Куклы Барби (сборник)

Сны лета

Она видела цветок тирлич и Менчул, горы и долины, запахи сенокосов не давали спать, щекотали нос и тело, питали кожу вкусом трав, а река бормотала, что-то своё и неслась мимо, оставляя её на берегу: отяжелевшую, дремлющую, счастливую. Дневное светило нещадно опаляло землю, и бледные тучи парили, сменялись тёмными, грозясь разлиться дождём. Редкие капли пугали, и она срывалась с места, чтобы уйти, но ничего не происходило, тот же сценарий течения дня, нахмуренное небо прояснялось, и всё возвращалось на круги своя.

Люди во дворах косили, складывали и сушили отаву, продолжали размеренный, ритмичный, обозначенный линиями, кругами и прямоугольниками земных плоскостей вечный жаркий летний цикл страды. По ночам во дворах по-домашнему мирно лаяли собаки, на окне-заплатке сияла великолепием утончённая чужеземка орхидея, а она всеми силами старалась отдалиться от себя прежней, забыться.

Женя приехала сюда случайно, и ничего с этими горами будто и не связывало: вокруг чужой изумруд великолепия и тяжкий крестьянский, до стигматов труд. Хотелось душевной релаксации, снять, смыть с себя в этой говорящей реке городскую суету, избавиться от бреда погони за материальным. Она вдруг решилась и засобиралась в дорогу. Замок взвизгнул, утроба баула поглотила весь её нехитрый гардероб. Пора! Автобус вёз, сопел на подъёмах, и, убаюканная пейзажами, она проехала нужный пункт, встрепенулась уже километров за двадцать, забила тревогу, высадилась прямо на асфальт, тут же пересела во встречную маршрутку, а потом на перекладных, от села к селу, населённые пункты, невозможно длинные, путали и сбивали незнакомыми с уменьшительными суффиксами и дифтонгами названиями, наконец, дорога последний раз изогнулась…. Всё. Добралась. Женя зажмурилась, вдохнула раскалённый солнцем воздух и успокоилась. То, что осталось там, в городе, сразу стало досадным прошлым, настоящее не грозило нахохлиться будущим, а значит, сложностей, как и дождей, в ближайшее время не предвидится. Она обрадовалась подступившей криком к горлу радости свободы, переоделась, накинула что-то лёгкое и побежала к реке. Тут плескались дети, в воде на отмели извивались вопросительным знаком мальки, и прозрачная вода-бесстыдница обнажала тайны дна. Женя растянулась на горячих камнях и заснула.

Она сбежала от опостылевшего любовника к другому мужчине, очутилась здесь, среди гор, и теперь её щекотали предчувствия.

Тело того, кого так внезапно и без объяснений покинула, её всегда возбуждало, этого не отнять. Она знала каждый его изгиб, шероховатости, радовалась отклику на свои даже чуть заметные движения. Женя изучила партнёра: умела натянуть удила, и он вставал молодым жеребцом на дыбы, переходил на долгий, изнуряющий обоих галоп. Ей нравилось обуздывать эту стихию, усмирять и отпускать. Неистовство уходило, наступали часы ласк и неги. Он был красавец, этого не отнять. Молодое упругое тело играло, и на него всегда хотелось смотреть, но однажды она почувствовала пустоту и поняла: их роман затянулся. Нет, ей всё нравилось и устраивало, она продолжала таять в его руках, но нечто, без чего соитие перерастает в докучливую механику, куда-то ушло, если оно, это нечто, и было вообще. Стало невыразимо скучно. Теперь Женя увидела, что он довольно глуп, инертен и с ней частенько блефует. Она закапризничала, как бы мстя за эту пустоту, стала мучить его в постели до изнурения, каверзно спрашивая: «Ты ещё можешь?». Он мог, неистовствовал, долго, как ручной пилой, зубчиками, мучил её тело, а потом наблюдал за результатом: «Ты ещё хочешь?»

– Хочу, конечно, хочу. – И они вновь бросались в постель душить друг друга, как заклятые враги.

Женя почувствовала сладкую боль внизу живота, потянулась, поднялась и пошла в реку. Плавать ей не хотелось. Она зашла на глубину так, чтоб прикрылись плечи, присела, чуть побарахталась, пропуская послушную зелень воды через разведённые руки, согнутые в коленях ноги. Вода сочилась вдоль тела, гладила. Было приятно слышать её лёгкое, податливое сопротивление. Женя посмотрела на себя сквозь преломления воды, розовую, упругую, осталась довольна и легла на спину. Вода и тут не подвела, держала, а она покачивалась на поверхности и смотрела в небо без мысли, без желаний. Пустота. Ленивый покой полуденного зноя. Она вышла на берег и попала прямо в руки солнцу. Ветерок дул, сушил капли, кожа вдруг пропустила внутрь такую радость себя, живой, каждой клеточкой, и она почувствовала свою готовую к наслаждениям плоть до головокружения, обморока. Женя засобиралась, пошла через мелководье, через поляну со скошенной бледной зеленью травой, через участок с войском кукурузы и неприлично торчащих кверху наливающихся початков с бахромой рылец. Ей вдруг захотелось есть: жареного, большим куском, мяса, вина, лимонной дольки и чего-то сладкого.

Новый мужчина появился в жизни Жени, когда ещё с прежним многое связывало. Разрыв не давался в руки, карта просто не ложилась. Они пережили, как затяжную осень, период бурных страстей и притёрлись друг к другу. Теперь она видела пошлую мужскую сытость, лень, мелочность, эгоизм и равнодушие. Стала раздражать его манера посапывать, носить непристойно короткие шорты, которые ему не шли, врываться к ней, как к себе домой, без звонка и предупреждения. Она невзлюбила эту нахалку зубную щётку, ненужной малой архитектурной формой топорщившуюся в её ванной. Странно, но из этих не видимых увлечённой женщиной мелочей складывался теперешний опостылевший мужчина.

Он ничего не подозревал, сердился, смешно обижался, но скандалить не умел, не давая ей шанса к отступлению, был робок, навязчив и всегда крутился под ногами. Одним словом, тюфяк. Женя уже было нацелилась пустить в ход заготовленную уловку подруги: скажи – беременная и исчезнет. Проверенный, давний, как мир, метод, но побоялась. Реакция могла последовать обратная, и этот тюлень (он же тюфяк), с него станется, предложит ей руку и сердце. Замужество пока в её планы не входило. Она решила просто найти противоядие и ему изменить, не сразу, при случае. Торопить события и вешаться на шею кому попало – это не для нее, дурные манеры или просто дамская истерия. Женя залегла на дно: выжидала, взвешивала, анализировала ситуации.

Мужским вниманием она никогда не была обделена. Обычно её отношения с партнерами складывались из суеты, шума, ссор, непонимания. Любовь – война, а на войне предполагалась своя стратегия и тактика. Боевые маневры утомили. Теперь ей не хотелось спешить и менять шило на мыло.

На новую будущую пассию она наткнулась на вернисаже. Он не был красив: глубокие морщины вокруг глаз, невыразительный рот, нос «картошкой», сутулость. В манере держаться чувствовалась некоторая стесненность и даже угловатость, но через все эти несоответствия определению стопроцентного самца пробивалась такая мужская затаённая сила, что она подсуетилась, попыталась не однажды попасть ему на глаза и заставить обратить на себя внимание. Словом, «запала». Странно звучит, но Женя реагировала на его голос и имя. Две совершенно отвлеченные категории, существующие как бы за скобками критериев мужской красоты, делали с ней невероятные вещи. Голос его, низкий, густой, размеренно-тягучий, как звон церковных колоколов, сворачивал дамскую спесь в послушную столовую салфетку. Такой реакции у Жени никогда ни на кого не было, и она стала прислушиваться сама к себе, как к непонятному часовому механизму. Внутри явно что-то зрело, набухало, копошилось, шевелилось, разрасталось, плодилось, надвигалось. Что? Она ещё не знала, но с радостью готовилась к встрече больше с собой, новой, чем с ним, незнакомым. Имя его, простое, как незамысловатая детская сказка, очаровало её сразу. Иван. Ну что тут скажешь?

Он смотрел как бы не на неё, а сквозь, медлил фразой, останавливался на паузе и ускользал куда-то в мысль. Она молчала, слушала. Враз исчезли ирония и зубоскальный, без начала и конца, светский трёп. Женя вдруг поняла, что не лидирует в их игре словами, а ведома, пробивается через их, слов, дебри.

В тот же вечер она получила приглашение провести несколько дней в горах, где он живёт в своём доме с весны по осень. Женя приняла предложение. Её не удивила скороспелость собственного решения. Он был свой, она это знала, они люди одного карраса, незнакомые-знакомые люди. Так зачем же медлить, ждать, делать реверансы? Женя примчалась через несколько дней, и вот теперь лежит на берегу реки. Решение провести бок о бок часть отпуска с незнакомым мужчиной забавляло пикантностью. Больше ничего. Она не хотела ни о чём думать. Зачем? Лучше качаться на волнах предчувствий, сладко дремать и ждать, ждать…

В доме пахло красками и чистыми, похожими на пчелиные соты, деревянными полами. Двери в мастерскую были приоткрыты, как бы приглашали. Она не стала туда заглядывать, чтобы не отвлекать художника, шлёпнулась в плетёное кресло на веранде, заварила травяной чай. Щедрое лето не переставало восхищать. Изумляли исполины флоксы в палисаднике, высокие, по пояс, георгины, виноградная лоза в крупный, необожжённый солнцем, влажной зелени лист, стелящийся вдоль крыши. Соседские холёные свиньи спали в жаркой тени под навесом, по просёлочной дороге катались на велосипедах дети. Было спокойно и не чувствовалось течения времени. День угасал, солнце вяло клонилось к горизонту. Он вышел, легонько тронул её сзади за плечо: «Нравится?» Она не ответила, только кивнула головой. Иван был теперь совсем не такой, каким показался ей в городе: будто вырос, распрямился, загустел. Он аккуратно вытер тонкие пальцы об ветошь и пригласил в дом. Они готовили ужин вместе, накрывали на стол сообща. Нет, вино можно открыть позже, но, пожалуй, глоток она согласна, и чуть сыру.

Женя знала – он за ней наблюдает и сама не сводила с него глаз. Ей нравилось, как он режет хлеб, достаёт приборы. Она растворялась в этом кухонном колдовстве. Они сели за стол, застелённый скатертью в крупную клетку, выпили за её приезд и будущий хороший отдых. Он повёл её в полутёмную мастерскую. Работы покажет завтра, чтоб не злоупотреблять, не перенасыщать впечатлениями и дать ей отдохнуть с дороги. Откуда он знает, что сейчас это лишнее? Женя подошла к окну мастерской, засмотрелась на горы, в которых плавали вечерние туманы. Она не хотела сегодня его присутствия в своей постели. Ей надо было побыть одной. Женя спросила, где в этом доме ей отвели уголок, он повел её по ступенькам вверх, под крышу. Мансардные окна открыли панораму гор. Она ахнула, присела на ровную плоскость кровати, оценила площадь территории, на которой ей доведётся провести несколько ночей, и благодарно взглянула на него. Он постоял ещё у окна, помедлил, выкурил сигарету, пожелал доброй ночи и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Женя пошла в душ, постояла под тёплой, ласковой струёй и распласталась на матрасе. Сон пришёл сразу.

Запахи, запахи, невозможно всё пахнет, волнует. Букет запахов. Они в комнате, обволакивают пряным зельем. Она спала как убитая, только прикоснулась к подушке и уплыла.

Утром она услышала, что внизу на кухне уже кипела жизнь: что-то жарилось на плите, звенела посуда, задиристо пищал чайник. Она соскочила с кровати, умылась и сбежала вниз. Её ждал лёгкий завтрак, свежие овощи, целиком, на тарелке, ломтики сыра, ветчины, яичница с круглыми удивлёнными, жёлтыми, как солнце, глазами.

Сегодня они пойдут в горы, потом он будет работать. Тропинка – вверх, вверх, неумолимая тропа, круче и круче, плотный ковёр трав. Сколько их там, стрекочущих оглушительным оркестром невидимых насекомых, никакой какофонии, гармоничное соло природы, Песня Песней любви, гимн. Творец, зачем ты так с нами? Разве мы можем приблизиться и звучать, как умеешь это делать ты?