Крылатое племя

людей. Только что спасенные челюскинцы уже забыли о пережитых опасностях и теперь беспокоились за

товарищей, оставшихся на льдине. Они знали, что погода здесь капризна и в любую минуту может

испортиться. Тогда последний — пятнадцатый по счету — аэродром в лагере будет уничтожен. А шесть

человек не в состоянии быстро расчистить новую площадку для приема самолета. [54]

На наше счастье, погода не испортилась. Утрой, правда, была дымка. Не дожидаясь, пока она разойдется, я решил вылететь один.

Поднимаюсь на Тысячу метров. Туман тонким слоем покрывает льды. Справа резко выделяется верхушка

горы на острове Колючин.

Потом туман стал редеть. Сквозь него уже виднеются торосы. Впереди показался дым.

«Вот хорошо вышел, — подумал я. — Значит, за ночь льдину не отнесло».

До сих пор летчикам приходилось менять курс каждые сутки, а иногда даже по два раза в день: льдина

дрейфовала, передвигаясь то вправо, то влево.

Самолет быстро приближался к источнику дыма. Но что это? Почему такой же дым справа?..

Подлетаю ближе и вижу, что никакие это не костры, а большие разводья. Просто лед потрескался, и из

трещин обильно выделяется пар.

Час двадцать минут я упрямо летал, не меняя курса, но лагеря так и не нашел. Его упорно скрывала

туманная дымка. Решил вернуться, подождать, пока разойдется туман.

И действительно, к полудню он рассеялся. Кстати, механики уже успели исправить самолеты Каманина и

Молокова.

Чтобы не плутать над ледяными полями, Каманин взял с собой штурмана Шелыганова. Но это оказалось

лишним. Испарения прекратились, и на белом ледяном фоне мы еще издали увидели столб черного дыма.

Э. Т. Кренкель передал последнюю радиограмму: «Прилетели три самолета. Сели благополучно.

Снимаем радио. Покидаем лагерь Шмидта».

Каманин взял на борт штурмана и одного из челюскинцев. В парашютные ящики, подвешенные под

нижней плоскостью, он посадил восемь собак. Молоков взял двух человек и загрузил вещами

парашютные ящики. Я взял троих. Среди них молодой радист Сима Иванов. «Челюскин» должен был

доставить его на остров Врангеля.

И вот мы поднялись со льдины в последний раз. Кренкель попросил меня сделать прощальный круг [55]

над лагерем. Я оглянулся на товарищей. Они с грустью смотрели вниз, Кренкель морщился.

Через сорок пять минут прилетели в Ванкарем. Самолеты встречали человек восемьдесят. Сколько было

радости, трудно передать.

5

Тринадцатого апреля, ровно через два месяца после гибели «Челюскина», партии и правительству было

доложено о спасении экспедиции...

Мы научились дорожить хорошей погодой. Не теряя времени, решили начать перевозку челюскинцев в

Уэлен. Проверили все самолеты. Они оказались в полной исправности. Не хватало только «мелочи» —

горючего. Вот когда нам пригодился бензин, захваченный мной с мыса Северного. Мы разделили его

поровну с Молоковым. Все-таки две машины дойдут до Уэлена, перевезут восемь человек, а оттуда

захватят бензин для остальных самолетов.

Утром с Молоковым прилетели в Уэлен. Только сели, началась пурга. Как хорошо, что все челюскинцы

уже на земле!

Лишь на шестой день вернулись в Ванкарем с бензином. Тут уже начали летать все самолеты.

Нельзя не сказать о том, как много сделали для спасения челюскинцев жители Чукотского полуострова.

Они помогли организовать в Ванкареме авиабазу, перебрасывали на собаках и оленях бензин, вывозили

снятых со льдины из Ванкарема в Уэлен...

Двадцать первого мая мы вместе с челюскинцами покинули берега Чукотки. Во Владивостоке встречали

десятки тысяч людей. Над нашим пароходом летали самолеты и сыпали на палубу цветы.

Через трое суток специальным поездом выехали в Москву. От Владивостока до Москвы сто шестьдесят

остановок. И всюду челюскинцев встречали с цветами, со знаменами. На одной станции поезд не

остановился, а прошел ее на малой скорости. Мы видели, как рядом с вагоном семенила старушка. В

руках она держала узелок и кричала: [56]

— Детки, что же вы не остановились? А я вас ждала, я вам пирожков напекла.

Так встречала Родина героев, участников Челюскинской эпопеи.

6

А ровно через три года я снова вел воздушный корабль над льдами Арктики, перебрасывая на Северный

полюс научную экспедицию. Ярко сияло солнце, горизонт был чист. Мощное пение моторов вселяло

уверенность в успех.

Но как раз в те минуты, когда я любовно прислушивался к безукоризненному гулу моторов,

бортмеханики переживали тяжелые минуты. Один из них заметил пар, подозрительно поднимавшийся от

левого мотора. Пробравшись в крыло, механики убедились, что из радиатора вытекает незамерзающая

жидкость — антифриз. Это означало, что через час, а может и раньше, один из моторов станет

перегреваться и выйдет из строя.

Бортмеханик сообщил об этом начальнику экспедиции Отто Юльевичу Шмидту. Тот приказал доложить

мне.

Так же тихо, чтобы не беспокоить членов экспедиции, бортмеханик подошел ко мне:

— Товарищ командир, скоро один из моторов выйдет из строя.

Я даже не сразу понял:

— Какой мотор? Почему?

Узнав в чем дело, решил лететь на трех моторах.

Как мы ни старались, сохранить секрет от наблюдательных пассажиров не удалось. Уже то, что механики

лазили в левое крыло, шушукались и пробирались от меня к Шмидту и обратно, показалось им

подозрительным.

Ко мне подошел главный штурман Спирин. Присматриваясь к выражению моего лица, он ни с того ни с

сего начал хвалить погоду. Отвечая ему, я думал: «Хитришь, дружище, испытываешь меня. Но я тебе пока

ничего не открою — не буду расстраивать».

А он, оказывается, уже все знал и подошел, просто чтобы успокоить меня. [57]