Куклы Барби (сборник)
Шрифт:
– Тамара, она неподъёмная. Пойду кого-то из домашних попрошу тебе помочь, – говорю я и ухожу. Через минуту возвращаюсь, но её нигде уже нет: ни в коридоре, ни на лестничной площадке, ни в подъезде. Она исчезла, растворилась, только последние брошенные слова ещё звучат в ушах: «Скоро встретимся. Давно вместе не гуляли».
Тамара не приходит и исчезает из моей жизни так же внезапно, как и появилась.
Сату-Маре, Баю-Маре
Вариант мужской
– Поехали в Румынию, – предложил явившийся из туманного прошлого старый школьный друг. Он сидел за кухонным столом, по-хозяйски широко разложив рабочие кулаки-булыжники, и вовсю умничал. Бутылочку водки они уже приговорили. Пошло хорошо, под селедочку, когда показалось донышко тары, друг вошёл во вкус беседы и заметал стрелами бессмысленных идей.
– Кто в Румынию, я или он? – не поняла Неля и показала сначала на себя, потом перевела указку пальца на мужа. Вместе соединить всех троих в предполагаемой поездке было немыслимо.
– Не могу, я занят. Никак не могу. Понимаешь, встречи, контракты…
– Тогда поедешь ты. – уже чужой палец, коричневый и толсто-пролетарский, пошёл гулять по кругу и остановился на ней, как роковая стрелка в игре в рулетку.
– Я тоже не могу, – подскочила Неля на табурете и так же, как только что её муж, сильно замахала руками. К её возражениям мужчины отнеслись скептически. Почему-то в семье она считалась праздной, если не сказать вовсе бездельницей. Работа в доме в счёт не шла, поэтому муж любил разнообразить жизнь жены всякими поручениями. Неля то возила из Дрогобыча контрабандный бензин, то покупала в огромном, с футбольное поле, складе на периферии немецкую бартерную масляную краску с полосатыми слониками на банках и везла продавать на рынок, то продиралась через границы, чтобы доставить в Прагу горемык-строителей. Поручения сваливались на голову внезапно и уводили от размеренного течения жизни далеко в сторону. Потом она долго отходила, не могла прийти в себя. В глубине души Неля подозревала, что эти хлопоты совсем не нужны. Блажь и бесцельная трата времени. В результате расчётов с долгами, штрафов налоговикам и взяток на дорогах, деньги куда-то испарялись, оставался мизер. Хватало на борщ и кроссовки детям. Зачем муж сваливает на её голову испытания, она никак не могла понять, но возражать не смела. Бизнес – дело святое, поучал муж, Неля верила и впрягалась.
– Тебя никто не спрашивает, – забасил Мацай (кличка приклеилась к нему ещё со школьной скамьи) и подмигнул Нелиному мужу в знак нерушимой мужской солидарности.
Неля поняла, что пора ставить на стол вторую. Приятель был упрямый, с темы сбить не так просто. Единственная надежда на спасительницу бутылку. Авось, пронесёт, и он, подвыпив, забудет, но и тут она немного промахнулась. Не стоило частить с закуской. Неля накрыла стол по всем правилам и законам гостеприимства. Широко по-славянски. Приятель ловко цеплял буженинку на вилочку, густо мазал хреном, тянулся за хрустящим огурчиком и, как назло, не хмелел, а только чуть раскачивался и сильней ревел своим утробным, исходящим, как из пустой бочки, басом. Вопреки ожиданиям, с темы мужчины не съехали, наоборот, стали её всячески развивать.
– В Румынию надо ехать со своей валютой, время не тратить, по базарам не ходить, ничего на продажу не брать, – умничал Мацай.
– А что же тогда там делать? – недоумевала Неля.
– Покупать, – басил он в самое ухо.
– Что покупать? – удивлялась она.
– Придумай, ты же хозяйка, – смерчем налетел на неё приятель. – Неужели у вас в доме всё есть?
– Нет, конечно, но что есть там? Может, тоже шаром покати. Страна какая-то непонятная. Одно слово: Дракула.
– Ну, ты даёшь! – удивился Мацай. – Он же не просто так, а настоящий граф с замком, челядью, а у тебя дети без курточек. Ты своей головой когда-то думать научишься? – не то по-отечески, не то по-братски пристыдил друг.
Неля обиделась, в знак протеста выпятила нижнюю губку с золотисто-нежным пушком, но тут всплыла спасительная мысль-отмазка.
– А язык? – зацепилась она за неё, как за соломинку.
– Какой ещё язык?
– Румынский.
– Зачем тебе румынский, когда мы по-мадьярски с ними разберёмся. Там же венгров – море, в приграничных областях тем более. Не знаешь венгерского – твоя беда, зато я знаю. Мама у меня кто? Правильно, соображаешь. Так неужели она единственного сына языку не обучила?
– Поняла, – покорно согласилась Неля и окончательно похоронила все надежды на гендерную свободу выбора. Теперь отделаться от него невозможно: протаранит бычьими упрямыми рогами насквозь, нанижет, прихватит за серёдку, за самое пузо, через границу не то что пронесёт – перекинет.
С Нелей всё уже было понятно – на лопатках. Теперь приятель и её собственный муж без её участия, но в живом присутствии, принялись обсуждать детали будущей поездки. Неля без энтузиазма жевала чёрный хлеб, густо намазанный хреном, смахивала накатившуюся слезу и думала: «Кому нужно её мнение? Надо – и всё. Муж занят, она может и должна ехать за тридевять земель почему-то добывать курточки. Вдруг там их вообще нет, точно так, как у нас, исчезли… Или что-то есть, но другое, совсем не нужное и надо будет покупать, так как поехал, на дорогу потратился. Покупка ни к селу, ни к городу, ни к какому месту, но брать надо, чтобы поездку оправдать. Уже натаскали всякой ерунды – девать некуда. А проку? Разве что грусть воспоминаний и лишняя пыль в доме. К тому же обидно за себя как за женщину. С кем отправляет? С пьяницей. Другой бы ревновал, осторожничал,
а этому и в голову не приходит, главное – бизнес. Какой, к чёрту, бизнес? Продал – купил – привёз – выбросил. Круговорот ничего в природе».– Тогда созвонимся. – Мужчины тем временем ударили по рукам и разошлись, довольные друг другом.
– Ты с ума сошёл. Я с ним никуда не поеду, – ужаснулась Неля.
– Почему? – удивился муж.
– Да потому что он шалопутный.
– Нормальный мужик, – не поверил муж.
– Мне лучше знать. Я с ним выросла. Не поеду и всё, хоть стреляй. Только стыда наберёшься.
– Почему?
– Заладил, почему да почему, – потому. Главная причина – не хочу. Хоть это ты понимаешь?
– Купишь что-нибудь детям, себе. Давно обносились. – Муж сбавил обычный напор, устоять под которым было невозможно, практически сбивал с ног. Настоящий душ Шарко.
Минула неделя, другая. Неля забыла о визите гостя и успокоилась, но звонок всё-таки раздался, густой голос Мацая отчеканил по-фронтовому, без лишнего: «В пятницу выезжаем. Всё оплатил. Потом сочтёмся». Она открыла рот, но ответить не успела. В трубке уже раздавались длинные телефонные гудки.
Мацая она знала лет с двенадцати, тринадцати. Он был один у матери, днями пропадавшей на работе. Улица мальчика не испортила. Вовчик вырос, освоил профессию сварщика и укатил в Уренгой. Вернулся не один, с женой и осел навсегда в небольшой маминой квартирке. Нелю он продолжал опекать по инерции, хотя она давно вышла замуж, родила детей и крутилась совсем в другом, чуждом ему мирке. В юности Неля встречалась с его другом. Уходя в армию, друг сдал её приятелю, чуть ли не под расписку, из рук в руки. «Чтоб никаких проблем и всего прочего. Понимаешь? Следи», – приказал он. «Пылинки не упадёт. Клянусь! Провалиться мне на этом месте. Как сдал, так и примешь: в целости и сохранности. Не волнуйся». Предписание Мацай понял буквально: действительно следил за каждым Нелиным шагом, грозился изувечить невольного обидчика, подстерегал чужого предполагаемого соперника и предупреждал, что, в случае чего, последствия будут тяжёлыми. В итоге Нелю сторонился любой, даже самый неказистый паренёк, и девушка уже было начала потихоньку ненавидеть приставленного к ней не то защитника, не то экзекутора, если бы не маленькие компенсации. За короткое время Мацай освоился, вошёл в круг её студенческих друзей, был принят ими на «ура» как экзот и даже некоторыми обласкан. В благодарность Мацай водил её и подруг в рестораны и кафе, закармливал сладостями и опекал теперь уже всех подряд. Почётный страж и воин. Под шумок, девчонки кокетничали на стороне, в ресторанах безбоязненно танцевали до упаду с кем попало, даже с усатыми грузинами. Защитник наблюдал за своим выводком сладким, затянувшимся поволокой глазом, чувствовал себя обласканным и на высоте: он один, а их …
Неля его недолюбливала: уж слишком нахрапист, слишком пролетарий, голосистый, шумный, но Мацай обезоруживал преданностью и добротой. Обидеться на него было просто невозможно.
В автобус он втиснулся первым, удачно занял места, посадил Нелю у окошка, рассовал сумки и умостился спать. Берёг силы. Путь хоть и близкий, но сложный. Предстояло проехать Венгрию, застрять на традиционно спящей румынской таможне и только потом попасть то ли в Сату-Маре, то ли в Баю-Маре, по большому счёту разницы никакой. На границах в те времена транспорт стоял сутками. Народ, пугливо озираясь, бегал в редкие, измочаленные экологической катастрофой кусты по надобности, нервничал, ел всухомятку, рассовывал во все возможные и невозможные места контрабандные пачки сигарет и бутылки с водкой, пил и пел, знакомился, конфликтовал и от скуки затевал драки.
Первую границу они преодолели за считанные часы, но на выезде из Венгрии застряли. Румыния, как и ожидалось, спала, и границу, как двери в дом, хозяева до утра закрыли на замок. Вереница машин и автобусов со всего нищего постсоветского пространства, Польши, Венгрии и Словакии образовала скорбную интернациональную очередь. Чистая траурная процессия. Неля то ли дремала, то ли бодрствовала, скорее всего, она находилась в этих состояниях одновременно. Тяжёлые от вынужденного сидения ноги упирались в сумки под креслами. Голову она положила на свёрнутую куртку, которой подпирала мутное окно. Вышло неплохо, но неудобно, не человек – дуга. С другой стороны на неё навалился сосед. Мацай свернулся ёжиком, умостил голову Неле на плечо и безмятежно спал, как в собственной обжитой кровати, похрапывая на весь автобус. Голова у него была большая и увесистая, настоящая гиря, которая, когда автобус ехал, тряслась и подпрыгивала на ухабах ему в такт. Плечо ныло, деревенело, становилось безжизненным, чужим. Она то и дело перекладывала отдельно взятую голову подальше, но Мацай упорно возвращал кубышку на прежнее место, сладко пускал пузыри и пытался перекинуть на её территорию ещё и одеревеневшие конечности. Неля подозревала, что заменяет ему матрац. Железный груз вдавливал в сидение, от чего невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой. К середине ночи она обессилела. Сон ушёл. Она поняла, что с этим надо что-то делать, но что? Можно его разбудить, но это тоже опасно, тогда Мацай, не приведи господи, забубнит. Спящая голова лучше, чем говорящая. Пусть отдыхает, решила Неля, но этот негодяй проснулся, весь свежий, как огурчик, сладко потянулся, посмотрел через Нелю в окно. Вдоль трассы соблазнительно мерцали огоньками выстроившиеся в ряд придорожные кафе. Он засуетился, встал в проходе, накинул курточку и вышел. Пора, дескать, оглядеться, размять засиженные в двадцатичасовом переезде молодые кости.