La Cumparsita… В ритме танго

— Ярослав! — истошно в эфир кричу.

— Тише! — тренер своими крупными ладонями теснее прижимает круглую защиту к моим ушам и сосредоточено смотрит на меня. — Тише, Даша, не пугай его. Идем посмотрим на спортивную форму первоклассного пилота. Поверь, это того стоит…

Нет, не стоит! Он не прав. А если муж на этой трассе разобьется и погибнет? Всхлипываю и тут же зажимаю рукой свой микрофон, чтобы не истерить в эфир, который будут слушать всей заинтересованной толпой озабоченные скоростью мужчины. Алексей Петрович подводит меня к своему экрану и рукой указывает на движущийся болид по ровной, как стекло, дороге.

— Даш, это будет супершоу! — заметив, по-видимому, мою реакцию на его спортивный интерес, тут же исправляет высказанную формулировку и объясняет, что он имел в виду, оскалив в ожидании долбаного шоу зубы. — Четыре металлических брелка с эмблемой родимой конюшни разбросаны на треке, в определенном месте, на особо сложных поворотах, если быть скучно точным. Ярослав покажет трюк…

— Вы издеваетесь? Трюк? Это что, серьезно? Остановите, я Вас заклинаю, — глотая скатывающиеся слезы, тихо умоляю и прошу. — У него рука болит, а там…

— Тихо-тихо, девочка. Он классный гонщик. Мне показалось, что именно сегодня Горовому не помешало бы выпустить пар, уж больно он настаивал на своей персональной гонке…

Ему показалось? А вот я так не считаю. Какая гонка для пилота без руки?

Пока я тихо плачу, сжимая-разжимая микрофон, посапываю и скулю в те моменты, когда на бешеной скорости его машина проносится мимо нашего шатра, весь тренерский штаб, вся человеческая рать, затаив дыхание наблюдает за тем, как мой муж пытается убить себя.

«Люблю… Люблю… Люблю… Тебя!» — шепчу с закрытыми глазами. — «Вернись живым. О большем не прошу, Ярослав!»

— Что он делает? — слышу, как переговариваются тренеры между собой.

— На полной скорости… — в ушной динамик слышится мне. — Вот это техника!

— Проходит поворот на управляемом скольжении… Крутой пельмень!

— Пап, класс! Ты просто вау! — с придыханием говорит в эфир Кирилл.

— Заткнулись, бляди, — бухтит какой-то грубиян. — Ты хорошо идешь, Горовой.

— М-м-м, р-р-р, х-х-х, ш-ш-ш, ф-ф-ф-ф-р-р-р, — а эту нечеловеческую чушь молотит Ярослав.

Зажмуриваюсь и кряхчу, как жалкая старуха:

«Прости меня! Прости, прости, прости…».

— Бл, подхватывает задним колесом брелок и гонит дальше… Бля-я-я-ядь! Смотри-смотри, что делает. Пиздец! — я слышу даже громкие аплодисменты, словно мой Горовой — плешивый цирковой медведь, который на потеху публике совершил через голову кульбит с каким-то металлическим брелоком на искривленной травмой лапе.

Ненавижу этот чертов спорт! Просто ненавижу! А сегодня, именно сегодня — я с родного адреналинщика не слезу, похоже, будет нехороший разговор с мужчиной, который наплевал на мой страх и сел за штурвал этого болида, словно овдовел, развелся и полностью освободился от возложенных государством на него строгих обязательств: любить и уважать, холить и лелеять, финансово поддерживать женщину, с который вступил в брак… Возможно, по глупой прихоти, в силу недоразумения или по досадной неосторожности. Похоже, кому-то больше нечего терять? Я покажу ему, где раки зимуют, почём пуд соли нынче и какова полная цена моего перенапряжения, но:

«Только вернись ко мне, Ярослав!» — молюсь, сложив в нужном жесте руки;

«Хочу быть только с тобой, любимый. Все остальное неважно и несущественно… Слышишь?».

— Сколько уже? — какой-то высокий мужчина рядом со мной задает вопрос.

— Три вроде, — ему спокойно отвечают.

— Последний круг и еще один брелок?

— Совершенно верно!

— Ставлю на то, что возьмет правым задним.

— Поддерживаю и повышаю…

Со злостью во взгляде рассматриваю всю эту толпу толстопузых зевак и воздыхателей. Твари! Ярослав погибнет, а они ставят деньги, считая призы, которые он навешивает на колеса своего гоночного автомобиля, совершенно не сбавляя скорости.

Дрожу от нетерпения, сжимаю свои руки, переступаю с ноги на ногу, исподлобья рассматривая все, что проходит на экране навороченного «телевизора».

И вот, наконец-то, развевающийся клетчатый флаг и слишком резкое снижение тона голоса машины… Болид подкатывает четко к тренерскому штабу и тормозит возле меня, стоящей на значительном возвышении. Я смотрю с презрением на пилота, неуклюже выбирающегося из кабины машины. Ярослав снимает шлем, отбрасывает его и скромно улыбается, машет мне живой рукой, подмигивает и воздушно целует. По-моему, вместо искусственной руки у него какой-то стальной крюк, как будто щуп у суперэкскаватора, который он отвинчивает от верхней части бионической руки, словно снимает примочки, искусственно наставленные на оружие или мирную технику.

Гад! Гад! Гад какой! Надменный…Злой…

«Ненавижу!» — скриплю зубами и выставляю подбородок, не скрывая своего неудовольствия…

— Да погоди ты! Даша, — Горовой идет за мной, — слышишь? Остановись, кому сказал? Кумпарсита!

Глотаю слезы и обиду, молчу и специально ни черта этому герою не отвечаю.

— Даш… — похоже, он уже бежит. — Жена? — дергает меня за локоть и разворачивает к себе лицом. — Привет, детка! — улыбается, поправляя свою искусственную «человеческую» руку.

— Новый хват тестировал? — смотрю за ним, испепеляю взглядом и обманчиво спокойным голосом задаю издевательский вопрос. — Подопытная обезьянка — однорукий Ярик?

— Да, — опустив взгляд, отвечает. — Зачем ты оскорбляешь…

— Пошел к черту! — шиплю, выплевывая слюни. — И как? Потешил публику? Мудак! — рычу и скалю зубы.

— Что? — поднимает на меня глаза.

— Удовлетворен, спрашиваю?

— Вполне, — задирает подбородок и подмигивает. — Ты чего ругаешься? — протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне. Я отстраняюсь и отхожу назад. — Послушай же!

— Я хочу домой. Если ты закончил свои эквилибры, — не смотрю на мужа, зато направляю взор по сторонам, — то не мог бы отвезти меня?

— Ты испугалась? — подходит ближе и, обхватив пальцами мой подбородок, обманчиво мягкой силой обращает к себе. — Переживала за ущербного мужа?

— Нисколько, Горовой! Обойдешься! Слишком много чести, — шиплю. — Мне же ничего не угрожало. Просила лишь о том, чтобы тебя по трассе киселем не размотало. Согласна даже на вторую руку, но, чтобы только с головой. Ты… Ты… Ненавижу тебя!

— Даша, Даша, Даша… — повторяя, шепчет мое имя.

— Наказал? Доволен? Бить, по-видимому, не будешь? У тебя другие методы? Отомстил за себя, борец за правду и доверие? Сволочь!

— Что-что? — муж ехидно прищуривается, но очень добродушно улыбается. — Все ведь нормально. Чего ты завелась? Грубиянка!

— Что слышал! — отрезаю и вырываюсь из его захвата, а в сторону злобным шепотом еще грубость добавляю. — Козел! Недоразвитый какой-то! Инвалид эмоциональный, психически больной адреналиновый наркоша…