Куклы Барби (сборник)

Она появляется часикам к восьми, сочится, как запах утреннего кофе в дверные щели. Отбиться сложно. Бросаю дела и сажусь перед ней лицом к лицу. Я – стоматолог, обречена смотреть ей в рот без всяких перспектив на скорое освобождение, она – пациент, у которого действительно всё очень запущено, но спасти ещё можно, меня уже – нет. Я ненавижу эту открытую помадно-красную не останавливающую движение рану-отверстие, в которую провалились и погибли мои утренние планы. Пытаюсь смириться и расслабиться, нахально, широко зеваю и жду, когда она уйдёт. Размечталась. Никто уходить не собирается. Я слушаю бред, похожий на сложное утреннее похмелье. Нет, боже упаси, она не пьёт, редко – пригубит. Зовут её тоже непросто: Та – Ма – Ра. Имя ассоциируется в моём мозгу с тяжёлыми шагами Каменного Гостя. Идёт, приближается, в моих висках тяжелое её имя, стучит ближе, ближе, настаёт мой роковой час.

Нет, она не монстр, не чудовище и не наваждение. Это неправда, шутка, художественный вымысел и гротеск. Всё намного будничней и проще. Передо мной милая улыбчивая дама в дымчатых очках на пол-лица, пепельных наивных кудряшках, усыпанная милыми веснушками-конопушками, сплошное обаяние и почти лубочный наив, в прошлом – учительница младших классов Тамарочка Иванова.

Теперь пенсионерка, дежурит каждые четвёртые сутки в учебном заведении. Тут она ведёт сложный журнал учёта, выдаёт ключи, а по совместительству преследует свой интерес – вынюхивает квартирантов-заочников. Обычное дело – жизнь тяжёлая и свести концы с концами трудно. Почему течения прибивают её щепкой ко мне, я не знаю.

Как всегда она голодна, жадно и много ест всё подряд. Я озадачена, под угрозой уничтожения обед, приготовленный на семью. Потихоньку прибираю с плиты кастрюли и прячу в холодильник. Тамара понимает и слегка обижается, но тут замечает сладкое, мгновенно изворачивается, на ходу хватает из-под моей руки уплывающий кусочек, заворачивает в салфетку (дома попробует) и успокаивается. Мир между нами восстановлен.

– Кто это? – пугливо-сонно спрашиваю я.

– Это я.

– Кто я? – не понимаю, потому что внутри давно сплю. Моё полое тело отдельно от меня и мысли бьётся об углы квартиры. Неживая рука держит трубку домофона. Это она, её сладкий бодро-радостный голос. Я безропотно одеваюсь, и мы выходим в ночь. Держим путь на набережную. Ветер приносит запах цветущих каштанов, внизу плавно течёт река, фонари прячут головы в нежную зелёнь абажуров из лип. Она не видит, не может видеть. Тамара сосредоточена на прожитом дне, состоит из обрывков историй, в которых появляются и мгновенно исчезают незнакомые мне люди, разматывает клубок слов, ведущих в тупик, анти-Ариадна.

Сегодня Тамара снимала стружку с пуделя у богатой вздорной старухи. Стричь моя знакомая не умеет, для уверенности привлекает приятельницу. Та тоже оказалась не в теме, что выяснилось только по ходу действия. Пуделя изуродовали, как могли, но работу сумели приподнести в лучшем свете и раскололи ветхую бабушку на аж пятьдесят гривен. Я автоматически удваиваю сумму. Знаю: Тамара всегда говорит полуправду. Потом она присматривала за ребёнком. Четыре часа в роли заботливой няни, белкой грызущей хозяйское печенье, беззаботно оставленное на столе в вазочке. Утро тоже не прошло даром. Пенсионерка бодро носилась по городу, разносила в магазины пирожные, испечённые в глубоком подполье одной из её многочисленных сообщниц-приятельниц.

– Тамара, сколько же ты за день зарабатываешь? – Нескромный вопрос зависает в воздухе. Она вдруг дёргается и напряжённо смотрит вдоль линии лавочек.

– У тебя кулёчка случайно не найдётся?

– Нет, а зачем тебе сейчас кулёк? – отвечаю осторожно вопросом на вопрос.

– Бутылки, – стонет она заунывно-протяжно, как на луну, учуявшая мечту собака.

– При чём здесь бутылки?

– Вон, вон, под лавочкой, – дар речи потерян, теперь она тычет пальцем в невидимое пространство, но чётко по курсу. Никакими силами её уже не удержать. Тамара срывается с места и несётся в темноту, роется под лавочкой, находит. Сложить пустую тару некуда. Она потрясена: добыча упущена и оправданий никаких нет. Не учла, оплошалась, понесла убытки.

– Ты что, бутылки вышла собирать?

– Нет, конечно, но посчитай. Десять бутылок – и можно пару булочек купить.

– Успокойся. Ты же не бомж, учительница. Стыдно.

– Двадцать долларов, – вдруг говорит она.

– Что двадцать долларов? – опять я не в состоянии уследить за прыгающей её мыслью.

– Ты же спрашивала, сколько я сегодня заработала.

– А-а-а. Молодец.

Мы молчим. Я любуюсь пейзажем, Тамара лихорадочно подсчитывает предполагаемые бутылочные потери: сначала в день, потом – за декаду, месяц, год.

Возвращаемся, выходим на безлюдную площадь. Приятельница тащит меня через пассаж. Это нелогично, я отбиваюсь. Зачем делать лишний круг? Мы почти дома.

– Там шифер, – делится она со мной тайной.

– Какой ещё шифер?

– На сарай.

– О, господи! Где ты уже шифер высмотрела?

– Во дворе, – говорит она, потупив глаза за стёклами очков, чистое смирение… – Если мы пойдём через пассаж, выйдем на Волошина, то там, во дворе…

– Мы сегодня ещё шифер красть будем?

– Ты что? Я просто посмотреть, – оправдывается она.

– Зачем нам ночью шастать по чужим дворам? Ты что, шифера никогда не видела? Это же не выставка-продажа строительных материалов, а чужой двор. – Я почти задушила её логикой, но она вывернулась, глотнула воздуха и уже тычет в киоск, у входа на пешеходный мост.

– Смотри. – Сердце моё холодеет от страха и недобрых предчувствий.

– Что ещё?

– Там.

– Я ничего не вижу.

– Там пакет.

– Ну, да, – соглашаюсь я.

– Пойдём, посмотрим.

Подходим ближе. Под сигаретным киоском стоит забытый кем-то аккуратный бумажный узелок, из которого торчит кривая хилого саженца.

– Дерево. Фруктовое, – она трепещет, как будто нашла всё золото Майи.

– Бери и пошли домой. – терпение моё на грани, но тут Тамару одолевают сомнения. Сам факт находки кажется неправдоподобным. Пакет явно появился здесь ещё засветло, когда киоск работал. За это время сколько людей прошли через пешеходный мост, и никто не заметил, никто не позарился, этого не может быть. Если не взяли, то что-то тут не так. Возможно, это вовсе не саженец, а законспирированная бомба, предполагаемый террористический акт. Она замирает в нерешительности.

– Бери, бери, как ты домой явишься с пустыми руками? Не поймут. – Весомый аргумент убивает страх перед бомбой и стимулирует подругу на действие. Тамара хватает саженец и бежит через площадь, не догнать. Вот он, материализованный инстинкт добытчика.

– Куда? – вдогонку кричу я. – Домой, – отвечает мне уже не Тамара, а эхо.

В разгар ночи под свежей молодой луной мы прикапываем в её дворике саженец, поливаем и ощупываем деревце. Мы – воплощение алчных планов кота Базилио и лисы Алисы с компанией. Неплохо верить в существование заветного места, где может вырасти волшебное дерево.

* * *

– Людочка, пойдём со мной туфли покупать. Я на выборах денег заработала. – Утренний внезапный виртуальный снег в виде Тамары падает на мою грешную голову.

Мы идём в элитный магазин итальянской обуви. Тамара долго приценивается, примеряет, рассматривает ножку в зеркалах, думает. Наконец, акт покупки состоялся. Дорогую обувь, логично полагает Тамара, надо сразу обмыть, чтоб хорошо носилась. Я ищу приличное кафе. Она не возражает и предоставляет право выбора мне, потому что не ходок по заведениям, где деньги кидают просто на ветер. Экономия – вот её лозунг и главный жизненный принцип. Чем ближе мы приближались к месту, тем больше Тамара окаменевает. Я ничего пока не подозреваю, выбираю столик с видом на цветущие сакуры, открываю меню.