Кукловод: Реквием по Потрошителю

Нечто ненормальное, больное, уродливое и скрюченное сидело в сгорбленной позе. Руки раскинуты в стороны и согнуты в локтях, будто воздетые к небесам. Пальцы, обгорелые до костей, хватались за пустоту. Им сожгли длани, исполняющие приказы искусных марионеточников, но не тела, как две капли воды похожие друг на друга так, что распили их и сшей вместе — не заметишь разницы.

Но Кагуя заметила, рухнула на колени, воздев руки к обезображенному трупу из распиленных пополам и сшитых из двух разных половин тел её племянников — только цвет волос и различал эту сломанную куклу, которую пытался собрать сам Сатана, не иначе, ни одному человеку не подвластно такое зверство. Ни одному.

— Я польщен, что мое произведение искусства произвело на вас впечатление, — промолвил мягкий голос из-за угла.

Боясь притронуться к ветхой конструкции, с наполненными слезами глазами Кагуя подняла взгляд на выступившего из тени юношу, которого видела впервые, но по чьим мертвенным надменным глазам она поняла, чьему авторству принадлежит эта работа.

— За что… — проскулила женщина.

— За что? Вероятно, за то, что вы пособничали Мастеру, за то, что эти двое близнецов, слепо выполняющие ваши приказы и приказы Мастера, наконец-то смогли слиться воедино. Ведь это вы их обезличили, дав им имена «Зетцу», как одному организму. Я лишь воплотил вашу идею в реальность. Ах да, где мои манеры, — Сасори отвесил шутливый поклон, раболепно склонив голову, — заочный друг вашего Мастера — Скорпион, также по совместительству серийный убийца Кукловод и единственный выживший свидетель по делу Потрошителя Акасуна Сасори.

Лицо Кагуи побледнело на глазах у присутствующих, казалось, сама смерть укрыла её в своих объятьях. Стоя на коленях, она взирала на надменно смотрящего на неё без ненависти, но с призрением названного Акасуну Сасори, чье имя ей не было знакомо, абсолютно. Никак. Но одно слово «Потрошитель» расставило все по своим местам.

— Инаеси Нарико, — по слогам прошептала Кагуя, и самая длинная, сама горькая слеза скатилась по щеке.

— Верно, вижу, вы сразу сообразили, в чем дело, тем самым не отрицая своей вины.

— Моей вины?

— Именно. В убийстве Инаеси Нарико и её становлении Потрошителем.

— Понятно, — необычно спокойным для своей ситуации голосом изрекла Ооцуцуки. Она запрокинула голову и засмеялась — громко, неудержимо, истерически, и казалось, что никогда не смолкнет этот горький, язвительный смех. Искры волнения больше не вспыхнуло в ее ясных серых глазах, их не оледенили ненависть и боль.

— Вам есть, что сказать перед своей казнью?

— Мне? Сказать? Мне нечего сказать, ведь мне нечего больше терять. Ты убил последних родных мне людей. Мои сыновья давно мертвы, одного убили на моих глазах, второго пристрелила полиция в участке, я слишком поздно о нем узнала. Мастера я тоже потеряла… — И обернулась к Мадаре, что без капли сострадания глядел на преклонившую колени перед трупом женщину, не бьющуюся в истерике и не умоляющую о пощаде. Даже на коленях она не потеряла своей грации и гордости и улыбнулась, когда чужие «Зетцу» подхватили её за руки.

Для того чтобы подготовить следующий акт….

Кто он? Кто этот сидящий перед ними юноша? В обличье Мастера с его маской, со свитой, с напыщенными речами искусного оратора. Кто он? Разве Мастер не Учиха Обито? Если Какудзу и мог подвергнуть сомнениям слова Орочимару, то сам Орочимару, спасший Учиху Обито своими руками, не мог собрать сломавшуюся цельную картину. Мозаика то и дело ускользала из цепких хирургических рук.

Восседающий на своем троне из старого замызганного стула молодой человек претенциозно изогнул бровь на их негодование и щелкнул пальцами. Зетцу кивнули друг другу и направились за стоящие в стороне коробки.

— Что… — прохрипел Орочимару и, сглотнув, вернул самообладание, придав голосу уверенности, словно наручники на его запястье ничего не значили. — Что ты сделал с Обито? Я знаю, что ты не Мастер.

— Обито? — наигранно-непонимающе переспросил Сасори, протяжно хмыкнув. — Хм, я просто выкинул его в сточную канаву, где ему самое место. Он недостоин моего искусства.

— Твоего искусства? — переспросил Орочимару. Но ответ явился сам — на инвалидном кресле.

Один из «Зетцу» вывез прикованную к инвалидному креслу Ооцуцуки Кагую, но в отличие от Орочимару и Какудзу женщине повезло меньше. Наручники ей заменяли прибитые в ладони гвозди, пришпорившие руки к подлокотникам. Губы плотно стягивали стежки красных нитей: то ли сами по себе такого цвета, то ли окрасившиеся от крови изувеченного лица. Кровь стекала не только со сшитых губ, капая на белый брючный костюм, но и из глаз. Кровь смешалась со слезами. Серые, как застеленное туманом утреннее небо, глаза, широко распахнутые, устало смотрели на замерших в немом ужасе коллег. Ведь верхние веки женщины были пришиты к не подвижному веку. Оба глаза заплыли кровью. А в сознании, словно в заложниках, держало поступающее из капельницы в вену вещество.

— Кагуя-сан отказывалась от теплой беседы за кружкой чая об Инаеси Нарико. Но, быть может, вы не повторите её ошибок? Поставьте кресло так, чтобы она все видела.

«Зетцу» выполнил приказ, остановив кресло у угла в нескольких шагах стола — безупречный образ на предстоящий реквием, что сольется из музыки криков, мольбы и боли.

— Какого черта, Зетцу?! — прокричал Какудзу, со всей силы дернув руки, пытаясь сорвать путы. Но один из телохранителей вколол Финансисту в шею инъекцию, от которой мужчина зашипел и чертыхнулся благим матом. Орочимару разрезали рукав рубашки, насильно перевернули руку ладонью вверх и прицепили второй наручник, подключили к вене капельницу. Прозрачные капельки засеменили по трубке к вздутым синим дорогам жизни.

— Зетцу? — позвал Орочимару голосом обреченного, побежденного, сдавшегося игрока, согласного молить о пощаде. — Нет, ты не Зетцу.

— Какая наблюдательность! — ехидно заметил больно знакомый голос из-под маски.

Орочимару встрепенулся, дернувшись, игла в вене предупреждающе кольнула, намекнув не совершать повторной ошибки для собственного блага.

— Этот голос!!!

Стоящий рядом «Зетцу» попятился назад, встав по правую сторону от Сасори. И вместе с коллегой по левую руку откинул капюшон, сорвав маску. Перед ними стояли Хозуки Суйгецу и Акияма Рейко.

— Суйгецу!!! — прохрипел Змей с ядовитой злобой. — Ублюдок! Я думал, что ты мертв!

— Мертвые нынче спят неспокойно, правда, Орочимару-сама?

— А ты та шлюха-наездница из замка, — Орочимару перевел взгляд на Рейко, что покорно прикрыла глаза.

Орочимару, заскрежетав зубами, лихорадочным взглядом стрельнул на обмякшего, поплывшего Какудзу — мужчина расслабленно откинулся на спинку, блаженно вздохнув, но сознание не потерял. Вероломный предатель, ударивший их ножом в спину, Кисаме, поднялся из-за стола, пригладив синий выутюженный пиджак, с самой добродушной улыбкой пожелав удачи.

— Ну что же, господа, желаю вам удачного веселья. А я на этой ноте покину ваше небольшое пау-вау. Я, конечно, кровь люблю, но в пределах нормы.

— Так вы трое спелись? — Орочимару зашёлся кашлем, его повело, ватные ноги потеряли вес, когда остальное тело тяжелело с каждой минутой. Невидимая, но острая игла прорывалась в один висок, стремительной болью направляясь ко второму, вырываясь пулей.

Но Кисаме, насвистывая незатейливую мелодию, покинул их тайное собрание, хлопнув дверью вместо прощания.

— Где мои манеры, господа, ведь я знаю каждого из вас, но не вы меня. Хотя, думаю, одному из вас мое имя и лицо должно быть известно, — с учтивой покорностью слуги, приложив руку к сердцу, Сасори поднялся, шутливо поклонившись. — Акасуна Сасори. Единственный выживший свидетель в деле Потрошителя. Его недобитая жертва. А также потенциальный донор для Учихи Идзуны. По совместительству ныне серийный убийца — Кукловод.

Какудзу не в силах произнести ни слова, нечленораздельно беспомощно прохрипел, зайдясь хриплым кашлем вместо восторженного восклицания, которое, вероятно, ждал безумец, ничем не лучше самого Матера. Лицо Орочимару вытянулась дрогнувшей струной, мужчина побледнел, точно выбеленная кость, неестественно жёлтые змеиные глаза задрожали вместо тела, отказывающегося повиноваться угасающей воле. Акасуна Сасори. Как давно это было. Он-то и лица его уже не помнил. Пациент из больницы номер три, которому чудом удалось спастись от когтистой руки Инаеси Нарико. Мальчишка, которого он выбрал донором для Учихи Идзуны.