La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
Ничего не клеится у нас… Не выходит… Все-все насмарку… По-моему, то, что он вытворял на этой трассе — обыкновенный чертов дух противоречия. Ты мне, а я тебе! За неосторожно две недели назад поцарапанную свою душу он вырвет сердце и втопчет оставшуюся гордость жалкой «кумпарситы» в грязь, найдя поглубже лужу?
— Даша…
— Довольно, я сказала! — пристегиваюсь и сильно дергаю свой ремень безопасности, не смотрю на мужа, зато тщательно исследую замочный карабин. — Поехали!
— Ничего ведь не случилось, — наклонившись, заглядывается на меня. — Как
Неважно! Ни слова не произнесу. Мой отец был прав, когда сказал, что я должна молчать, если желаю сохранить семью. Слишком он… Обидчивый?
— Ты самовлюбленный хрен, Горовой! — выплевываю оскорбление, пока он запускает двигатель. — Несостоявшийся чемпион! Амбициозный инвалид без сердца…
— Все сказала? — смотрит прямо перед собой, ко мне лицо не возвращает.
— Ты эгоист! — визжу, захлебываясь словами. — Питаешь свое эго? Такой ненасытный? Теперь ты с сыном соревнуешься?
— Тебе виднее, — он хмыкает и, сверившись с обстановкой по зеркалам, выезжает с парковочного места на этой спортивной арене. — Домой или покатаемся?
— Чтобы поругаться? — хриплю, рассматривая пейзаж за своим окном.
— Все от тебя зависит, Даша…
Наш серпантин и плавный ход машины Ярослава все-таки баюкают меня. Я успокаиваюсь, расслабляюсь, скулю надоедливую мелодию себе под нос и даже откидываюсь на подголовник своего кресла. Перед моими глазами, когда он был на той сучьей трассе, промелькнула как будто вся наша с ним прошедшая и, возможно, будущая жизнь, без шансов на возвращение в нынешнее настоящее…
— Кумпарсита? — муж согнутым указательным пальцем аккуратно поддевает кончик моего носа. — Спишь, что ли?
— Ты напугал меня, Ярослав, — прикрыв глаза, медленно произношу. — Силь-но!
— Не верю, — он наклоняется ко мне и утыкается носом в закрытую гольфом шею. — Пахнешь хорошо и аппетитно, очень тепленькая…
— Что с тобой? — выкручиваюсь и отстраняюсь. — Нам ведь надо поговорить? Скажи, что «да» и в этом я не ошибаюсь! Пожалуйста…
— Зачем? — слышу, как он с нескрываемым пренебрежением злобно хмыкает.
— Послушай, — вжимаюсь спиной в свою дверь, руками упираюсь в его грудь, словно отталкиваю мужа и прячусь в угол, — мне ведь нужно высказаться!
— Ну, хорошо! — с облегчением выдыхает. — Я слушаю тебя внимательно, — прищурившись, тут же убавляет бешеный напор и всем телом медленно возвращается на свое место.
— Есть причина… — опускаю взгляд и рассматриваю свои нервно дергающиеся руки и скрюченные почему-то странно посиневшие худые пальцы.
— Причина? — расчесывает свою бровь. — Причина чего?
— Ты можешь просто выслушать, а не задавать наводящие вопросы через каждое слово?
— Что изменилось, Даша? — Ярослав хмыкает и нехорошо смотрит. — Давай, пожалуй, с этого начнем.
— То есть?
— Две недели назад ты кричала из-за закрытой двери в какую-то комнату в доме своих родителей, чтобы я ушел и оставил тебя в покое, а сейчас тебя вдруг потянуло на назойливую откровенность. Неужели мой заезд тебя простимулировал, так я могу…
—
Прости-прости-прости, — прикрыв руками губы, словно наложив на них печать, быстро отвечаю. — Но…— Я не погиб и даже не разбился, поцарапав машину, а ты вдруг решила поговорить о чем-то важном и неотложном. Вот я и спрашиваю, в чем дело, Даша?
— Ты говорил о доверии, помнишь?
Всегда, везде, с завидным постоянством!
— И что? — он криво улыбается и точно так же, почти копируя меня фигурой, своей спиной откидывается на водительскую дверь.
— Ты прав! — выразительно сглатываю и резко замолкаю. — Доверие важный пункт в наших отношениях. Я доверяю тебе, когда сажусь в машину, когда…
— Я прав? — прищурившись, грубо перебивает. — И что с того?
— Отец сказал, что…
— Отец? Вот оно что! Сегодня что-то, видимо, произошло. Угу?
— Мой, не твой, — быстро добавляю. — Я прошу…
— Детский сад, ей-богу! Моя Даша слушает папу. А я тебе для чего? А впрочем, — он выставляет перед моим носом правую руку, — не отвечай на последнюю злую реплику. Я просто слушаю! Начинай, жена…
Мне уже не нравится тон его обманчиво тихого голоса и содержание нашего возможного разговора. По-моему, он надо мной смеется и не верит ни одному слову. Что называется, согласно заводским заложенным в него настройкам, муж отформатирован самой природой и не ощущает разницы между ложью и стыдливостью. Тогда храни меня, мой Бог! И помогут мне все высшие силы…
Мотаю головой, словно освобождаюсь от нехороших мыслей, кашляю и рукой спереди обхватываю свою странно удлиненную от фасона кофты шею.
— У меня был аборт в восемнадцать лет, Ярослав, — с опущенным взглядом тихо начинаю. — Мне очень жаль, но наша проблема в паре — это полностью моя вина и исключительно мое бесплодие. Я…
Поднимаю голову и пытаюсь по его глазам прочесть реакцию на то, что намеренно выболтала.
— В восемнадцать лет? — муж сильно изгибает одну бровь и кривит губы.
— Я была молода, не замужем и с ребенком. З-а-л-е-т-е-л-а, — то состояние по буквам медленно произношу, — понимаешь?
— Нет.
Что это значит?
— У меня были отношения, в результате которых…
— Еще раз, Даша! — не дает договорить, дергается и сильно подается на меня лицом, а его ремень безопасности впивается ему в плечо. — Ты была беременна?
— Да, — широко раскрыв глаза, стараясь не моргать, произношу свое признание.
— И сделала аборт? — сипит через зубы, абсолютно не скрывая очевидного пренебрежения.
— Да.
— По медицинским показаниям?
Забыл добавить, видимо, «надеюсь»?
— Нет.
По своему глупому желанию и назло «ему»! Так мне в тот момент казалось.
— Но…
— А кто отец?
— Какая разница? — глупо улыбаюсь и обнимаю себя за плечи.
— И все же? — Ярослав задает вопрос.
— Мне очень жаль, — всхлипываю и прикрываю безобразно растягивающийся рот кулаками. — Прости, пожалуйста…
Он отворачивается от меня и молча нажимает кнопку запуска двигателя.