Кукловод: Реквием по Потрошителю

Все остальные же цвета — плод нашего воображения и призма отражающегося в наших глазах цвета.

Черно-белый — совсем как шахматное поле. И игроки в нем могут быть, следовательно, только хорошими и плохими. Самая удобная и до ужаса тривиальная точка зрения, где каждому заранее отведена его роль. Жертва должна быть жертвой. Убийца — убийцей. Но что, если поменять их местами? Что, если жертва станет убийцей? А убийца — жертвой? Смешаем черно-белый и получим серый — наш цвет. Цвет людей.

— Обито?

Учиха Обито захлопнул крышку ноутбука, в котором стоящая за спиной однокурсница успела заметить краем глаза лишь слова «Проект Убийца».

— Ты ведь снова сделал это, да? Стравил Хутеро и Рико? — Голос Рин Нохары ассоциировался с самым прекрасным звуком — заменяющий и мелодию, и слова песни, тысячи трелей птиц, шелест осенних листьев, шум ручья. Рин Нохара ассоциировалась с той белой вспышкой света, что озарила тьму в пустоте — его самого.

— О чем ты говоришь? — наигранно-обиженно Обито свел брови и, демонстративно зевнув, удобно улегся на ноутбук.

— Хутеро избил Рико, потому что тот якобы украл телефон и подбросил его Цуки.

— А я тут причем?

— Потому что ты два дня назад говорил, что даже лучших друзей можно разбить меркантильной стороной жизни.

Обито спрятал всплывшую улыбку, уткнувшись лицом в ноутбук. Если Нохара и пыталась воззвать к его совести, то попросту теряла время. Все они пешки на черно-белых клетках.

— Ну, видишь, значит, я оказался прав.

Рин ударила одногруппника сумкой по спине и направилась на выход из аудитории. Подождав, когда кабинет опустеет для шумной тишины, Обито поспешно убрал ноут и все зарисовки вместе с заметками и кинулся догонять Нохару, которая будто невзначай топталась на одном месте у стенда с расписанием.

— Ты хочешь, чтобы я извинился?

— Именно! Так поступать отвратительно, Обито! Люди не твои актеры, а ты не их режиссер.

— Но я и правда режиссер, Рин. Чтобы я не спланировал и не спрогнозировал, это происходит! Я не виноват, что люди столь предсказуемы! — Обито, казалось, и сам не верил в собственную удачу, но Нохара укоризненно покачала головой.

— Рин, извиняются только эгоисты для успокоения собственной души. Извинения ничего не изменят и не исправят. Только усладят твое собственное эго.

— Это очень циничное высказывание. Извиняясь, мы осознаем свою вину.

— И ты правда веришь в эту утопию?

Нохара остановилась, строго посмотрев в глаза друга детства, и, покачав головой, не веря спросила:

— Ну почему ты так говоришь?

— Потому что я плохой человек? — пожал плечами Учиха.

— Не говори так! — возмутилась Рин. — Ты хороший, прекрасный человек. Просто ты сам не хочешь этого в себе замечать.

— Я разгильдяй, двоечник, бесперспективное бремя на репутации клана Учиха.

— Да брось, тебе просто нужно стать серьезнее!

— Ну прости, я не смогу ходить с рожей-кирпичом, как все представители нашего клана. — И в насмешку собственным словам Обито вытянулся по струнке, гордо вскинув подбородок, бесстрастным мраморным лицом застыв словно греческий бог.

Нохара звонко рассмеялась, вновь ударив Обито сумкой.

— Если во мне и есть добро, Рин, то только благодаря тебе. Только ты сдерживаешь меня на грани, на которой я балансирую. Если бы не ты, я уже давно стал бы преступником. Ты даже представить не можешь, насколько меня порой тянет не в ту сторону, — непривычно серьезно заявил Обито, нежно дотронувшись до пальцев Нохары. — Я то и в академию поступил, чтобы за тобой приглядывать.

— Боже, ну что со мной может случиться? Это я буду теперь за тобой приглядывать, чтоб тебя не втянули ни в какую «плохую компанию», — передразнила подруга, шутливо высунув язычок, и закинула руку Обито себе на плечо. — А это, кстати, не твой родственник?

Рин кивнула в сторону юноши в форме академии первого курса, не по годам серьезного, немного меланхолично-строгого по сравнению со своими сверстниками. При виде него Обито демонстративно скривился, цокнув языком.

— А, этот, молодой вундеркинд. Итачи, что ли. Закончил школу экстерном, теперь, как и все в семье, пришел выделываться в академию.

— Поздороваешься с ним?

— Еще чего! Я его лично даже не знаю, либо не помню!

Обито никогда не ощущал себя частью семьи. Выращенный бабушкой, не познавший родительского тепла, отстраненно следующий традициям клана. Более того, вопреки громкой фамилии, он часто жалел, что родился «Учихой», ведь так судьба повесила на него роль, на которую он не соглашался. Быть Учихой, следовать принципам и чести, служить справедливости испокон веков. Если бы он мог, то с радостью стер бы свою фамилию, оставшись просто Обито. А еще лучше никем. Ведь никто может стать кем угодно. Черно-белый человек, каким он себя считал, балансирующий на линии между двух клеток, не решаясь изо дня в день, кто он есть и чего он на самом деле хочет. Быть Учихой Обито, каким ему предрекает его статус, или кем-то иным, кто он есть на самом деле. Словно весы, Нохара Рин сдерживал его из года в год, пускай и лишь на тех отношениях, которые она выдумала между ними двумя. Близкий друг, которому можно поплакаться о любых проблемах. Близкий друг, который, проводя с академии, передает её в руки уже ждущему её молодому человеку. Рин навсегда должна оставаться светом, который он не смеет опорочить даже своими собственными чувствами.

Так он верил, считал до тех пор, пока лично не убедился, что существует еще один цвет — цвет крови, что прочертил линию меж шахматных линей, на которой он в конце концов поскользнулся.

— Нохара Рин ваша родственница? — заученным прискорбным голосом якобы полного сожаления, которое медики припрятали для каждого на этой бренной земле, промолвила медсестра и посмотрела на Обито из-за медицинской карты.

— Мне поступил звонок, — испарина покрыла лоб, и, тяжело дыша, сбиваясь на каждом слове, Обито пытался заглянуть в палату, к которой медсестра преграждала путь. — Я близкий друг.

— Да, мы позвонили вам, так как ваш номер был первым в списке. Мать пострадавшей уже едет. Мне так жаль, сейчас она без сознания, её изнасиловали и нанесли ножевое ранение, не смертельное, операция прошла успешно, она поправится. По крайней мере, физически, все остальное будет зависеть от неё.

Обито бледнел с каждым произнесенным словом, медсестра отдалялась от него болезненным видением, говорила на чужом языке, да и вообще сливалась со стенами. Ведь не могло такое произойти. Обито ни разу не предполагал подобный исход из всех двадцати пяти линий развитий событий в жизни Нохары Рин, он нигде не предусматривал изнасилования и уже тем более ножевого ранения. Нохара Рин могла быть кем угодно: талантливым спецагентом, любящей матерью и домохозяйкой, строгим следователем. Но никак не жертвой чей-то больной похоти.

Прорвавшись в палату под укоризненный вскрик медсестры, он ступал медленно на негнущихся ногах. Рин больше не источала свет — черный и белый слились в серый, образовав очередного обычного сломанного человека. Но даже так, с ссадинам и кровоподтеками, с разбитой губой, Рин все еще светилась каким-то внутренним светом, который Обито был необходим, как глоток свежего воздуха. Они сломали её, его весы, и теперь Учиха мог лишь судорожно пытаться собрать разбитые стекла, что преломляли лучи света. Он невесомо дотронулся до перебинтованной руки, прошептав: