Крымские истории

Придя в себя, он повернул голову в разные стороны – старался найти своим взором сына, но того в поле его зрения не было видно.

Он не знал, что детей продавали в дальнем загоне и было только слышно, изредка, как оттуда доносился рёв малышей.

Да на него, привыкшие к людскому горю и слезам, татары не обращали никакого внимания.

Он, силясь освободить свои руки, в кровь изрезал их арканом, который всё глубже и глубже впивался в его тело, причиняя невыносимые страдания.

Она же, заслышав его полный боли и отчаяния крик, потеряла сознание и сейчас торговец отпаивал её водой, но она, даже будучи в бессознательном состоянии, отворачивала свою голову и норовила сцепить зубы так, чтоб ни единой капли не попало ей в рот. Но татарин был опытным, он как-то ловко надавил ей на челюсти и спасительная влага полилась в её открыты, необыкновенно красивые уста.

Она тут же пришла в себя и сумела выбить головой пиалу с водой из рук работорговца. Тот даже засмеялся при этом, своей рукой откинул копну её золотых волос за спину и стал беззастенчиво разглядывать её грудь, а затем – ловко и привычно охватив пальцами сосок, тугой и налитый, стал его ласкать. Страшная волна неестественной чувственности прошла по её телу, оно напружинилось и она, умирая от стыда, безвольно повисла на связанных за спиной руках. Лицо татарина исказилось от похоти и откровенного желания, которого он не то, что не мог даже скрыть а, напротив, воодушевлялся им и гордился.

Но тут к ним подошла толпа нарядно одетых, увешанных дорогим оружием мюридов.

Они бесцеремонно рассматривали её, откидывали плётками волосы с груди и восхищённо при этом что-то говорили, взбрасывая вверх правые руки.

К великому несчастию мужа невольницы, он понимал их язык, дед научил, а поэтому его страдания только умножались от тех слов, которые они обращали в адрес его жены:

– О, это подлинная красавица…

– Это будет самый достойный бриллиант в оправе шахского гарема…

– Да, такую не часто увидишь даже среди урусов, женщины которых всегда славились красотой и статью…

– Какая грудь, а ведь рожала, видно, что женщина вступила в пору своей зрелости, в самом соку женского очарования…

– А ноги-то, ноги – словно точёные. Наш хан будет счастлив от такого подарка.

И самый старший мурза, в пунцовом бархатном халате, бросил, с каким-то возгласом, хозяину невольницы кошелёк с золотом и тут же велел отвязать её от столба.

Две юркие невольницы, в чёрных и дорогих, в золоте паранджах, крепко взяли её под руки и повели к тарантасу.

Она, ничего не чувствуя и не понимая, покорно шла между ними.

И он, собрав всю оставшуюся силу, рванул аркан, которым были связаны его руки так, что тот не выдержал и треснул, прозвенев, словно тетива лука.

От неожиданного освобождения он упал, но тут же вскочил, вырвал у близстоящего татарина кривую саблю и нанёс сокрушительный удар по владельцу живого товара, только что продавшего его жену, развалив его разящей сталью почти надвое.

Но уже через миг пять арканов захлестнули его сильное тело, на него кинулось с десяток нукеров и прижали копьями и мечами к земле.

– Хорош, урус! О, какой сильный, – восторженно говорили они при этом, нисколько не печалуясь судьбой только что убитого владельца живого товара.

Более того, его младший брат даже откровенно радовался такому повороту дел, становясь владельцем всего имущества старшего брата.

Уже через несколько минут он продал непокорного русского знатному татарину-мулле мечети Аяк-Копе, слуги которого связали того, бросили привычно на седло запасной лошади и под её брюхом стянули аркан, соединяющий его руки и ноги.

Их же сын, по закону, был продан государству, мамлюки давали за этот товар хорошие деньги, но рабовладельцы с ними никогда не спорили, страшась их гнева и готовы были уступить свой товар и за сущие копейки.

А весь смысл торговли детьми, особенно мальчиками, был в том, что они освобождались от уплаты значительной части налогов и получали за это особую грамоту хана.

Уже на второй день мальчик был в специальном лагере, где таких, как он – были тысячи. Их обучали военному искусству суровые и молчаливые мамлюки, но всегда справедливые и неподкупные.

Так бы и канула в лету судьба этой семьи, как без следа исчезли тысячи, если бы не угодно было Господу испытать этих людей на прочность, на верность заповетам Творца.

И имела эта история продолжение совсем невероятное. Не каждая душа православная способна вынести такие испытания и такую проверку на верность Господу и своей любви.

Он, находясь в неволе, быстро понял, что чем будет строптивее и непокорнее, тем с большим рвением будут его стеречь верные псы – нукеры муллы.

Поэтому сделал всё возможное и зависящее от него, чтобы его мучители увидели, что он сломился и покорился.

Мулла, к слову, и эту его покорность отнёс к воле Аллаха, всемилостивого и всемогущего, пред которым урус сломился, покорился и похвалялся этим своим гостям, показывая пленника, как диковинное чудо.

А он, действительно на совесть работал на хозяйственном дворе, ворочая пласты многолетнего слежавшегося навоза, чистил и выгребал грязь и мусор от лошадей. И скоро усадьба муллы стала выделяться среди всей знати – она была самой ухоженной и красивой.

Невольник даже везде, где только было возможно, насажал цветы, особенно в изобилии – разноцветные мальвы, которые сопровождали его по всей жизни – с раннего детства в материнском доме. Где только и добыл семена – так и осталось его тайной.

И мулла, через несколько лет, проникся таким уважением и доверием к неверному, что поручал ему даже досмотр за своими детьми, без опаски вверял деньги для покупок на рынке.

А далее –всё дошло до того, что и жить было позволено пленнику в господском доме, на половине многочисленных детей муллы, которые любили вечерами слушать рассказы раба, в которых он говорил о какой-то неведомой для них стране, странных и непривычных людях и их жизни.

Что же касается одежды – то он давно носил татарские шальвары и богато вышитую верхнюю хламиду, хоть и ношенную, но зато с барского плеча.

Тем неожиданнее была страшная месть русского за свои унижения и долголетний полон.

В один из дней родная сестра муллы, едучи с рынка, решила проведать брата.

Зайдя в его богатый дом и к своему удивлению – не встретив во дворе ни единого человека, она, уже через минуту, с душераздирающими криками выскочила на улицу:

– О, горе мне! Отвернулся Аллах от моего рода!

– Посмотрите, правоверные, зайдите в дом…

Она тут же упала в придорожную пыль и стала рвать на себе волосы и посыпать голову перемолотой в пыль, копытами лошадей, землёй.