La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
— Без сомнений!
— Я хотел бы это дать…
— Вы ругаетесь с женой? Возникли непреодолимые разногласия? Что за непростой период, Ярослав?
Нет, конечно, мы не ругаемся! Похоже, все еще гораздо хуже. Мне надо промолчать и сделать вид, что зло оговорился выше. Ведь этой «милой даме» лучше об этом ничего не знать — не нужно ей знать о том, что сегодня натворила Горовая Даша:
«Даша сделала аборт! Аборт, аборт, аборт…» — кричит в мозгу засевшая, по-моему, навечно дрянь. — «Назло мне, чтобы сделать больно! Второй раз изуродовала свое тело только ради того, чтобы щелкнуть мужа-инвалида по высоко задравшемуся носу и показать, что она сила и очень злая память, что
— Мужчина, выйдите! — проорала мне, застрявшему в дверном проеме больничного кабинета, медицинская царица, фиксирующая результат своего деяния в какую-то амбарную тетрадку. — Занято! Вон!
— Я ищу женщину. Вот такую, — правой рукой я приблизительно указал невысокий рост своей жены. — У меня есть сведения, что у нее сегодня назначена встреча с доктором, — суетливо осматривался в холодном от слепящего света помещении. — Помогите мне найти ее…
Похоже, это было место, где женщинам делают ультразвуковое обследование, а затем раскладывают, как цыплячью тушку, на специальном кресле. Значит, нужным адресом я точно не ошибся, а Алексей все верно написал на листке, который всунул в мой карман, когда рано утром зашел ко мне, чтобы забрать наеденного, но все еще сонного и подрагивающего в сновидениях юного Бэмби, скрутившегося на мохнатой подстилке возле входной двери:
«Зашибись! Малыш силен. Значит, будет все в порядке и Ксю не соврала! Есть одно чудесное место, Ярослав. Отвезем его туда. Лечащий врач одобрил, а нам с матерью не мешает прокатиться по местам былой славы. Мы уезжаем туда, где нам с Ольгой было хорошо» — он подмигнул и прошептал вдогонку. — «Не-од-нок-рат-но!».
Затем обхватив мои щеки, пристально всматриваясь в мои глаза, масляно поплывшие от беспокойного почти не-сна на новом месте, Смирнов прошептал:
«Я дал тебе адрес, Горовой. Она одна сегодня — не благодари за это! Я думаю, пора раскидывать сети, зятек. Дашка очень недовольна тем, что Ольга с ней не посетит то место. А на хрена ей мать, если есть муж, который…».
«Спасибо» — с большим трудом пошевелил губами и медленно, как будто в знак согласия, прикрыл глаза…
— Покиньте кабинет! — рявкало какое-то андрогинное худосочное создание в белом одеянии со строгим воротником-стойкой.
— Ей тридцать три года. Фамилия — Горовая, имя и отчество — Дарья Алексеевна. Она беременна…
— Это гинекология, мужчина. Здесь пациентки — женщины, случаются и в положении.
«Трудно, что ли?» — безмолвно заклинал.
— Я заплачу, — исподлобья разглядывая ее, тихо, почти шипящим тоном предлагал и тут же цену долбаным вопросом назначал. — Сколько? Пять, десять, пятнадцать косарей? Помогите…
— Выйдите! — стерва угрожающе поднялась и вытянулась во весь свой, чего уж тут, по-настоящему гигантский рост. Она была как будто даже моего роста — гром-баба, колосс из плоти и крови в женском обличье! Диво дивное!
— Горовая Дарья Алексеевна, тридцать три года, ее рост…
Твою мать! Я так и не узнал. Вернее, точные цифры меня никогда особо не интересовали. Жена очень маленькая, некрупная, скорее мелкая, и хрупкая, как дорогостоящая эксклюзивная статуэтка, с пытливым взглядом и красивой улыбкой. Она… Она…
— Ваша жена была записана на процедуру прерывания беременности.
Что? Что? Что?
— Не может быть, — я открывал и закрывал рот, словно вкатывал к себе в нутро весь воздух, который заполнял тот сучий кабинет. — Не верю! — строил гнусные рожи и коряво разговаривал, словно меня внезапно подловил инсульт. — Зачем Вы так? Это наш долгожданный и очень желанный ребенок. Она бы никогда… Вы
ошиблись! Грубо…— Вот записи, папаша, — она подняла свой талмуд и на вытянутых руках показала разворот жуткой книги, в котором черным по белому было указано, что…
— Нам нужен это шанс. Поймите! — встаю с предложенного в кабинете у куратора кресла.
— Два дня? — она совершает тот же жест, вытягивается и, вскинув подбородок, с вполне определенным вызовом смотрит на меня.
— Да!
— Хорошо. Я подготовлю документы, Ярослав. Помните, пожалуйста, что от этих дней будет зависеть дальнейшая судьба ребенка…
И наша с рыбкой совместная жизнь!
— Да, безусловно. Я подожду на улице? — киваю головой назад.
— Когда будет готово, я вынесу бумаги. Ребенка подготовят и соберут.
— Она гуляет во дворе, — задумчиво улыбаясь, шепчу. — Я их вижу…
Женщина поднимает руку и смотрит на свои часы:
— Да, все верно. Оформление займет полчаса от силы.
«Вот и хорошо!» — киваю и смахиваю странно подступившую к глазам слезу.
Детвора резвится на улице, рассредоточившись по огороженному периметру площадки. Мальчишки и девчонки, молодые, почти не отличающиеся по задору от питомцев детского приюта, воспитатели, а также важные классные дамы и всезнающие морально обеспеченные сухари-преподаватели высшей категории с редкими седеющими волосами, затянутыми в куцые дульки, кружат по двору.
Даша, согнувшись в три погибели, пересыпает пластиковой детской лопаткой молочный песок. Она играет на площадке с той самой девочкой, к которой в прошлый свой визит сюда даже не подошла. Яся, Ярослава, маленькая Смирнова — в силу странного стечения обстоятельств однофамилица по девичьему прошлому моей жены.
— Это клосэцная лыбка, — девчушка протягивает Даше темно-синюю пластмассовую формочку и указывает пальчиками на фигурную чешую на одном боку неживого экземпляра, наверное, кистепёрой, судя по внешним данным — огромным нагрудным плавникам и почти павлиньему хвосту, рыбины. — Гляди!
— Что мне нужно делать? — жена берет игрушку и крутит в своих руках.
— Насыпай туда писоцек, — Яся проговаривает порядок и в точности, следуя за своими словами, повторяет действия, — тюк-тюк лопатоцькой по блюску, а затем… — она переворачивает форму и постукивает той же «лопаточкой» по крышке, скрывающей песочную форму. — Ой-ой-ой! Папа! — она вдруг поднимает ручку, которой только что «ахалай-махалай» осуществляла и ярко улыбается мне. — Папа плисол. Блосай все и смотли туда, мама!
«Мама!» — как же идет моей любимой это имя. Зачем тогда опять добровольно и снова необдуманно, как будто при пожаре, сгоряча отказалась от него? Я бы однозначно отошел в сторонку и не стал мешать. Смирился бы со своей заслуженной незавидной участью «отца по выходным дням». Пообещал бы все, что жена потребовала от меня, но развода никогда бы не дал:
«Этого не будет — обойдется!».
Мы бы встречались редко, придерживаясь надуманной инструкции, между днями, как бы между прочим и по случайным совпадениям, я бы не терроризировал их и за всем со стороны спокойно наблюдал. Но я бы точно знал, что моя крошечка жива и находится со своей чрезвычайно несговорчивой матерью. Я бы пообещал все, что Даша пожелала. Ей стоило лишь огласить мне список и щелкнуть пальцами, указывая то место, где следует противной стороне свое согласие подписью, как кровью, указать. Поклялся бы на чем угодно и отрезал к херам вторую руку, если моего клятвенного слова будет недостаточно. Сделал бы стопроцентно все и говёную ересь торжественно ей пообещал. Зачем опять понадобилось убивать ребенка? В чем тайный смысл очередного злодеяния?