Курсант Сенька. Том 2
Шрифт:
— Жизнь — штука непредсказуемая, — сказал Максим. — Думаешь, идешь по одной дороге, а оказывается — совсем по другой.
— Хватит думы гонять, — усмехнулся Мишка. — Лучше так-то вообще не знать, что нас ждет. А то с ума можно сойти от страха.
— Или наоборот — жили бы осмысленнее, — возразил Максим.
— Да ладно. Все равно ничего не изменишь. Что написано пером…
— … не вырубишь топором, — закончил Максим. — Старая песня.
Кирилл все молчал, курил и смотрел на воду. В голове у него крутились воспоминания, от которых хотелось избавиться, но не получалось. Сенька, тот
— Эх, пацаны, — сказал вдруг Мишка, — а ведь мы последние, кто их помнит. Родители, конечно, помнят, но это другое. А мы — мы знали их такими, какими они были. Живыми.
— И что с того? — спросил Максим.
— А то, что пока мы помним — они живы. В нашей памяти.
— Красиво сказано, — усмехнулся Максим. — Только толку-то?
— А толк в том, что они не зря жили. Раз мы их помним — значит, след оставили.
Кирилл вдруг встал и подошел к краю беседки. Постоял, глядя на реку.
— Знаете что, — сказал он, не оборачиваясь, — давайте больше не будем об этом. О прошлом… Что было — то было. А мы живы, у нас семьи, дети. Надо думать о будущем.
— Правильно говоришь, — согласился Мишка. — Только вот забыть не получается.
— И не надо забывать, — сказал Максим. — Просто не надо зацикливаться.
Кирилл вернулся к столу, налил себе еще водки.
— За жизнь, — сказал он. — За то, что мы еще здесь.
— За жизнь, — повторили друзья.
Выпили. Стало легче, но ненадолго.
— А ты как там, на службе? — спросил Мишка у Кирилла. — Не надоело?
— Привык уже, — пожал плечами тот. — Да и деньги неплохие. Жена не работает, девочки маленькие. Надо кормить семью.
— А не страшно? — спросил Максим. — Все эти командировки…
Кирилл посмотрел на него долгим взглядом.
— Страшно, — сказал он просто. — Но работа такая. Кто-то же должен, да и после Афгана я уже словно не могу жить иначе.
— Герой, — усмехнулся Максим, но без злости.
— Не герой. Просто делаю то, что умею.
— А мы что — не умеем? — спросил Мишка.
— Умеете, но по-другому. У каждого своя дорога.
— Ой, сколько лишних мыслей! — засмеялся Мишка. — Раньше только о девках и спорте говорили.
— Время такое, — сказал Максим. — Заставляет думать.
— Или водка, — добавил Кирилл.
Все засмеялись — первый раз за весь вечер.
— Помнишь, как мы в десятом классе напились? — сказал Мишка. — На дне рождения у Лехи?
— Как не помнить, — усмехнулся Максим. — Меня родители месяц не выпускали из дома.
— А Сенька тогда за всех ответил, — добавил Мишка. — Сказал, что это он нас напоил. Хотя сам почти не пил.
— Да, такой был, — кивнул Максим. — Всегда за друзей горой стоял.
— И Борька тоже, — сказал Миша. — Помнишь, как он с Витькой Петровым подрался? Из-за того, что тот меня обозвал?
— Помню. Витька потом неделю с синяком ходил.
— Хорошие были пацаны, — тихо сказал Кирилл.
— Лучшие, — согласился Мишка.
Солнце же село окончательно. Над рекой поднялся туман, и стало прохладно. Мишка подбросил дров в мангал и огонь вспыхнул ярче.
—
Ладно, мужики, — сказал он, — хватит грустить. Жизнь продолжается. У меня сын родился, у Максима жена молодая, у Кирилла дочки растут. Есть ради кого жить.— Есть, — согласился Максим. — Только вот иногда думаешь, а правильно ли живешь?
— А как это правильно? — спросил Мишка. — Кто знает?
— Честно жить, — сказал Кирилл. — По совести.
— А если совесть молчит? — усмехнулся Максим.
— Значит, заглушил ее чем-то.
— Или она изначально была глухая.
— У каждого есть совесть, — упрямо сказал Кирилл. — Просто не все ее слушают.
— Оптимист, — покачал головой Мишка. — А я думаю, что есть люди, у которых ее просто нет.
— Может быть, — согласился Кирилл. — Но тогда им не позавидуешь.
— Почему? — спросил Максим. — Им же легче жить.
— Легче — не значит лучше.
— Знаете что, — сказал вдруг Мишка, — давайте договоримся. Каждый год, в этот день, будем встречаться здесь, пока живы.
— Хорошая идея, — кивнул Максим.
— Согласен, — сказал Кирилл.
— Тогда за нашу дружбу, — поднял стопку Мишка.
— За дружбу, — повторили остальные.
Они выпили и каждый про себя отметил, что дружба — это не только радость встреч, но и боль потерь. И что цена ее иногда слишком высока. Но другой дружба не бывает…
Я стоял возле школы, смотрел на эту суету первосентябрьскую, и что-то внутри скребло. Аленка на плечах у старшеклассника болтала ножками, звенела в колокольчик — радостная такая, беззаботная. Лариса рядом с телефоном носилась, все на видео снимала.
— Сережа, улыбнись же! — тормошила она меня. — Дочка в первый класс идет, а ты как на похороны собрался.
Улыбнулся. Получилось, наверное, криво. Но что поделать — внутри все перемешалось. Радость, что они живы, что рядом, и этот проклятый страх, что все может снова рухнуть. Как тогда… Нет, не думать об этом!
— Папа, смотри, как высоко! — кричала Аленка сверху.
— Вижу, солнышко, — ответил я, а сам все оглядывался по сторонам. Привычка такая появилась — контролировать обстановку. Кто где стоит, кто как смотрит.
Лариса заметила, конечно. Жены всегда замечают…
— Ты какой-то странный стал, — сказала она вечером, когда Аленку уложили. — Раньше ты мог часами болтать обо всем подряд, а теперь… Молчишь больше. И эти твои звонки на работу каждые два часа — с ума сойти можно.
Я сидел на кухне и пил чай. Обычный вечер, обычный дом, но только вот в моей жизни ничего уже не было обычным.
— Просто беспокоюсь, — сказал я.
— О чем? — она села напротив, изучающе посмотрела. — Сережа, ты же понимаешь, что так нельзя? Ты от сборов отказался, от боев важных. Карьера летит к чертям, а ты…
— А я хочу быть рядом с семьей, — перебил я. — Это так странно?
— Странно, когда человек за неделю кардинально меняется. Будто тебя подменили.
Если бы она знала, как близко к истине… Но как объяснить? Как рассказать, что я видел их мертвыми? Что жил в чужом теле, в чужом времени, воевал в Афгане, терял друзей? Что каждую ночь просыпаюсь в холодном поту, проверяя, дышит ли она рядом?