Кубок Брэдбери-2021
Шрифт:
Она ходила на выставки и мастер-классы, завела много знакомых и сделала почти столько же татуировок. Покрасила волосы в красный, потом желтый, потом синий.
Ей нравилось, что на нее смотрят как на естественную часть города, его продолжение – будто она была здесь всегда.
Все труднее было находить время на прогулки, когда начали появляться первые заказы. Тогда было совсем сложно все успевать, но она этого будто не замечала. Она жила во сне.
Тин была счастлива. Это продолжалось больше года.
Пока она не начала задыхаться.
Стены муравейника начинали давить, замки из бетона – тяжелые и кишащие
Новым летом привычная туманность и дожди сменились жарой, и дышать стало еще труднее. Любимые ей белые ночи уже осточертели, как книги Достоевского и засмотренный до дыр «Питер FM».
Тин потерялась. И теперь сидела в детской беседке посреди каменных джунглей и плакала. Потому что в этом большом городе людей настолько много, что слез все равно никто не заметит.
– Не плачьте! Вот, возьмите лучше леденец. У вас такие чудесные волосы и очень крутые татуировки, правда! – он сел на лавочку напротив и протянул ладонь с конфетой. – Смотрите, луна полная! Ну не плачьте, пожалуйста, – он посмотрел на нее умоляюще.
Такой детский взгляд. На вид около двадцати – двадцати трех. Джинсы настолько драные, что все состоят будто из ниток. Было бы эпатажно, если бы давно не вышло из моды.
Она взяла конфету и сунула в рот. Прохладная мята обожгла горло.
– Спасибо. Вкусно…
Она неловко замолчала. Жутко неудобно, вроде бы нужно уйти, кто знает, что на уме у этого психа. Но уходить не хотелось, жутко хотелось выговориться.
– Что-то случилось? У меня вот сегодня тоже день не задался, никуда не успеваю. Ну и ладна-а… – растягивает слова, а голос такой, сразу хочется рассказать все и еще слушать, чтобы он говорил дальше. Тихий и звенящий, слова будто вылетают изо рта бабочками.
Она молчала. Потом вытерла слезы, достала сигарету и закурила. Незнакомец закашлялся, но ничуть не смутился. Продолжал смотреть и улыбался.
– Сама не верю, что все это говорю. Дурацкая ситуация. Знаете, бывает вот такое, вроде бы так сильно что-то любил, верил, что ли, во что-то… А оказалось… Оказалось, что все это ерунда, – она выдохнула облачко пара от дешевых сигарет с приторно-сладким запахом. – Надоело. И зачем я вообще сюда приехала? Зачем? Все это дурацкие сопливые мечты! – еще раз всхлипнула. – Ненавижу… так хочется воздуха, – она посмотрела вверх, встала на скамейку, покачиваясь, и подняла средний палец. – Ненавижу!
Потом бессильно рухнула обратно.
– Прости, теперь точно как дура. Можно еще леденец? Вроде успокаивает.
– Держи, – выудил еще один из другого кармана. – У всех когда-то бывают похожие мысли, но ведь ты сама все решила. Потому что ты можешь делать не то, что нужно, а то, что хочешь. Ну вроде … ты можешь встать на скамейку в детской беседке и показать средний палец небу. Тоже здорово, в своем, конечно, роде, но здорово, правда?
Ну и улыбка. Князь Мышкин просто.
Снова затянулась. И расхохоталась. Какой же бред.
Он снова потянулся к своему
громадному рюкзаку. Достал еще один мятый лист.Фиолетовый, немного облезший на сгибах.
Похож на бомжа, а пальцы такие тонкие и аккуратные, ногти подстрижены с микроскопической точностью – ровные-ровные овалы.
Снова резко оторвать полоску снизу.
Пряди хоть и слипшиеся от грязи, так красиво падают на лицо. Руки так и чешутся взять карандаш.
По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.
А взгляд, какой взгляд! Каждое движение настолько отточено и делается на автомате, но он смотрит внимательно и с какой-то особой любовью. А еще печально, но совсем чуть-чуть. Как смотрят на удаляющийся берег моря, когда снова садятся в плацкартный вагон.
Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить. Бабочка.
– Вот, возьмите!
– Это какая-то метафора?
– Вроде того. Летать ведь можно и не в реальности, вам ли не знать? – он подмигнул и кивнул на лежащий в стороне скетчбук.
– Э-э-э. Спасибо?
Она взяла легкий кусочек бумаги. Почему-то стало немного легче.
– Как тебя хотя бы зовут? – голос прозвучал даже слишком громко.
Он рассмеялся.
– Артур.
По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.
Девяткино сдвигается к Политехнической. Оттуда осторожно подвигается к Лесной.
Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить.
Ух, это оказалось немного сложнее. Теперь от Лесного проспекта изгибом к Чернышевской. И там крошечная складка, сразу к набережной – не такой заполненной, как на Ваське, отлично подходит. Лучше места подумать вечером в одиночестве и не придумаешь.
Из пальца капнула кровь. Порезался. Он облизнул ранку и накинул рюкзак. Потом, подумав, снова сел на траву. Развернул фантик и засунул в рот леденец.
Погрузился в воспоминания.
Ноги будто сами принесли Тин на набережную.
Тихо. Совсем тихо. И небо будто продолжение воды. Почему-то вдруг стало так легко дышать.
Он родился здесь, в этом городе. С самого детства мальчишка с золотыми кудрями улыбался и пытался изучить и попробовать все вокруг. Воспитывал его в основном дедушка – университетский преподаватель физики. Отец – инженер постоянно пропадал на работе. Друзей у него было мало, сверстники относились к нему с осторожностью, важный отец с хмурым лицом всегда их пугал, а сам Артур с чудными задачками от дедушки ужасал еще больше.
Город тогда тоже был совсем другой. Не было неоновых вывесок и модных кофеен, электросамокатов и толп туристов. Было спокойнее, медленнее. Пышечная на Конюшенной, походы в ТЮЗ, катание на теплоходе. Тогда еще современный и прямо-таки инновационный физфак. Сидение на задней парте на лекциях, восторженный взгляд на эксперименты.
А еще было много-много книг. Они были не такие яркие, как сейчас. У всех почти одинаковые обложки, да и достать их было куда труднее. Но на мансарде, в квартире их семьи был огромный, забитый книгами до отвала шкаф. Там были зеленые томики Ландау-Лифшица, собрание сочинений Тургенева, целая полка фантастики, любимые дедушкины Стругацкие. И головоломки – много-много всяких книг, вроде «Занимательных задач по математике» или «Шахматных головоломок».