болевой

«Иманари ролл», — мелькнуло в голове Андрея. — «Черт, глупо попал».

Перед падением Максимов отогнул колено противника, уже заваливаясь на ковер, сбил пятку в сторону, и быстро пробил локтем сверху вниз по голени соперника. Брюнет вскрикнул, ослабил захват, позволяя Максимову подобрать ноги под себя, чтобы резко встать. И тут же напрыгнул сверху, снова заваливая противника на ковер. Предплечья Никиты обхватили затылок и горло политтехнолога, перекрывая доступ к кислороду и больно давя на кадык.

— «Ещё секунда и мне крышка!» — метнулась паническая мысль.

Из последних сил, уже почти теряя сознание, Максимов с размаху влепил собранными в «чаши» ладонями по ушам Комарова. Тот заорал, схватился за голову и скатился с противника.

Максимов, медленно, помогая себе руками, поднялся.

Зал взорвался торжествующими криками и азартными воплями.

Владимир Евгеньевич склонился над Никитой.

— Можешь продолжать или мне засчитать поражение? — спросил он.

Никита что-то тихо прохрипел.

— Не слышу, — поморщился сэнсей. — Повтори.

— Могу, — выплюнув капу, проскрипел брюнет.

— Тогда вставай.

Комаров нехотя поднялся. И сразу его шатнуло. Глянул на Максимова с ненавистью, держась за ухо, и медленно принял стойку.

— Готов? — Владимир Евгеньевич явно тянул время, чтобы брюнет восстановился.

— Готов, — по губам прочел Андрей.

— Готов? — лицо тренера повернулось к Максимову.

— Да, — коротко ответил политтехнолог.

Сэнсей медленно поднял руку.

— Хаджиме!

Злой Никита чуть прихрамывая, скакнул вперед, выбросил двойку, стремясь вырубить школьника. Максимов ушёл вправо, и сразу прыгнул на соперника, делая вид, что пытается захватить за бедро. На лице брюнета мелькнула торжествующая улыбка. Он чуть отодвинул таз назад, ослабляя захват, и придавил.

«Пора» — плечи Максимова резко дернулись, разворачивая весь корпус назад, вокруг своей оси. Локоть, снизу вверх по дуге, коротким мощным движением обрушился на подбородок брюнета.

Глухой звук удара прозвучал выстрелом в замершем зале. Максимов сбросил потяжелевшее обмякшее тело противника с себя и отскочил в сторону. Мускулистый борец с грохотом рухнул на ковер. Никита лежал неподвижно, с закатившимися глазами, разбросав руки в стороны.

— Твою мать! — сдавленный вскрик Артура сразу потонул в бешеном реве зала. Вадик, Русин, Рудик, Серега, Стас, Слон, Марат победно орали, трясли руками, вздымали кулаки от переполнявших эмоций. Даже Лера засияла улыбкой и победно вскинула два пальца буквой «V», продолжая вести съемку.

На противоположной стороне царила похоронная атмосфера. Истеричные вопли «Нет! Как же так, мать вашу?!», перемежались с глухими проклятиями и летящей со всех сторон ругательствами, приправленными отборной матерщиной.

— Никита, можешь продолжать? — безнадежно спросил склонившийся над брюнетом Владимир Сергеевич, потрепал его по щеке. Голова Комарова безвольно мотнулась. Подбежавшие москвичи, бросая злые взгляды на улыбающегося Максимова, забегали вокруг нокаутированного товарища, плеща на него водой из бутылочки, доставая нашатырь из аптечки.