Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

В этом контексте “автор-исполнитель” – термин, который может быть применен более или менее к любому артисту, удачно соединяющему музыку и текст. Особенно полезен он бывает как раз для музыкантов, располагающихся за пределами рок-н-ролла. Боб Марли, небожитель регги, был по совместительству и рок-звездой: в “Redemption Song”, сольной акустической композиции, ставшей одной из его самых знаменитых песен, он звучит как один из величайших авторов-исполнителей всех времен. То же определение можно высказать и в адрес Кейт Буш, сочинительницы предельно разнообразных, слегка театрализованных песен: в начале 1980-х, когда британские чарты были полны электропопа, рафинированные сочинения Буш звучали, как музыка с другой планеты. Дебютный альбом Шинейд О’Коннор, “The Lion and the Cobra” – это классика авторской песни, несмотря на то что ее главный хит, вышедший несколько лет спустя, был перепевкой – ошеломительной кавер-версией “Nothing Compares 2 U” Принса. Влиятельных авторов-исполнителей породил и постпанк-андеграунд: исландская певица Бьорк ушла из группы The Sugarcubes, чтобы сочинять обескураживающие, не имевшие аналогов мини-симфонии, а Ник Кейв, покинув австралийскую группу The Birthday Party, превратился в мастера артистичных баллад. В 1990-е малоизвестная инди-рок-артистка Лиз Фэйр выпустила альбом “Exile in Guyville”, полный едких и точных наблюдений за действительностью: сначала он прогремел в андеграунд-кругах, а затем превратился в ориентир для целого поколения – и определенно в один из самых влиятельных альбомов авторской песни, когда-либо записанных.

Роль автора-исполнителя подходила женщинам больше, чем многие другие роли в рок-музыке, и в 1997 году это в очередной раз продемонстрировал гастрольный тур под названием Lilith Fair. Среди его организаторов была канадская исполнительница авторской песни Сара Маклахлан, и хотя слоган мероприятия звучал как “Чествование женщин в музыке”, хедлайнерские слоты оказались отданы представительницам “женственной фолк-поп-традиции”, по выражению Энн Пауэрс: Шерил Кроу, Трейси Чепмен, Jewel, The Indigo Girls и самой Маклахлан. Концерты прошли с успехом, но породили и вопросы насчет “женской музыки”: категории, в которую вроде бы включалась вся музыка, которую сочиняли и записывали женщины, но которая одновременно превратилась в нечто вроде псевдожанра, со своими собственными стилистическими приметами. На самом деле именно это и сделало турне возможным: хедлайнеры играли музыку в достаточной степени однородную, чтобы привлечь определенный срез поклонников. Но некоторые меломаны возражали: мол, ставя знак равенства между понятиями “женщины в музыке” и “авторы-исполнители”, проект игнорирует многообразие другой музыки, тоже созданной женщинами. Дженнифер Тейлор, музыковед из Канады, рассудила, что в стилистическом фокусе Lilith Fair был явный изъян, потому что в нем отражались старомодные представления о том, какой музыкой пристало заниматься женщинам: “Образ одинокой артистки, декламирующей исповедальные стихи собственного сочинения, аккомпанируя себе на акустическом инструменте, не бросает вызов традиционным проявлениям женственности, свойственным респектабельному белому среднему классу”. На второй год мероприятие расширило фокус: на главной сцене теперь выступали в том числе рэперы и R&B-певицы – Мисси Эллиотт, Квин Латифа, Эрика Баду. Определенно это был более сильный состав – такое трио улучшило бы лайнап любого фестиваля. Но, честно говоря, я всегда был слегка озадачен критикой, с которой Lilith Fair столкнулась в первый год: по-моему, несправедливо считать, что именно женская музыка – а не мужская – должна бросать вызов устоявшимся общественным порядкам. И если, как полагали организаторы, у артисток, поющих исповедальные тексты под перебор гитарных струн, есть довольно масштабная, преимущественно женская аудитория, – что же в этом дурного?

Ретроспективно становится очевидно, что 1990-е были новым золотым веком исповедальных авторов-исполнителей – в особенности женского пола, хотя и не только. Тори Эймос продала миллионы альбомов, полных роскошных песен-историй; Бек показал, что он способен сочинять не только эксцентричный альтернативный рок, но и проникновенные баллады; Ани Ди Франко заработала культовый статус страстными песнями под акустическую гитару. Поскольку большинство афроамериканских музыкальных форм предусматривают коллективное творчество, дефиниция “автор-исполнитель” реже подходит звездам хип-хопа и R&B, которые часто работали в связке с продюсерами. Но в поп– и рок-музыке авторы-исполнители переживали расцвет – термин здесь означал не столько конкретный саунд, сколько метод работы, а также широкий круг предшественников, на опыт которых можно было опираться или, наоборот, его отвергать. Фиона Эппл, ветеран самого первого концертного турне Lilith Fair, стала одной из самых уважаемых артисток своего поколения: ее песни были неистовыми по внутреннему напряжению – и столь же неистово личными; каждый альбом Эппл был как отдельный, ни на что не похожий мир. За пределами мейнстрима великое множество авторов-исполнителей наращивали свой корпус произведений; десятилетиями я сохранял особый интерес к творчеству Даниэля Бежара, канадского артиста, известного под псевдонимом Destroyer: его тексты были полны инсайдерских шуток и каламбуров, которые до конца не понимал никто, включая, кажется, и его самого.

Для самых громких имен в популярной музыке идентификация в пространстве авторской песни означала расписку в серьезности намерений. Тейлор Свифт была звездой кантри, превратившейся в поп-звезду, но сама она всегда позиционировала себя прежде всего как автора-исполнителя; в одном из интервью она презрительно прошлась по “песням, которые звучат, как будто восемь продюсеров произвели их на свет в лаборатории”. На самом деле Свифт – действительно замечательный сонграйтер, но и не менее замечательный коллаборатор: почти во всех альбомах у нее были соавторы. И здесь, разумеется, нечего стыдиться. Сочинять и исполнять свои собственные песни – лишь один из возможных подходов к созданию музыки. Но, судя по всему, по прошествии десятилетий он все еще остается наиболее престижным. Даже поп-звезды хвастаются тем, что они авторы-исполнители.

О пользе прогресса

В начале 1970-х некоторые полагали, что будущее рок-н-ролла сложится совсем не так, как это в итоге произошло. Выпустив в 1967 году альбом “Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band”, с его оркестровками и студийными экспериментами, The Beatles показали, что прослушивание рок-альбома может быть иммерсивным опытом – сродни не столько мимолетному слушанию радио, сколько просмотру полнометражного фильма. Альбомы пришли на место синглов, а затем эволюционировали в так называемые концептуальные альбомы – разнообразные по звучанию, но объединенные общей темой. Некоторые группы отказывались от коротких, простых песен о любви в пользу громоздких композиционных экспериментов и мифопоэтических текстов. Для многих из этих музыкантов, а также для их поклонников, предположение, что рок-н-ролл навсегда останется в рамках трехминутных песенок, казалось абсурдным – ведь в музыке есть еще столько неосвоенных пространств. Кто-то из них полагал, что рок-н-роллу пора слиться с джазом и классической музыкой, чтобы, взяв лучшее из всех этих традиций, получить на выходе идеальную музыку будущего. И абсолютно все были уверены, что для того, чтобы оставаться актуальным, рок-н-роллу необходимо прогрессировать.

Поначалу “прогрессив-рок” был радиоформатом, описывавшим станции, на которых диджеям разрешалось проигрывать нехитовые альбомные песни и прочую некоммерческую музыку. Но в начале 1970-х термин “прогрессив-рок” также стал употребляться по отношению к нескольким амбициозным группам, в основном из Великобритании, которые стремились толкать рок-н-ролл вперед с помощью крайностей и излишеств: необычных музыкальных инструментов и фантастичных текстов песен, сложных композиций и мудреных концептуальных альбомов, эффектных соло и еще более эффектных живых выступлений. Целью, по словам фронтмена прогрессив-рок-группы Yes Джона Андерсона, было достичь “более высокой формы искусства”. Музыканты прог-ансамблей любили демонстрировать свое техническое мастерство: клавишник-виртуоз из Emerson, Lake & Palmer (ELP), Кит Эмерсон, играл в почти невероятном темпе – а иногда и еще быстрее; Роберт Фрипп, аскетичный ученый с гитарой, руководил пугающей группой King Crimson, используя нестабильные ритмические рисунки и хорошо темперированный диссонанс для того, чтобы производить на свет яростный, но контролируемый грохот. Билл Бруфорд, барабанщик-виртуоз, игравший и в Yes, и в King Crimson, однажды заметил, что старался сделать так, чтобы слушатели могли “одним глазком заглянуть в будущее”. В определенном смысле эта музыка была диаметрально противоположна развивавшемуся параллельно хэви-металу: ее представители стремились не заземлить рок-н-ролл, а наоборот, переместить его в сферу изысканного высокого искусства.

Многие критики терпеть все это не могли. В 1974 году Лестер Бэнгз сходил на концерт ELP и вернулся с него, шокированный арсеналом использованных инструментов (в том числе “двумя гонгами размером с круглый стол Короля Артура” и “первой в мире электронной ударной установкой”), а также намерением группы отшлифовать рок-н-ролл с помощью заимствований из более респектабельных источников. ELP попали в топ-10 в Великобритании и США с концертным альбомом, основанным на помпезной транскрипции “Картинок с выставки”, цикла русского композитора XIX века Модеста Мусоргского. “Мы надеемся, что, по крайней мере, побуждаем наших фанатов слушать более качественную музыку”, – сказал барабанщик группы Карл Палмер, однако “качество” было именно тем качеством, которое Бэнгз ненавидел. В статье в журнале Creem он написал, что участники ELP – бездушные торгаши, участвующие в “коварном осквернении всего самого чистого в рок-музыке”.

Легко издеваться над безумными претенциозными затеями прогрессив-рок-групп. Yes гастролировали с декорациями, автором которых был художник Роджер Дин, также оформлявший “космические” обложки для альбомов группы. Среди новаторских идей Дина были гигантские капсулы, из которых музыканты эффектно выходили на сцену (в один прекрасный день капсула предсказуемо не сработала, поймав участника ансамбля в ловушку и предвосхитив одну из знаменитых сцен в рок-н-ролльном мокьюментари “Это – Spinal Tap”). Однако необязательно одобрять претенциозность жанра, чтобы восхищаться смелостью его представителей. Песни Yes, с их замечательным вокальным многоголосием, звучали то мягко и пасторально, а то сногсшибательно футуристически; в 1972 году их композиция “Roundabout” стала хитом на американском радио и положила начало буму прогрессив-рока в США, а чуть позже в свет вышел “Close to the Edge”, опус магнум ансамбля, состоявший из трех развернутых композиций. Когда пионеры британского прог-рока гастролировали по Америке, то обычно выступали на стадионах – к концу 1970-х их собирали и местные представители направления, группы Kansas и Styx, а равно и Rush, прогрессив-рок-группа из Канады. Это была популистская ветвь музыкального авангарда, ведомая самопровозглашенными визионерами, поклонниками которых были не рафинированные студенты колледжей, а просто позитивные молодые люди, поддерживающие своих любимцев с трибун. Позитивные молодые мужчины, если быть до конца точным: барабанщик Бруфорд как-то раз с сожалением отметил, что на протяжении всей его карьеры женщины “в массе своей упрямо стремились держаться подальше” от его выступлений. Прогрессив-рок-группы, одержимые исполнительским мастерством и технической стороной дела, а также почти не интересующиеся песнями о любви, подтверждали многие стереотипы о мужчинах и их предпочтениях. Но параллельно они – по крайней мере до определенного момента – записывали прекрасную музыку.

Проблема прогресса стала ахиллесовой пятой многих прог-групп: идеал непрерывного совершенствования входил в противоречие с саундом, который был вполне узнаваемым и в итоге закрепился. Роберт Фрипп решил ее, распустив King Crimson сразу после выпуска шедеврального альбома “Red”. “Группа прекратила существование в 1974 году, когда все английские группы этого стиля должны были прекратить существование”, – утверждал он позже. После того как было записано несколько песен, занимавших целую сторону виниловой пластинки, и было апроприировано несколько произведений классической музыки, стало не вполне ясным, куда еще можно прогрессировать – особенно на фоне того, что музыканты теперь собирали толпы поклонников и должны были удовлетворять их запросы. Но в несколько модифицированной форме эта музыка, тем не менее, имела будущее и в мейнстриме. Инженер-механик Том Шольц из города Толедо, Огайо, отталкивался от прогрессив-рока, придумывая группу Boston, которая в конце 1970-х превратилась в одно из самых громких имен в хард-роке. Yes упростили и “модернизировали” звучание, по словам гитариста Стива Хау, и в 1983 году оказались на первом месте в американском хит-параде с песней “Owner of the Lonely Heart”. А Genesis, еще одни пионеры прогрессив-рока, переродились в хитмейкеров топ-уровня, запустив заодно и целых три успешных сольных карьеры: поп-звездами стали и вокалист Питер Гэбриэл, и барабанщик Фил Коллинз, и басист Майк Резерфорд, со своим проектом Mike + the Mechanics. Самой популярной прогрессив-рок-группой всех времен были Pink Floyd, хотя, пожалуй, более точно было бы назвать их полупрогрессив-рок-группой, поскольку Pink Floyd избегали высокоточных, демонстративно виртуозных инструментальных пассажей, ставших одной из отличительных особенностей жанра. Группа записала три альбома, входящих в списки мировых бестселлеров: “Dark Side of the Moon”, “Wish You Were Here” и “The Wall”. Их гипнотическое воздействие отчасти объясняется выдержкой: песни развиваются как будто в замедленной съемке, провоцируя у слушателей специфическую реакцию, которую многие из них предпочитали усиливать кое-какими внемузыкальными средствами. Смутная, но прочная связь Pink Floyd с психоделической культурой отчасти повлияла на то, что, даже опередив по тиражам большинство соратников по рок-мейнстриму, группа все равно сохраняла репутацию и в андеграунде.

Один из самых душераздирающих аспектов истории прогрессив-рока – это восхищение, которое его представители испытывали перед не принадлежавшей к року музыкой и которое, как правило, было строго односторонним. Да, Фрэнк Заппа, чья масштабная дискография насчитывала и прогрессив-роковые записи, и многое другое, к концу жизни образовал творческий союз с французским композитором и дирижером Пьером Булезом – но чаще и академический, и джазовый истеблишмент прог-рокеров игнорировал. Билл Бруфорд всегда хотел играть джаз и даже выпустил несколько добротных записей с явным джазовым влиянием, но в конечном счете рассудил, что лишен ключевой для джазовых исполнителей способности к “моментальной трансформации”. В 1970-е существовало движение, известное как джаз-рок, многие представители которого, например, группа Chicago, функционировали фактически как рок-группы с духовой секцией (один из фронтменов Chicago, Питер Сетера, в 1980-е заделался софт-роковым хитмейкером). С другой стороны, был и фьюжн, наоборот, стремившийся вдохнуть в джаз новую жизнь с помощью мощных ритмов и громкого саунда рок-н-ролла: британский гитарист Джон Маклафлин, игравший с Майлзом Дэвисом, руководил ослепительной фьюжн-группой Mahavishnu Orchestra; другой экс-соратник Дэвиса, Чик Кориа, основал свой собственный ансамбль Return to Forever, игравший непредсказуемую, полную фантазии музыку. Но в целом рок-н-ролл продолжал быть крепко связанным с миром популярной музыки, вдалеке от фестивалей и институций, посвященных классике и джазу. Конечно, на протяжении десятилетий попадались и контрпримеры: когда рок-музыканты, например, пробовали себя в сочинении саундтреков, или когда джазовые и оперные певцы записывали поп-песни и обнаруживали себя в ротации популярных радиостанций. Но такие случаи, как правило, проходили по ведомству “кроссовера” – сам термин как будто постулирует, что у каждой традиции есть свое пространство, между которыми возможны лишь спорадические пересечения.

На длинной дистанции пафосные и вычурные образцы прогрессив-рока оказались побеждены другой, на первый взгляд, значительно более скромной и менее амбициозной традицией, зародившейся примерно в те же годы. Группа The Grateful Dead начала выступать в Сан-Франциско и окрестностях в 1965 году, и, в отличие от многих других ансамблей той эпохи, она так никогда и не переросла породившую ее субкультуру хиппи – наоборот, продолжала развиваться вместе с ней даже после того, как та вроде бы должна была сойти на нет. “Дэдхеды^[4] – единственные, кто когда-либо приходил на наши концерты, и раньше бывало, что на концерты не приходил никто, потому что в том или ином городе просто не оказывалось ни одного дэдхеда, – объяснял фронтмен ансамбля Джерри Гарсия в интервью Rolling Stone в 1970 году. – Но сегодня уже нет мест, в которых не жили бы хиппи”. Прогрессив-рок-группы мечтали творить будущее, а The Grateful Dead, наоборот, восприняли хиппи-идентичность, которая чем дальше, тем больше выглядела старомодной, – и все же и они при этом определенно стремились к своей версии музыкального прогресса. Их идея была не в том, чтобы придумать новый жанр или радикально меняться от альбома к альбому, а в том, чтобы импровизировать, примерно так же, как это делают джазовые музыканты, и находить новое музыкальное вдохновение на каждом концерте, меняя ритм и уходя в сторону ровно настолько, чтобы и у музыкантов, и у слушателей возникало ощущение: они присутствуют при рождении чего-то нового. Это тоже было смелой программой – пусть и не столь демонстративно смелой. Ребенком в воскресной школе я слышал, что The Grateful Dead символизируют нечто опасное, возможно, даже губительное, поэтому помню, что был разочарован, когда наконец получил в руки одну из их кассет – группа звучала дружелюбно, старомодно, немного в кантри-духе. Я начал постигать феномен ансамбля спустя несколько лет, уже в колледже, после того как ко мне попал альбом 1968 года “Anthem of the Sun”, стартующий с неторопливой, но искрометной композиции, которая сначала превращается в шумный рок-н-ролльный джем, а затем – в не менее шумный аудиоколлаж из записанных заранее звуков. А со временем мне стала нравиться и специфическая, грубоватая, периферийная версия рок-н-ролльного пафоса от The Grateful Dead: то, как развернутые импровизации стремились не ввысь, а вширь, развиваясь и переплетаясь – как рябь на воде, образующая захватывающие геометрические узоры.