La Cumparsita… В ритме танго

«Привет-привет, ребята! Спасибо, что пришли!»,

а Сергею предлагаю свою правую руку.

— Все хорошо? Ты доволен, Смирнов? — оглядываюсь по сторонам. — А Ярослав…

— Вполне! Горовой будет немного позже, чика, — шипит и прислоняется своей щекой к моей макушке. — Разрешите пригласить Вас, красавица…

— Я не возражаю, — не даю ему договорить, заливисто смеюсь, забрасывая голову.

Муж быстро выводит меня на середину зала, одной рукой обнимает за талию — и ни на миллиметр ниже, а в свою вторую вкладывает мою ладошку и несколько раз ее бережно сжимает.

— Готова, Смирнова?

Мельтешу глазами по его серьезному, но расслабленному лицу, и краем глаза замечаю, как те же самые движения делают Оля с Лешей. Старший Смирнов кривляется, но все-таки выходит на паркет и обнимает свою жену точно так же, как это делает со мной Сережа. А вот наша Дашенька стоит одна, сведя сзади свои странно бледненькие, тоненькие ручки. Она опускает голову и, по-моему, что-то шепчет в пол, проговаривая только ей одной известную молитву, и разглядывая при этом свои аккуратные точеные ножки и окрашенные в яркий цвет ногти мелких пальцев.

— Где, черт возьми, Горовой? — сквозь зубы задаю Сергею вопрос. — На нее больно смотреть. Она плохо себя чувствует? Что, в конце концов, здесь происходит?

— Будет позже. Тихо-тихо, я действительно ничего не знаю, — он слегка наклоняет голову и подается на меня вперед. Сережа аккуратно упирается лбом мне в бровь и прокручивает место соприкосновения, словно подыскивает подходящую для нас двоих позу.

— Погнали, чика? — выдыхает где-то возле глаза.

— Я готова! — скашиваю взгляд и подмигиваю улыбающейся мне Олечке.

Шаг, шаг, шаг! Один, второй, третий, затем спокойное вращение, мягкий заброс ноги, негуляющее колено, острая пяточка, вытянутый носок, звонкий удар, невесомый каблучок и быстрый поворот… Даша слишком пристально следит за нами и молчаливо следует параллельно нашему движению, однако в пару все-таки не вмешивается.

— Что-то произошло у молодых? — шепчу Сергею.

— Я не знаю, — он мне отвечает, напирая телом, заставляет двигаться задом наперед. — Вот так, — вращает меня и, подхватив на руки, прижав к своему боку, выполняет персональный поворот со мной фактически «на его шее».

— Ах! — только и говорю, рассматривая лицо мужа с высоты, на которую он меня поднял, исполняя рисунок танца. — Уронишь…

— Никогда!

Красивый, спокойный, но в то же время страстный, очень говорливый танец, две долгие и уверенные в сроке пары на блестящем паркете, тихий женский смех и медленная, но очень чувственная музыка, чудной испанский говор, словно птичий клекот, обмен партнерами, родственные рукопожатия и тихие поздравления с новым статусом. Мне бы улыбаться, радоваться и наслаждаться, но я, как проклятая слежу за Олей, которая, заглядывается на Дашу, которая периодически жалким, больным, измученным или слишком изможденным взглядом посматривает на пустой, как будто бы проваленный, вход в танцзал. Племянница волнуется. И это чересчур заметно! Такое неуверенное состояние подмечаю не только я, но и Сережа, да и, конечно же, ее родители.

— Они поссорились? Разлад в семье? Что произошло? — спрашиваю у Алеши, когда мы точно так же кружим с ним по огромному пространству зала. — Бедная…

— Надеюсь, что просто не пришли к взаимопониманию, но скоро осознают смехотворность ситуации и вырулят на нужную полосу. По крайней мере, я на это очень надеюсь. И потом, хватит уже ссор на одну семью. Горовые перестарались со скандалами. Оба хороши, Евгения…

— Леша?

— М?

— Она плохо себя чувствует? Ты ведь это тоже видишь? Даша болеет? — щекой прислоняюсь к его плечу и всматриваюсь в тонкий силуэт племянницы, отвернувшейся сейчас от нас к стене с огромным, в пол, зеркалом. Даша смахивает слезы и косо смотрит на все еще широко зевающий черный выход. Ждет мужа, который никак не придет?

— Я этого не знаю, Женя. Но она живет у нас, а мы о ее здоровье позаботимся. Не волнуйся, пожалуйста…

«Господи! Ну, наконец-то!» — произношу про себя и отталкиваюсь от мощной фигуры старшего брата Сергея.

— Ярослав пришел! — киваю в соответствующую сторону.

Смирнов медленно поворачивается и видит то же, что и я. Откровенно говоря, это немного странное видение! Ярослав с двумя букетами цветов топчется в проеме и, похоже, не торопится или не решается войти внутрь.

— Добрый вечер! — все-таки осмеливается, вымученно улыбнувшись, со всеми здоровается и уверенно переступает порог.

Даша вскидывает руки и закрывает себе рот. Ей плохо? Или это странная радость от слишком долгого ожидания такого себе чуда?

— Невесело, черт возьми! — мой муж подходит к нам и, придерживая женский локоть, подводит Ольгу. — Что за драма, твою мать, между ними происходит? Помочь, Леша?

— Давайте лучше выйдем? — шепчет Оля, посматривая на свою дочь и стоящего за ее спиной сильно опоздавшего и, похоже, в той же степени провинившегося мужа.

Почти на цыпочках, крадучись и уставившись глазами в пол, мы ровным строем проходим мимо молодой пары. Не дышим, не кашляем и не издаем ни звука. Четыре пары глаз определенно в пол и чрезвычайно отрешенный вид с отключенными или переведенными в авиарежим чувствами. Почти, но…

— Женя! — Ярослав окликает меня и останавливает смешную как будто траурно шествующую процессию. — Это Вам! — зять протягивает мне букет и бережно целует в щеку. — Поздравляю Вас! Сергей, — быстро пожимает руку мужу и произносит те же поздравительные слова, — рад за Вас. Счастья вашей семье.

— Вас ждать, Даша? — не обращая внимания на его слова, через плечо Ярослава спрашивает у своей дочери Алексей.

Племянница вполоборота ему тихо отвечает:

— Да, папа. Через несколько минут…

По-моему, здесь все непросто, а вечер нужен был не столько нам с Сергеем, сколько этой молодой паре, которая испытывает свой брак на повышенную прочность, тренируя износостойкость?

— Волнуюсь за нее, — шепчет Оля, бегая глазами по моему лицу. — Жень, это слишком, даже для меня. Я чувствую все: как она страдает, как у нее не все хорошо, как у нее болит и никак не заживает. Я даже знаю где, когда, какая боль, какая интенсивность и на сколько баллов, словно сама кровью истекаю. Ты понимаешь?

— Я понимаю. Но…

Мы с ней резко замолкаем, исподлобья посматриваем на курящих в стороне от нас мужчин, громко дышим и, по-моему, подбираем друг для друга нужные и подходящие слова для очевидно бесполезного утешения.

— Она ушла, Женя! — громко всхлипывает невестка. — Ушла сама, от Ярослава. Бросила его! Господи! Уже неделя, как она живет у нас. Это больно и так противно! — оттягивает свой пушистый воротник и оголяет шею. — Я чувствую все, что переживает мой ребенок. Это… Это… — она икает и безобразно хрюкает. — Я прохожу через ад. Котел, вилы, черти, жар — все, как по канону. Только вот не понимаю, если я готова нести за все ответственность и признать свои ошибки и жизненные промахи, то за что эти страдания моему ребенку. М? Как ты думаешь…