Кукловод: Реквием по Потрошителю

Дрожащими ослабшими руками Акияма преподнесла бокал к губам, с опаской наблюдая за наклонившим голову набок похитителем. Его неестественные движения и большой кукольный взгляд наводил на вопрос: не кукла ли он сам?

— Пей, не бойся, художник бы не стал портить мольберт перед началом работы.

Акияма пригубила жидкости, что отдавала вкусом сбора трав.

— Что это? — Но, не дождавшись ответа, девушка жадно проглотила живительный нектар.

— Это сбор трав и витаминов, чтобы кожа твоя стала сияющей и мягкой и легче резалась под моей кистью.

Рей подавилась, жидкость выплеснулась из горла и попала в нос. Она хрипло кашляла, стуча по груди, наклонив стан. Дрожь вновь била тело, охватившее паникой. Из уст едва не вырвался наивный вопрос, где Марико. Марико мертва, он выпотрошил её у неё на глазах и с ней сделает то же самое. Из груди вырвался глухой стон вместе с солеными слезами, заструившимися по щекам.

— Зачем? Зачем ты это делаешь?

— Искусство имитирует жизнь. А жизнь имитирует искусство.

Этот ответ не дал ей никакого понятия, почему её подругу выпотрошили, а ее саму пичкают овощами и травой.

Умолять и просить отпустить — глупые и тщетные попытки. Рей это понимала, но не могла остановить истерику, глотая влагу, что комом собралась в горле, лишь тяжелое дыхание да всхлипы вырывались из груди. Организм готов был исторгнуть выпитую жидкость. В полном отчаянии Рей потянулась к ножу у тарелки, но он выскользнул из пальцев под стол. Марионетка затрещала челюстью, потом вторая и третья. Рей сквозь застелившую пелену слез наблюдала, как сидящие куклы синхронно развернули деревянные головы и затрещали челюстями, потешаясь над гостей их театральной трапезы. Театр марионеток, где вопреки правилам они были зрителями, а она — развлечением на одре сцены, что послужит ей эшафотом. Их трескучий смех разнесся настоящим заливистым хохотом, галлюцинацией прозвеневшим в ушах.

Голова закружилась под кукольное улюлюканье.

«Прекратите, прекратите глумиться надо мной», — хотелось крикнуть Рей, но вместо этого она зажала уши, и протяжный крик скопившейся боли вырвался из её груди.

Щелчок открывшейся невидимой двери в потолке низверг тень в девственно-белом платье, и над эшафотом сцены появилась петля, в которой болталось хрупкое тельце.

Рей продолжала кричать в иступленном безумии. Повешенная раскачивалась над столом, шею ею с треском переломило, ноги дергались в предсмертных судорогах, а алебастровые патлы спадали на знаменитую маску Потрошителя, из прорези для рта которой сочилась кровь.

Сцена взорвалась громогласными аплодисментами марионеток, что неистово хлопали под последние дрыганья ног в аккомпанемент хрипу. Тело одиноко раскачивалось над столом маятником часов.

А Рей расширенными от ужаса глазами следила за кровавой дорожкой, которая стекала от рта маски по подбородку к платью. Кап-кап. Кровь закапала на запеченную с золотой корочкой курочку на столе.

«Это кукла. Просто Кукла. Очередная марионетка», — пыталась уверить себя Рей. Но кровь, стекающая по шее, твердила об обратном. Скорее всего, к веревке были приделаны иглы, что проткнули гортань насквозь. Опустив заплаканные глаза на Кукловода сего представления, Акияма встретилась с безразличным и холодным взглядом, что пронзал намного хуже иголок. Резкое снисходительное движение пальцев руки, и марионетки тут же развернулись и расслабленно склонили головы. Комнату поглотил лишь треск огня в камине.

— Почему ты не ешь? — внезапно возмущенно воскликнул Кукловод. — Я ведь ради тебя весь вечер простоял за плитой.

Рей, стуча зубами, перевела взгляд на покрытую свежей кровью курицу, чувствуя комок тошноты, и лишь подавленно выдавила:

— Прости. Я… я не голодна.

Повисла неловкая пауза.

— Что же, тогда позволь закончить этот чудесно проведенный вечер последними строками. — И после небольшой паузы Акасуна продекламировал:

— Спроси: зачем в пороках он живет?

Чтобы служить бесчестью оправданьем?

Чтобы грехам приобрести почет

И ложь прикрыть своим очарованьем?

Зачем искусства мертвые цвета

Крадут его лица огонь весенний?

Зачем лукаво ищет красота

Поддельных роз, фальшивых украшений?

Зачем его хранит природа-мать,

Когда она давно уже не в силах

В его щеках огнем стыда пылать,

Играть живою кровью в этих жилах?

Хранить затем, чтоб знал и помнил свет

О том, что было и чего уж нет!**

Марионетки больше не рукоплескали, и повешенное тело отнюдь не могло оценить сонету Шекспира в устах убийцы. Может, настало время аплодисментов от Рей? Что девушка и сделала — подняла руки, что совсем не чувствовала, а хлопки со звоном цепей казались слишком громкими, но тем не менее неуверенными.

— Ты не единожды спрашивала меня, зачем я это делаю, — отчеканил бархатный голос. И Сасори, отпив алого вина из бокала, поднялся из-за кукольной сцены.

Акияма сжалась, потупив взгляд, не в силах смотреть на человека, что неделю назад вызывал восхищение и трепет, а теперь — страх и ужас.

Поэтому, когда его ладонь легла на исхудавшее плечо, Рей вздрогнула, стиснув зубы.

— Я покажу тебе мое новое произведение искусства. Ты станешь первой, кто оценит его по достоинству.

Изящные пальцы заставили голову повернуться, и в его руках Рей все же взглянула в пугающий взгляд, где играли блики огня. Сасори провел большим пальцем по щеке, оценивающе оглядев пленницу.

Цепь, что была на ножке стула, теперь обрамляла руку Акасуны. Юный художник потянул гостью за неё, и Рейко не в силах противиться впервые за долгое время пребывания в плену сделала неудавшийся шаг. Она не чувствовала ног, боль в суставах, заставила рухнуть на колени и согнуться калачикам, подавляя дрожь в руках. Тело не слушалось, долгая голодовка сказывалась. Но Сасори нетерпеливо потянул её вверх. И, оказавшись в когда-то желанных объятьях, Рейко направилась по невольному пути, полностью скованная в руках безумного гения.

Коридор. Лестница. Коридор. Поворот. Ухватить каждый уголок и поворот. Запомнить. Убежать. Но веки предательски дрогнули. Еще немного, и Рейко бы упала, но Сасори успел вовремя придержать её за талию.

— Мы уже близко, — голосом дьявола-искусителя шепнул он на ухо.

Рейко не видела ничего, кроме белого савана, что покрывалом скрывал нечто сакральное, скрытое от чужого взора.

— Сними простынь.

Завороженная голосом дьявола-искусителя, Рейко протянула дрожащую руку, пальцами зацепив шелковую материю, что тут же спала пеленой с глаз, открыв миру новое произведение искусства.

Поцелованные солнцем локоны спадали на умиротворенное вечностью лицо, чьи веки закрылись насильным сном. В раскрытых пунцовых губах покоился цветок лотоса, точно такой же, как десятки других увенчанных по всему обнаженному телу Марико. Дитя-цветок сжимала в мертвой хватке стебель, паутиной сплетающий некогда живой мольберт, от которого тянулись огненные лилии, прекрасно контрастирующие с желтыми цветками, вшитыми в тело несчастного произведения искусства. Произведения, что отражалось в граните зрачка дрожащих глаз. Запечатлевшийся образ застыл в единственной скатившейся слезе. Перед глазами адские цветы закружили в пламенном танце, погрузив в омут ночи. Потеряв сознание, Рейко рухнула в руки злого гения.