La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
Обворовала исключительно себя. Неисправимая рецидивистка я!
— Уберите это! — вытянутой рукой показывает на деньги, бумажным столбиком с тоненькой резинкой посередине стоящие на ее рабочем столе.
— Нет! — мотаю головой. — У меня одно желание…
— Даша-Даша, — она присаживается передо мной, берет мои руки, сводит их лодочкой, мягко потирает и потряхивает нашу сцепку, — так ведь это не работает.
— Все любят деньги! — гордо вскидываю голову. — Я плачу Вам, а Вы помогаете мне.
Вижу, как стерва приоткрывает рот в желании что-то мне еще сказать, но ее намерение прерывает негромкий стук в дверь.
Это
— Это Ярослав! — дергаюсь и поворачиваю голову в сторону двери.
— Он не войдет, она заперта, Даша. Это же кабинет гинеколога-эндокринолога. Здесь с этим строго! Деньги заберите, пожалуйста.
— Нет! — вырываю свои руки, вскакиваю и отхожу в сторону, вжимаясь в стену с поучительными плакатами своей спиной.
«Дашка, не смешно, рыбка! Скажи номер кабинета, пожалуйста» — муж присылает еще одно сообщение и эмодзи — умоляющий о ласке и дебильной милости ручной жест.
«Сто двенадцать» — вслепую набиваю номер и быстро отправляю свой ответ.
— Я хочу выйти, чтобы встретить мужа, — отвернувшись от врача, смотрю на пока еще закрытую дверь. — По-жа-луй-ста, — последнее по слогам шепчу и все же смахиваю слезы, которые не хотела показывать этой грозной тете в белом халате с розовыми вставками и танцующими слониками, которые выпускают из толстых, но коротких хоботков цветные мыльные пузыри. Невиданные звери запечатлены по краям ее медицинской тряпки. Что за бред? Сколько этой врачихе лет?
Стоп-стоп! Она ведь работает с беременными и роженицами, ей нужно соответствовать моменту. Считается, что розовый, дебильно поросячий, глупый женский цвет прекрасен и действует умиротворяюще для оплывших околоплодными водами прекрасных, вскрытых жиром материнства, дам. Ненавижу их всех! Мерзостные неповоротливые сучки! Проклинаю, проклинаю, проклинаю, жутко истекаю кровью, захлебываюсь яростью и беззвучно об одном искривленным ртом прошу:
«Так же, как они, хочу!».
Завидую хорошим, порядочным и нежным женщинам, хочу такую же жизнь, при этом оскорбляю, желчь щедро источаю, желаю гадостей, проклятиями, как конфетти, головы девчонкам обсыпаю. За это и наказана! Дурочка-Смирнова, Горовая Даша! Сегодня вот добавила еще один тяжелый грех — купить решила счастье, возможно, опылиться счастьем и по мановению волшебной палочки стать беременной коровой. А почему бы нет, раз сбережения есть!
Да уж! Не видать мне радости материнства, как своих ушей, сейчас горячо пылающих, видимо, от потока брани, сопровождающей в поисках меня по коридорам клиники, обеспокоенного Ярослава.
Врач глубоко вздыхает, спокойным шагом направляется к выходу, а затем затертым, выученным назубок движением, почти не глядя на замок, быстро прокручивает ключ и открывает дверь. Я свободна? Пусть ненавистница не обольщается. Это ненадолго! Надеюсь, ей хватит мудрости и профессионализма убрать предложенные мной за сегодняшнюю специальную консультацию деньги. Я вернусь сюда всего через несколько мгновений не одна, но вместе с мужем. Пусть подготовит речь, проспекты, буклеты
и покажет какой-нибудь наглядный материал, когда сюда войдет мой Ярослав.Я же вылетаю пулей из сто двенадцатого кабинета и, зажмурив глаза, мгновенно застываю в полутемном коридоре. Прислушиваюсь к щелчку с той стороны замка, перестаю дышать, затем медленно поднимаю веки и, осмотревшись по сторонам, взглядом вжимаюсь в темноту, пытаясь отыскать фигуру Ярослава, среди небольшого количества блуждающих человеческих разнополых масс.
— Привет! — подкравшись ко мне со стороны, аккуратно трогает за локоть, целует в щеку, а лбом утыкается в скрытое легким пиджаком мое плечо. — Нашел! Горовая…
— Привет! — поворачиваюсь к нему лицом, обнимаю щеки, пальцами очерчиваю скулы и, поднявшись на носки, в легком поцелуе трогаю горячие мужские губы.
— Как ты? — на ласку отвечает, с беспокойством или все-таки вниманием заглядывая мне в глаза.
— Все хорошо. Доктор ждет тебя.
— Отлично, — через мое плечо рассматривает дверь в кабинет. — Идем?
— Ярослав, — щекой прикладываюсь к его груди, — ты на сегодня уже все, освободился?
— Да, конечно, — придавливает подбородком мой затылок, сильнее прижимая меня к себе. — Рыбка?
— М? — еложу своей кожей по мужской рубашке.
— Что произошло? Ты чем-то расстроена или что-то хочешь сообщить? Все нормально? Плакала?
Руками обвиваю его шею, заставляю Ярослава склониться еще ниже и подставить свое ухо, чтобы я смогла кое-что сказать. Надеюсь, это правда, а я не лгу! Не могу больше врать, тем более ему, чересчур запутываюсь и почти в муках умираю.
— У меня овуляция, любимый муж, — шепчу в подставленное ухо. — Сегодня очень благоприятный день для зачатия ребенка…
— Дашка-а-а-а, — облизывает мне щеку, — зачем сейчас сказала?
— Чтобы ты знал, — прикусываю мочку и старательно обвожу языком ушную раковину Ярославу.
— Не уверен теперь, что внимательно буду слушать твоего врача.
Ее буду слушать я, за нас двоих! Ему не стоит переживать.
— Хочешь, включим диктофон, запишем ее голос и будем заниматься любовью под ее профессиональный рассказ с интимными рекомендациями, подготовленными специально для нас, — выкатываю предложение, не прекращая ласк.
— Бля-я-я-я-ядь! — муж сильно обмякает. — Ты что творишь? А-а-а?
— Не выражайся, грубиян, — легко щипаю его за бок и мягко отстраняюсь. — Сейчас вот поговорим, все обсудим с врачом, выслушаем предложения, а потом… — замедляюсь с окончанием предложения.
— Домой? — Ярослав заканчивает за меня.
— Как скажешь! — подмигиваю, развернувшись и взяв его за живую руку, становлюсь с ним рядом, плечом к плечу.
— Идем? — он смотрит на меня и ждет, похоже, одобрения, которое я одним движением ресниц нам даю.
Аккуратно стучусь в дверь, при этом играю взглядом с мужем, медленно облизываю губы, приоткрыв свой рот, плавно провожу рукой по шее, запускаю палец в глубокий разворот своей блузки, ногтем снимаю третью от начала пуговицу с петель и демонстрирую кружевной лифчик Ярославу.
— Пизде-е-е-ец! — шипит, краснея.
— Завелся? — закусываю нижнюю губу, а он сильно сглатывает, щурит взгляд и почти облизывается, как оголодавший кот, заметивший блюдце со сметаной, оставленной очень недалекой, вероятно, нерачительной хозяйкой.