Куклы Барби (сборник)

Слова пульсируют в висках. Так вот ради кого сорвалось их свидание! Но ведь встреча намечалась быть дружеской, даже дружественной. Просто обмен нужной информацией. Для дела. Ничего личного. Почему же занозой в глазу болит этот кумачовый на всю улицу рот?

– Каков негодяй! Приходи. Я и пришла. Вот они, непредвиденные обстоятельства с бесстыдно оголённой под самый срам ногой! Предатель! Куда они сейчас, под руку, мило беседуя? О господи, нет. Только не это. Идут сюда, в кафе. Всё-таки они встретятся. Она стушуется, не сможет стереть с лица обиду. Но почему, почему? Откуда это чувство унижения?

Ей за тридцать. Давно за тридцать. Дело. Жизненный опыт. Машина. Дом. Вечные поиски идеального мужчины, встречи, расставания. Шок. Пауза. Может, это он, её единственный избранник, войдёт сейчас сюда не с ней.

Стеклянная дверь кафе распахнулась, встречая респектабельную пару, но она уже припудривала носик в туалетной комнате и подводила губы. Лицо снова приняло выражения рассеянного спокойствия, движения – плавность и уверенность. На выходе она столкнулась со старым приятелем, вцепилась в его рукав, и они вышли из кафе вместе. Приятель так и не понял, почему она сразу утратила к нему интерес, как бы забыла о его существовании вовсе. Они расстались на первом же пешеходном переходе. Она показала ему стопку книг, мол, некогда, занята.

– Чудачка. Это же надо. В разгар рабочего дня – библиотека. А могли бы пропустить рюмочку, другую, для затравки сюжета. Всё-таки она ничего, дама интересная. Не захотела, брезгует. В молодости, говорят, была не так разборчива, а теперь носом крутит. Да ладно. Ну, её. Моя жена, к счастью, лишена этих феминистских вывертов.

– Чего надумал, фантазёр, в герои-любовники. Смех. Всё. Забыла. Вперёд. Никаких разрушающих мыслей. На сегодня хватит.

Вечером она поужинала, приглушила свет в спальне и уселась в кресло с томиком Овидия. Телевизор её не прельщал. Дешёвые шоу политиков возбуждают низменные инстинкты, считала она, и спешила погасить огонёк экрана. Размеренный ритм строки расслаблял и тешил. Сладкие песни любовных элегий, напротив, будоражили. Она ела шоколад, читала и наслаждалась.

Ночью пришёл кошмар. Она снова сидела в том же кафе. У всех женщин вокруг алели раскрытые рты, на головах красовались причудливые шляпки с живыми змеями на полях. В испуге она пролила на себя кофе, попыталась вытереть пятно салфеткой, но оно почему-то само по себе разрасталось. Вдруг она поняла, что пятно не кофейное, а кровавое. Она бросилась к выходу, не увидела, ударилась о стеклянную дверь, услышала звон разбитого стекла и провалилась в зияющую пустоту.

Весной она вышла замуж за тихого, незаметного человека. Он разительно отличался от людей бизнеса и даже больше, был полной им противоположностью. Её муж, специалист по античности, знал древнегреческий и латынь и по вечерам читал ей Гомера в оригинале. Она слушала набегающую волну гекзаметра и молчала. Мёртвый язык её живил. Утром она надевала деловой костюм, клала рядом с собой на сидение ноутбук и ехала на работу.

Пальто

Она откинула одеяло и твёрдо поставила босые ступни на пол. Хотела сразу пойти на кухню, потом передумала, вышла на балкон и ахнула. Тихая осень шагнула навстречу и встала рядом. Женщина глубоко вдохнула ароматы сада и от удовольствия зажмурилась. Знакомо пахло дымком, виноградом и яблоком.

– Скоро ноябрь, а как тепло. В этом году только несколько вечеров было неуютных и по-настоящему осенних. Жаль, что зима – неизбежна, как… – Тут она вовремя остановилась и переключилась на мысли попроще.

– Вот, доигралась, осень в разгаре, а я совсем не готова встретить зиму. Всегда одно и тоже. Зима захватывает врасплох. В итоге – пустота в шкафу, от которой веет скорбью. Она вздохнула и поплелась варить кофе. Пока доставала из шкафчика любимую чашку, кофейная гуща взбунтовалась, неожиданно сбежала из турочки, вылилась коричневой жижей на плиту.

– Плохой знак, – подумала женщина и нахмурилась. На самом деле не стоило сгущать краски, нагнетать и искать на пустом месте недобрые предзнаменования. Всё расшифровывалось просто. Уже несколько дней её мучили предчувствия больших расходов. Надо будет купить пальто, сапоги, сумочку…Нет, без новой сумки можно обойтись, а вот перчатки…кожаные, мягкие – нужны обязательно, необходимое дополнение, акцент. А на голову что? Не носить же шапку из голубого песца, пожелтевшую ещё в прошлую зиму? Говорила мама, покупай чернобурку, песец недолговечен. Так не послушалась.

Уж если лепить образ, то сразу, одним махом, постараться и выложиться на все сто, обозначиться, наполниться достоинством и уверенностью, в конце концов, просто блеснуть. Мысли снова свернулись и убежали в шкаф – там одно старьё, пепел прошлой жизни. Причиной грусти служили всё те же гадкие, вечно куда-то исчезающие, как любовники, деньги. Нет, они у неё, не бог весть какие, но водились (деньги, конечно, о любовниках думать с утра – просто неприлично). Тут возникала дилемма-сомнение: оставить их на «чёрный день» – мало ли что может случиться, к примеру, катаклизм, болезнь, или лучше истратить. Прямо-таки сложный гамлетовский вопрос. «Чёрный день» звучит плохо. Зачем о нем вообще думать? Лишний раз притягивать неприятности. Было бы хорошо его совсем вычеркнуть из календаря жизни, но это как получится, не всё в нашей власти.

Сама по себе грусть нахлынула не внезапно, а вела в недавнее прошлое, жила воспоминаньем, от которого никак не отделаться.

Шубу, её гордость и главный зимний гардеробный козырь, в конце изнурительно ремонта вынесли случайные мастера. Пропажа обнаружилась недавно, но подозрение, что в шкафу чего-то не хватает, потому как даже на ощупь нет обычной плотности, мучило ещё с лета. Чего именно, она никак не могла понять. Когда и кто вынес объёмную вещь – тоже не ясно. Слишком много людей прошли через квартиру. Поток. Мельтешение лиц. Мастера, в основном, милые, симпатичные люди. Некоторые – с высшим гуманитарным образованием. Когда закончил «гладить» стены Кирилл, она даже чуть всплакнула. Парень – красавец: высокий, атлет, умница. Он повязывал на лоб косынку и тотчас превращался в американского актёра с бицепсами (как же, дай бог памяти, его зовут?), но тот, актёр, без интеллекта, один мускул и повязка, а этот – просто мечта. Она так любила наблюдать за его красивыми движениями (ремонт, оказывается, тоже можно делать артистично), что вышла из берегов и заказала ему «венецианскую» штукатурку, потом какой-то писк моды с мраморным эффектом, потом ещё и ещё… Кстати, бицепсы у Кирилла тоже нехилые и ходят ходуном вживую. Так что реально существующий мужчина брал верх над кинодивом.

Излишества на стенах были хороши и новомодны. Один недостаток – слишком дороги, но как он их творил, ну просто демиург. С Кириллом они вели длинные беседы об искусстве. Так, в рамках дозволенного, соблюдая протокол. Ведь он не только хороший мастер, интеллектуал, но и примерный отец двух очаровательных девочек.

К концу ремонта интеллектуалы ушли, и её окружила пошлая, грубая мелочь. Не мужчины, а мешки с песком. Ни мысли, ни созидания.

Вор был не сведущий, никудышный. Рядом висел каракулевый полушубок, оставшийся ей в наследство от мамы. Шуба же была бросовая, дешёвая, но необычайно ей шла. Где-то она вычитала, что главное в мехе не мех, а умение его преподнести. Если женщина ходит в норковом манто скукожившись, с чувством вины и хмурым лицом, то это не истинная женщина. Свою дешёвенькую шубку она носила, строго следуя рекомендации автора, уверенно, чуть небрежно, с гордо поднятой головой.

Многие знакомые даже спрашивали, что за зверь у неё на плечах? Мех служил обманкой, не давал возможности неискушённому обывателю заметить, что в последние годы её материальное положение несколько пошатнулось, придавал облику внешнюю значительность и в некотором роде заменял ей мужа, потому что в шубе она чувствовала себя защищенной и уверенной, как при порядочном супруге ухоженная жена. Вот почему расставаться с воспоминанием о бывшем тёплом и нежном друге было особенно трудно.

Пропажа обнаружилась в один из первых холодных вечеров. Пришла приятельница и пригласила на вечернюю прогулку. На улице было слякотно и мерзко. Тогда-то она и полезла в шкаф. Шубы не было. Она поначалу подумала, что виной её вечная расхлябанность и забывчивость: куда-то закинула и вот теперь не найти, но тут вспомнила подозрительные пустоты в шкафу и, наконец, поняла, рассердилась, натянула мамин каракулевый перпердень и вышла на улицу. Полушубок чуть прикрывал бёдра, и она зябла, ёжилась, ворчала. Осенний вечер в дымке фонарей её не трогал. Он был по-своему хорош, журчал речным течением вкрадчиво и безучастно где-то внизу. Её жизнь тоже текла медленно и незаметно, вспомнить толком нечего: ни семьи, ни шубки, ни дорогого белья.

Мама всегда боялась: случится несчастный случай, почему-то обязательно на улице, заберут в больницу, разденут, а она, вот незадача, выбралась пройтись в стареньком белье. Маму волновал не сам факт болезни или небытия, смерти (тут главное событие оставалось незамеченным, отступало на второй план), а конфуз. Невозможно, неприлично показаться на людях в застиранных трусах или рваных колготках. К выбору исподнего мама всегда относилась серьёзно. Она покупала дорогое бельё даже в пожилом возрасте, за пенсионные деньги, в ущерб себе и еде, и таинственно говорила: «на случай».