Кубок Брэдбери-2021

На улице она крутила головой, словно птичка на ветке. Давно уже не выходила, отец запрещал. Боялся, что обидят. Глядела радостно на серые стены жилых блоков, на замызганные окна, отражающие грязное небо. Будто это не нищий рабочий район, а та сказочная яркая жизнь из телевизора: жёлтые дома, пронзительно-синее небо, зелёные деревья. А тут – ни дерева, ни травинки, всё в бетон закатано. Всё серо. И только рабочие-муравьи бурыми шеренгами стекаются к своим заводам.

У проходной ткацкой фабрики, в стороне от толпы работниц, вяло толкающихся в очереди к турникету, их уже ждала Ила, переминающаяся с ноги на ногу, выглядывающая знакомые лица поверх голов. Заметила, подбежала, потянула Уну за руку.

«Подожди», – Бут поднял ладонь. Отвернувшись от проходной, достал из потайного кармашка в обшлаге ключ-карту, потянулся к слоту на ошейнике Уны. На её худой тонкой шейке встревоженно билась голубая венка. Вставил карту в слот, взял дочь за плечи, посмотрел в глаза.

«Иди. Удачи».

– Папа? – Уна шумно выдохнула, словно вынырнула из воды. Глаза округлились от удивления и восторга.

«Иди. Время», – настаивал Бут.

– Папа, подожди, пожалуйста! Мне так много тебе сказать надо! Хоть пять минут! Послушай, папа!

«Иди!» – он нетерпеливо подтолкнул её к проходной.

Ила схватила Уну за запястье, потянула за собой, тревожно оглядываясь на Бута. На его мертвенно-бледное лицо, на синие губы. Затащила девушку в толпу работниц в коричневых платьях, настырным муравьём протиснулась через турникет, побежала к входу в здание.

«Удачи, муравьишка моя…» – устало подумал Бут, приваливаясь спиной к железной фабричной ограде и глядя на удаляющуюся светлую дочерину макушку. Улыбнулся. Сердцем. Ну а как без надежды-то?

Евгения Кинер

Никакой тьмы

Кровь пульсировала в обмотанных мягкими веревками кистях. Мия считала удар за ударом. Тук-тук, пропуск, тук… Тяжелый груз на каждом суставе тянул пальцы вниз так, что ей казалось, скоро они станут длинными как корни, коснутся земли и врастут в нее. Кожа начала неметь, и пульс ощущался все слабее. Но девушка молчала и прислушивалась к каждому движению внутри себя. Весь мир сейчас – это боль и легкие толчки крови в растянутых до предела сосудах. Все остальное – темнота и тишина.

С лестницы послышались тяжелые шаги и сопение. Отец Пеларатти вернулся. Веревки соскользнули с пальцев, заскрипела, открываясь, жестяная крышка баночки с мазью. Горький резкий запах трав разлился в воздухе, шершавые руки священника втерли жирную мазь в бесчувственную кожу кистей.

– Вот так, – приговаривал отец Пеларатти. – Сейчас кровь вернется, слишком долго держали, я же просил тебя говорить раньше!

Онемение и правда прошло, сменившись теплом. Оно почти обожгло, закололо иглами. Мия улыбнулась. Ей нравилось это странное ощущение. Ей нравилось любое.

Пеларатти взял в руки ее тонкие пальцы, такие длинные и гибкие, словно зеленые ветки. Но при этом сильные, способные сжимать струны и смычок много-много часов. Она его произведение. Растяжки, упражнения, боль, приносимые изощренными изобретениями – малая цена за безупречность. Эти руки – совершенство. И все же они лишь инструмент.

– Прекрасно, – прошептал он. – Теперь завтрак, прогулка и играть.

Он отвел Мию наверх. Раз, два, три… Восемнадцать ступеней. Прохладная сырость каменного подвала сменилась сухим летним воздухом. Налево кухня – звон посуды, направо выход на улицу – дверь открыта, со сквозняком долетает запах нагретой душным зноем травы.

Отец Пеларатти исчез, шаги его растворились в глубине дома, а Мию уже подхватила Бити – ее личная служанка. Брать за руку, касаться кожи запрещено, потому Бити потянула девушку за рукав. Говорить попусту тоже нельзя. Служанка не раз была наказана за это. Теперь она молчала. Мия тоже не пытается заговорить с ней. Сейчас вся она слух, вибрации звуков чувствует даже через кожу. Скрип половиц, шорохи травы за окном, мягкий шелест платья служанки. Так она и видит.

Бити переодела ее, умыла и покормила с ложки. Как всегда – каша и вареные овощи. Наверняка Мия смогла бы сама и поесть, и одеться. Она слепая вот уже шестнадцать лет и привыкла, научилась бы видеть руками, ориентироваться в доме по памяти. Но отец Пеларатти против. Ей разрешено только слышать. А руки – только чтобы играть. Все остальное – лишь крайняя необходимость. Наверное, он мог бы закрыть ее в пустой комнате и оставить наедине со скрипкой. Мия вздрагивает. Раньше так и было, но она стала болеть. Нет, все-таки он добр.

После завтрака – недолгая прогулка по саду. Бити вела ее, легко придерживая за край рукава. Дорога одна и та же, знакома до мелочей. Мелкие камешки под ногами, потом мягкая трава. Через десять шагов можно посидеть – там, где начнется прохладная тень от дерева.

Мия села на траву. День, наверное, облачный, темнота вокруг непроглядна. Она никогда никому не признавалась, но в солнечную погоду ей удавалось различить немного света. Воздух сейчас тяжелый и сырой, собирается дождь. Мия перебирала траву руками, пока никто не видел – это лучшее, что случилось сегодня. Но вдруг ветер донес до нее нечто невероятное. Запах, яркий и густой, вспыхнул в голове, будто луч света.

Девушка вскочила на ноги и, глубоко вдохнув запах, кинулась туда, откуда он шел. Да, она послушная, и так делать нельзя. Но это… что это?

Перед ней был розовый куст. Запах рядом с ним разливался сладостью, которая ощущалась даже на вкус. Опустившись перед ним на колени, Мия замерла, боясь протянуть руки и коснуться цветка – нарушить еще одно правило. У подбежавшей Бити при виде девушки по спине прошла дрожь – скорчившаяся у куста темно-красных роз, тонкая фигурка в белом платье не шевелилась, не моргала и только тяжело дышала. Ее бледное лицо, обычно не выражавшее ничего, теперь выглядело таким изумленным, что даже слепые глаза за белой пленкой вновь казались зрячими.

Служанка подняла девушку с травы и почти поволокла до комнаты. Ноги Мии подгибались, она крутила головой, пытаясь вновь почувствовать запах, теряла равновесие на незнакомой ногам дороге.

– Вам лучше отдохнуть, нужно прийти в себя, – испуганно бормотала Бити, представляя, что с ней сделает священник, если узнает, что она не уследила за его воспитанницей.

Но Мия потребовала скрипку. Получив ее, заиграла, ни секунды не задумываясь, сразу зная, как это должно звучать. Музыка ее собственная, ничего такого она раньше не исполняла. Тягучая и сладкая, как ветер с ароматом роз.

Священник, разбиравший бумаги в своем кабинете, замер, прислушиваясь. Для урока еще рано… Что она играет? Он решительно дошел до двери в комнату воспитанницы, но у входа остановился, боясь спугнуть, оборвать момент свершившегося чуда.

Закрыв глаза, он увидел сад, полный цветущих роз. Аромат разливался в воздухе. Легкий ветер раскачивал кусты, сыпал лепестки и капли росы на землю.

«Райский сад… Музыка ангелов. Чистая, оторванная от всего земного», – промелькнуло в голове отца Пеларатти.