Кто похитил полдубленки?

— Это чудо-дерево доставили сюда из Бразилии по моему спецзаказу. Его зовут «Сорвейра», что в переводе значит «соска». За одну дойку Сорвейра дает четыре литра млечного сока, который полностью оправдывает название «млечный»: он напоминает молоко не только чисто внешне, как у подавляющего большинства других растений, но и по химическому составу, и по вкусу! И никто не мычит, не телится! А как просто это молоко получать, вы сами видите — не то, что корову доить. А ведь ее еще надо кормить, чистить, убирать за ней, мыть вымя, лечить, если заболеет — а болезни у коров бывают ужасные, притом опасные не только для них, но и для окружающих: бруцеллез, коровье бешенство…

— А коровник? — вставил Удильщик. — Вы забыли упомянуть о коровнике: ведь нам пришлось бы его построить, отапливать, периодически ремонтировать… Сколько возни!

Сова тоже оценила возможности и преимущества древесной молочной фермы:

— Корову-то хошь не хошь, нужно тебе молоко али нет, изволь подоить, да чтобы в срок — иначе беда! А дерево это с того дня, как посадили, и до нынешнего утра неделю почти стояло недоенное — и ничего.

— В том-то и дело, — подхватила Мартышка, — с какой стороны ни возьми — никаких с ним хлопот! Ни с одним, как сейчас, ни с целой рощицей — мы ее потом обязательно вырастим.

Тем временем кувшин наполнился до краев. Бережно залепив надрез пластырем, Мартышка вернулась с кувшином к председательско-директорскому пню, налила молоко в кружку и протянула ее Кашалоту.

— Налей-ка и мне, — попросила Сова. — Как не попробовать — уж больно чудно.

Мартышка охотно налила экзотический напиток и Сове, и Удильщику, и птице-Секретарю, и себе — она призналась, что перед открытием кафе, в предпусковой, так сказать, суматохе не успела его даже пригубить…

Разливая, она продолжала славить достоинства Сорвейры и рисовать открывающиеся перед молочным деревом лучезарные перспективы:

— Я убеждена на все сто процентов, что когда-нибудь всех коров заменят молочными деревьями! Выведут высокоудойные породы, а затем и морозоустойчивые, способные расти даже на Крайнем Севере… И тогда можно будет с полным правом, обращаясь к Корове, повторить вслед за классиком его пророческие слова: «Что в вымени мне твоем?»

Окончание этого панегирика в честь древесного молока совпало с новыми криками «Горько!», донесшимися с банкетной лужайки.

— Опять требуют, чтобы новобрачные поцеловались, — прокомментировал Удильщик. — Всё никак не угомонятся.

— Ну что за варварский обычай? — возмутился Кашалот, поднося кружку с молоком ко рту. — А если молодожены стесняются?

— Молодожены тут не при чем, — произнёс чей-то сердитый голос.

Коапповцы обернулись на голос и увидели семенящего к ним пожилого Ежа.

— Гости кричат «Горько!», потому что им и вправду горько, — продолжал сердито бубнить, приближаясь, колючий визитёр. — Молоко-то ваше горчит!

По иронии судьбы именно в этот момент Кашалот отхлебнул из кружки… Физиономия его скривилась.

— Кошмар… — только и смог вымолвить он.

Сова тотчас попробовала молоко из своей кружки и в замешательстве подтвердила:

— Батюшки — и впрямь горчит!

Пригубили и Удильщик с птицей-Секретарем. Удильщик поперхнулся, а птица-Секретарь вскрикнула: «Коапп!» каким-то хриплым неузнаваемым, полным горечи голосом…

— Главное, обидно, — сказал Ёж, — весь свадебный стол уставлен пол-литрами, и вроде бы с молоком — а пить невозможно. Хину в него добавили, что-ли?

Директор кафе, несколько оправившись от потрясения (хотя, конечно, далеко не полностью), попытался как-то смягчить впечатление от прискорбного инцидента:

— Уважаемый Ёж, — заговорил он проникновенно, приложив правый ласт к сердцу, — это досадное недоразумение, и я, то есть, мы немедленно… э-э… — несчастный не знал, как продолжить, поскольку понятия не имел, что тут можно сделать, тем более немедленно, он «мекал» и «бекал», пока, наконец не нашелся: — Передайте, пожалуйста, наши извинения гостям и, разумеется, в первую очередь — новобрачным… кем вы им приходитесь? Тестем? Свёкром?

— Никем, — отрезал посланец свадьбы с вызовом. — Я с ними и незнаком совсем, как и большинство гостей. На свадьбах кто обычно гуляет? Ежу понятно: в основном посторонние. Я, к примеру, просто мимо шел, вижу — свадьба. Грех не зайти. Однако если мы новобрачным сбоку припёка, это вовсе не значит, что нам можно подсунуть напиток, порочащий наше честное имя.

Коапповцы переглянулись с недоумением, а в глазах Мартышки загорелось любопытство.

— Интересно, причем тут ваше честное имя?

— А притом, — мрачно буркнул Ёж, — что после вашего горького молока о нас наверняка пойдет молва: дескать, слыхали новость? Ежи-то, оказывается, пьют горькую! Иди потом доказывай… В общем, что говорить — от этой свадьбы у меня остался горький осадок. И во рту, и в душе… — и он засеменил обратно на банкетную лужайку.

Кашалот схватился за голову:

— Какой позор!

— Да уж, теперича сраму не оберешься, — подтвердила прямодушная Сова, тем самым посыпав ему на рану соль, но тут же спохватилась и попыталась утешить: — Да не кручинься ты так, Кашалотушка, авось обойдется.

— Нет, не обойдется, дорогая Сова, — репутация КОАППа, нашего кафе и моя лично погублена навеки! — председатель едва не рыдал. Но вот он обратил полный укора взор на виновницу происшествия, и голос его посуровел: — Однако в любом случае, Мартышка, я выскажу вам в лицо горькую правду: вы самое безответственное существо на свете! В день открытия кафе затеять сомнительный эксперимент с заменой коровьего молока древесным соком — эксперимент на живых посетителях! Как это называется?!

Мартышка и глазом не моргнула:

— Это называется небольшой накладкой, дорогой Кашалот, — затараторила она, — ведь горечь ничего не стоило убрать, надо было только разбавить молоко Сорвейры водой и прокипятить, бразильцы всегда так делают, и я бы сделала, но в этой дикой спешке перед открытием кафе всё из головы вылетело… Только я тоже могу спросить: кто призывал к его досрочному вводу в строй? Как это называется?!

Мартышка, как видно, хорошо усвоила правило: «Нападение — лучший вид обороны». И успешно применяла его на практике.