La Cumparsita… В ритме танго

— Ты видел, пап? Скажи, что было круто. Скажи-скажи.

— Отлично, сын, — наклоняюсь назад, пытаясь избавиться от накинувшейся бешеной мартышки. — Кирилл, познакомься, пожалуйста. Давай-давай, спустись с меня.

Он спрыгивает и, как Андрей, протягивает руку, но теперь не мне, а улыбающейся Даше.

— Кирилл Горовой, а это мой отец, — кивком указывает на меня. — Это моя мама, это Андрей, а Вы кто?

Вижу, как она смущается, стремительно краснеет, затем теряет свою улыбку, спускает, почти сливает в канализацию, только-только появившуюся радость темных глаз.

— Коллега по папиной работе, — Вика быстро выручает, а мне предусмотрительно кивает головой в знак того, что нам не за что как будто волноваться.

— Вы видели, как я зашел в тот поворот, Даша? — задыхаясь, задает ей ни к чему такому не обязывающий, простой вопрос.

— Да, конечно, — она прячет свои руки за худенькую спину и старается уйти с линии обзора сына. — Ты большой молодец, Кирилл!

— Я буду, как мой отец. Да, па? — с открытым ртом заглядывается на меня…

Ошибка, Ярослав! Охренеть, какая жуткая досадная ошибка! А ты, к тому же и до кучи, недоразвитый дурак! Я ведь наивно полагал, что развеселю, развею чем-то озабоченную Дашу, а на самом деле, вышло все не очень, скорее всего, стало только хуже, чем было до того.

На обратном пути она молчит, не смотрит даже прямо, лишь пальцем водит по своему оконному стеклу.

— Даш? — тихо обращаюсь к пассажирке.

— Угу, — замирает пальцем, искоса посматривая на меня.

— Все хорошо?

— Просто замечательно. Мне понравилось, Ярослав. Правда, — поворачивается ко мне, — временами было очень страшно. До жути, если честно. А тебе?

Она, похоже, с тоской и долбаным сочувствием смотрит на мою искусственную руку. Нескрываемое сострадание во взгляде, подступающие слезы, бездонные глаза, жалость беспокоящейся женщины или испанский стыд за то, что я такой неполноценный, однорукий черт? Этого мне вообще не надо. Сыт по горло! Нажрался по самое «не балуйся» еще семь беспокойных лет назад, а потому:

«Хватит! Достаточно! Обойдусь!»

— Не надо этого, Смирнова! — незамедлительно пресекаю ее попытки «погладить» по загривку искалеченную аварией и подпалившей по досадной неосторожности свой куцый хвост собаку. — Мне не страшно, тем более на треке. Никогда не было, «до» или «после», Даша, и однозначно никогда не будет. Было бы чего бояться! В жизни есть нечто более страшное. Поверь, пожалуйста, я определенно знаю, о чем тут говорю. Я обожаю скорость, люблю визг, пение движка, контроль болида, стойкий и немного въедливый запах топлива, почти туннельное, чересчур размытое, живущее на одних инстинктах зрение и я, — выдерживаю небольшую паузу, — абсолютно не боюсь, что когда-нибудь, возможно в следующей жизни, разобьюсь. Не будем, ладно? Даша?

— Угу.

Мельком замечаю одно, давно забытое, из прошлой жизни место на давно не патрулируемом — так уж вышло, — юношеском маршруте.

— Ты не торопишься? — сбавляю скорость, стараюсь прижаться к обочине импровизированного серпантина, сверяюсь с зеркалами и торможу.

— Нет, — она не сводит с меня взгляда. — Ярослав, я сказала что-то не то?

— Не в этом дело. Здесь прекрасный вид, да и собравшиеся сумерки позволяют рассмотреть сейчас то, что при свете дня не разглядеть. Ты не торопишься? М?

Она отстегивает ремень безопасности и укладывает пальцы на дверную ручку. Это означает, «нет»?

Глава 7 Ярослав Горовой

Я хорошо знаю это место: до мельчайших подробностей, до жалкого камушка, удушливой пылинки и тонкой травинки. Еще бы! Сколько раз проезжал этот обрыв после физически и эмоционально изнурительных тренировок, контрольных заездов, нескончаемых соревнований, триумфальных побед и бьющих по самолюбию поражений; живой-здоровый, с полным набором человеческих конечностей, с чистой кожей и без ожоговых рубцов… На теле, а впоследствии, на, и без того шрамированном, сердце. Точное количество проездов здесь сейчас я затрудняюсь назвать. Миллион? Или два? Возможно, тут уже другое исчисление надо подключать.

— Ты точно не торопишься? — еще раз уточняю время, которым мы сейчас располагаем.

— Все нормально.

Легким кивком показываю пассажирке, что нам с ней следует выбираться наружу.

— Что это за место? — Даша открывает дверь и выставляет одну ногу.

— Не знаю, — улыбаюсь и тут же ловлю ее испуганный взгляд. — В том смысле, что на автомобильных картах вряд ли этот поворот как-то обозначен, а по километровым отметкам я не фиксирую стационарные стоянки. Здесь прекрасный вид, Даша. Вот и все. Просто хотел тебе кое-что показать.

— Что именно?

— Наш город! Почти весь! Как на ладони! — киваю в лобовое. — Самое время. Он только-только начинает «поджигать» свои дома.

Смирнова хмыкает и полностью покидает салон, а я внутри задерживаюсь и с выходом пока не тороплюсь.

Какая восхитительная фигура! Женская… Девичья… Нет! Почти детская. Однако, в то же время у «девочки» Смирновой точеные изящные контуры физически вполне сформировавшейся женщины — небольшая, но однозначно наблюдаемая грудь, талия, бедра, струной натянутые тоненькие ножки. Вдобавок ко всему — гордо вздернутый подбородок, широкая улыбка, пусть и неискренняя — тут уж кому как, каждому ведь все равно не будешь рад; и по-доброму, словно в снисхождении, смеющиеся темно-карие глаза. Но почему-то именно сегодня у сверкающей и готовой источать «любовь и обнимашки» Даши в жизнерадостном неунывающем ярком образе царит задумчивый и грустный взгляд.

Хрупкие, крохотные, словно у мелкого зверька, конечности — узкие запястья, миниатюрные ладони, немного вытянутые, словно у космического пришельца, пальцы с идеальной формой ногтевой пластины — светло-розовая выпуклая чаша с идеально белой каймой по немного выступающему краю… Узкие щиколотки, видимые сухожилия, острые колени, рельефные играющие легкой судорогой икры, накачанные бесконечными занятиями бедра и округлые сильно пружинящие ягодицы.

Ноги — это же ее хлеб, солидный заработок, гонорар танцовщицы, финансовый источник стабильного дохода и уверенность в завтрашнем спокойном дне, женская гордость, но в то же время зрительная ширка для мужских неизбалованных на такое диво глаз.

Гибкий стан… Подвижный позвоночник, разведенные плечи, соприкасающиеся друг с другом острые лопатки, аристократичный изгиб шеи и извиняющийся, как будто бы слегка заискивающий, наклон головы.

Крохотная, мелкая, но с непростым характером, как совсем недавно меня заверил, опять же, Игорюша Бусинцев; есть в этой Даше несгибаемый, устойчивый титановый стерженек.

Невысокий рост… Легкий и уверенный красивый шаг… Выворотные стопы… Такие только ведь у балерин бывают? У нее хореографическое образование — Буса в самый первый вечер моей новой смены так сказал. Возможно, Смирнова — бывшая прима столичного театра.

Тонкая талия… Я мог бы обхватить ее одной рукой… Мог бы! Мог бы даже силой взять! Но силой не хочу. Я со Смирновой Дашей и так наворотил никак теперь не разгребаемой херни. Думал и представлял одно, а по факту получил совсем другое. Последнему, между прочим, очень рад.

Она оборачивается и поднимает свою руку, выставляет козырек и жмурится от бешеного дальнего света моей машины, бьющего прямиком в нее. Световой удар, не щадя девчонку, колотит похрустывающее от простых движений тело, и в то же время нежная душа обрывает хилые капроновые нити, удерживающие ее на этом свете, покидает видимую оболочку и устремляется наверх.