Крымские истории

Народ, по новой, зашёлся от хохота, у многих из глаз даже полились слёзы.

Зевакам очень понравился этот деловой врач, который со знанием дела принимал роды. Но после его «любезностей» уже никто не давал ему советов и отойдя в сторону – не спешили уходить, а всё ожидали, чем завершится эта история.

Через несколько минут родилась девочка. Мне даже кажется, что сама атмосфера добра и участия облегчили страдания матери и она легко и быстро явила новую жизнь.

У меня младенец на руках Александра вызвал страх и какую-то оторопь

Завидев меня он повелительно крикнул:

– Майку и рубашку – снимай!

Я без раздумий снял майку и хотя она была влажной, я же бежал, и не очень подходила для малышки, но другого у нас ничего не было.

Он завернул девочку в мою майку, а затем – и в рубашку, сел возле измученной, но счастливой матери и что-то стал ей говорить.

Добрая улыбка украсила её лицо и мне показалось оно необыкновенно красивым, этакая мадонна, уже худенькая и молодая, лежала на скамейке и всё норовила как-то прихорошиться и поправить своё мокрое и помятое платье.

А тут и «Скорая « подоспела.

Мой товарищ профессионально объяснился с подъехавшим врачом или фельдшером, не помню, выдал им советы и мы пошли к морю мыть руки.

Но он-то был в какой-то тенниске, я же – шёл голым по пояс, в одних джинсах и чувствовал себя не очень уютно, хотя на Юге никого и ничем, мне думается, уже не удивишь.

Мы дошли до санатория, в номере – был повод, распили бутылку коньяку и проговорив до полуночи – уснули сном праведников.

Правда, говорил в основном я и всё восторгался своим приятелем.

Утром мы проснулись от страшного топота в коридоре. И такого гомона, что даже подумали о каком-то стихийном бедствии, а поэтому, едва натянув джинсы, выскочили за дверь.

И тут же попали в крепкие объятия множества армян, их было человек шестьдесят, не меньше.

И все они несли в руках какие-то корзины, коробки, свёртки, ящики.

Тут же, даже не спрашивая нас, в моей комнате они соорудили стол, а вернее – нечто экзотическое и такое невообразимо красивое, что мы с приятелем занемели – там стояло, по меньшей мере, двенадцать-пятнадцать бутылок коньяку, фрукты, какое-то мясо, я и не знал ещё тогда, что это – бастурма, коробки конфет, их множество.

Остальные коробки и сумки, пакеты и ящики, стояли на полу, на моей кровати, на подоконниках.

С этого дня наш отпуск и отдых закончился окончательно.

Мы каждый день приглашались в гости, нас везде принимали, как национальных героев.

К слову – и мать, и девочка чувствовали себя превосходно, никаких осложнений не возникло и через несколько дней мы имели счастье и честь держать этого маленького человечка на руках, к появлению на свет которого имели некоторое отношение.

И мне казалось, что он осмысленно смотрел мне в глаза и что-то, самое главное, понимал из происходящего вокруг.

После этого события, хорошо помню одно, что я впервые, в двадцать шесть лет, почувствовал, что у меня болит сердце, а от одного вида коньяку мне становится дурно.

И долго мне пришлось убеждать молодую и любимую жену, что никаких иных курортных грехов за мной не числилось. Да и не падок я на них.

Знать бы судьбу той девочки сегодня. Что она и как? В какой стране?

Убеждён твёрдо в одном, что даже только наша искренность в тот день не должна позволить ей стать дурным человеком.

Счастья Вам всем, милые люди, кто эту историю помнит.

Мы тогда, в ту пору юности, были единым народом и не делили наше Великое Отечество на национальные анклавы, а где-то – и на националистические, и даже – людоедские.

Что же ты учинил, Господь, с детьми своими? Зачем позволил им с пути братства и добрососедства свернуть – на заросшую тропу эгоизма и кичливости, национальной ограниченности?

И уже ведь – не первая даже кровь пролилась, но она ничему не научила двуличных, корыстных и подлых политиканов.

Отпылал Карабах, Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия, кровью изошла Чечня, никакого просвета не видно в Ингушетии и Дагестане, настоящая война испепелила Ош, Фергану, дружелюбный Узбекистан, трудолюбивый Таджикистан…

Начали воевать с памятниками освободителям и победителям, а Вию Артмане – выбросили умирать на улицу в Риге.

И наш минкульт, у которого один Пиотровский разворовал Эрмитаж на миллионы, так и не смог ей, Народной артистке СССР, купить в Риге квартиру, чтобы она в ней закончила свои последние дни.

Зато – Собчаку, уничтожив захоронения Святых, в Русской Земле воссиявших, воздвигли целый, в Ленинграде, целый пантеон.

Даже на поминки Мирей Матье выписали, из Франции.

И Солженицына, лютого врага России, вдохновлявшего уже в наше время поход всех зарубежных сил против неё, упокоили рядом с гением Земли Русской Василием Ключевским, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не стал бы и стоять рядом с «ВЖК», «вечно живым классиком», по меткому определению фронтовика Владимира Бушина.

Был бы оскорблён запахом серы, как от дьявола, который исходит от этого предателя и труса, навуходоносора и клеветника.

А его нам, в оправдание происходящего в России, вменяют к обязательному изучению в школах и вузах… Даже премии его имени учредили.

А атомные лодки тонут, а людей, как на войне, убивают в усобицах, захватах, на рынках, а старики сгорают, десятками, на пожарищах…

Каждый день горит и взрывается Москва, в которой уютно только двоим – мэру всех времён и народов и его супружнице-миллиардерше…

Разве такое было возможным в ту светлую пору, когда мы сами были почти святыми?

***

Первое чувство, первая любовь

всегда остаётся в нашей памяти.

И мы, благодаря этой памяти,

делаемся лучше на всю

оставшуюся жизнь.

И. Владиславлев

ЕРЕНА

Эту молодую женщину со столь странным старинным польским именем он заметил сразу.