La Cumparsita… В ритме танго

— Да-да и нет, конечно. Я живу, ко многому, — рассматриваю шевелящиеся фаланги пластиковых пальцев, — привык. Смирился и больше не психую. Довольствуюсь тем, что есть, но по-прежнему стремлюсь к большему и лучшему. Дух соревнования тяжело забить. Я к этому привык. Вся жизнь — борьба, борьба за выживание и за солнечное, не заплёванное место на песчаном пляже, а мы борцы, соперники, иногда союзники, творцы своей судьбы.

— Философской херни перечитал или постоянный клиент психологических тренингов для девочек по модному саморазвитию? — язвит и жмурится Смирнов.

— На больничной койке нечем было заняться, я медитировал и представлял свое дальнейшее существование без руки, — пытаюсь улыбнуться.

Строил догадки о том, что дальше в этой жизни будет! Отчаянно хотел за что-то зацепиться здоровой правой нервно дергающейся рукой, раз тихой левой меня хирургически навсегда лишили.

«Отец-отец, как же ты позволил сотворить такое с собственным сынком?» — причитал, стенал, канючил. Ругался с папой, ненавидел плачущую мать, клял себя за то, что не смог одной-единственной мечты добиться. Плевался в зеркало, цинично матерился, выгонял всех посетителей, которые любезно спрашивали о самочувствии и несли откровенно издевательскую, с моей точки зрения конечно, чушь. Еще вчера маячил трек, успех в карьере, возможно, долгожданное счастье в личной жизни, а сегодня — я пациент травматологического отделения в нашей областной больнице. Так что, да! Все…

— Отлично, — похлопывает по моему здоровому плечу. — Встречаешься с моей племяшкой, Ярослав? — подмигивает.

— Я надеюсь, — шепчу, через плечо оглядываюсь назад и замечаю позевывающую Дашу, направляющуюся к нам, вольготно рассевшимся за круглым столиком в том кафе имени совместной первой чашки кофе с кумпарситой.

— Я, пожалуй, пойду, — он поднимается, опираясь ладонями на стол. — Гуляйте, детки, в гордом одиночестве — вдвоем. Дарья, — подзывает ее рукой, — наконец-то! Сколько можно ждать? Выбрала свой низкокалорийный десерт, господи боже мой?

— Да, — Даша останавливается возле моей левой руки.

— Девки-девки, вы так задрали своими специфическими заскоками. Меня уже тошнит от этой конченой романтики и бесконечной низкоуглеводной чуши. Доконали старого солдата, почти кавалериста.

— Я поговорю с тетей Женей, — она хохочет.

— Стоп! — он выставляет перед ее носом руку, демонстрируя красноречиво запрещающую ладонь. — Этого не надо, милая. Когда будет удовлетворительный успех на том паркете, тогда поговорим о совместных тренировках. Не хотел бы на закате, так сказать, супружеской карьеры получить тридцать три взыскания за ненадлежащее танцевальное па. Извини, малышка, но моя типа трудовая книжка с чикой и без того черна от записей о моем обсессивно-компульсивном поведении.

— Хорошо, как скажешь, Сережа.

— Все! — Смирнов целует специально подставленную для этого щечку Даши и предлагает мне свою руку для прощального жимка. — Приятно было познакомиться, Ярослав. Без обид же, все нормально? Поеду — долго добираться, а я тут с вами засиделся. Внепланово разбавил ваше маленькое царство своим мужским звеном!

— Да. Взаимно, Сергей, — пожимаю его руку и обращаюсь к Даше, — садись, пожалуйста, — двигаюсь к окну на кожаном диване, уступая ей нагретое собой место.

— Спасибо, — мягко улыбаясь, посматривает мне в глаза.

Не отвожу свой взгляд, но отзеркалить радостью Смирновой, увы, пока не в силах. Чувствую ее тепло где-то рядом — Даша ведь касается своим бедром моей ноги. Прикрываю глаза, но не могу сосредоточиться на окружающей действительности. Ее красивое лицо, физическая близость, температурный жар, ненавязчивый парфюм, слепящий отблеск маленького тела, спокойный женский голос не вытягивают меня из водоворота воспоминаний, в котором бултыхаюсь, как приговоренный бессердечным живодером к утоплению слепой щенок…

В тот день, семь лет назад, я утонул, болотной жижей захлебнулся и, как человек, погиб… Трагически закончил свою так и не начавшуюся гоночную карьеру — разбился молодой пилот «Ярослав Горовой», команда «Хекстел», тренер — Алексей «Карл» Петрович «Нико» Никонов:

«Задиристый, но очень перспективный жеребенок конюшни Карла Нико не удержал свое железное альтер эго в узде и взасос — и это не метафора, уважаемые болельщики и зрители, — поцеловал водную артерию местной задрипанной канавы. Произошла страшная трагедия на трассе, на которой сегодня, как это ни прискорбно произносить, определился новый победитель! Король умер, да здравствует король! Нам очень жаль, золотой гоночный мальчик, но твой час пробил. Прощай, пилот, прощай!».

Никогда никому об этом не говорил, но тогда я точно умер, ведь я совсем не чувствовал боли, был однозначно неподвижен и даже инициировал разложение собственного тела — руку-то мне ампутировали, чтобы остальное тело оживить; но какой-то то ли добрый, то ли злой рок меня от бездны все-таки отвел и вытащил из масляной трясины, в которой я отчаянно разыскивал свою несвоевременную могилу, гоночное дно. А было ли оно?

Не знаю, вернее, я не помню, сколько времени находился без сознания, в той самой летаргической спячке, но светлый путь в туннеле жизни так до конца и не прошел. Видимо, не настал мой срок. Ребята из команды помогли — тянули тело из болота и держали мою голову над водой, пока к нам добирались машина скорой медицинской помощи и команда спасателей.

В тот чертов день я чересчур бодрился, храбрился, нахально шутил, похотливо ржал, пошленько подкалывал соперников и членов своей команды, и в то же время внимательно слушал тренера — был сосредоточен на своей работе и победе, втихаря мечтал о том, что будет, когда меня продвинут в серии, когда я вылезу из до самых печенок надоевшей третьей неперспективной лиги. И вот он, громогласный результат!

Опасная колесная близость моего болида с визжащими в бешеном круговороте шинами непримиримого соперника, всего одно неосторожное касание куском резины, звенящий удар, толчок и сумасшедшее вращение как будто в центрифуге, затем переворот и нарушение всех законов физики, не гарантирующих переход поступательного движения во вращательное, марширующий проход носовой частью автомобиля по зеленым насаждениям, ограждающим гоночный трек от зрительской трибуны, свободный полет перед долбаным падением, а дальше… Кругом вода и оглушающая тишина!

— Ваше пирожное, — высокая и очень тощая официантка снимает с подноса две маленькие тарелочки с шоколадным десертом. — Что-нибудь желаете?

— Я бы выпила еще кофе. Ярослав? — Даша наклоняется ко мне.

— Согласен, — встречно подаюсь к ней и прислоняюсь щекой к ее макушке.

— Черный кофе на двоих и, наверное, счет, пожалуйста, — Смирнова обращается к девчонке и вежливо поправляет наш предыдущий заказ.

— Как будете оплачивать? Наличными или…

— Карточкой, — рассматривая темные женские волосы, спокойно отвечаю.

— Хорошо. Одну минуту.

Официантка отходит, оставляя нас одних.

— О чем с Сергеем говорили, пока я изучала здешнее меню, что называется, своими собственными глазами? — Даша прокручивается и пытается взглянуть на меня. — Ну-ну… Отпусти!

Нахально напираю подбородком и не даю добро на тот маневр, который она намерена осуществить.

— Тебе кости перемывали, — криво усмехаюсь. — Не икалось у витрины с вращающимися десертами, Даша? Ушки не горели?

— Очень по-мужски! — шикает. — Великолепно! — глубоко вздыхает и выказывает то ли разочарование, то ли откровенную злость и негодование. — А еще говорят, что женщины чересчур болтливы! И что же вещал ваш мужественный зов?