La Cumparsita… В ритме танго

Она вскидывает подбородок, выказывая сучью непокорность:

«Куда-куда?».

«В ЗАГС!» — бью кулаками друг о друга, а затем раскрытой ладонью несколько раз с нехорошим чпокающим звуком шлепаю по кулаку.

— Папа, это однозначно мерзко! — фыркает циклоп, кривится, жмурится и даже бекает. — Мам, я целиком и полностью на твоей стороне!

Вот же маленькая колдовская злючка…

— Как дела, Дари-Дори? — направляю тоненькую фигуру, горячим лбом прижимающуюся ко мне.

— Нормально! Отлично! — тихо отвечает.

Кружит вокруг меня, очень точно, осторожно, мягко переставляя маленькие стопы, закованные в золотистые босоножки на тонком и высоком каблуке. Даша танцует, выписывает кренделя, выдыхает в мой подбородок теплый воздух, носом упирается мне в скулу, подскакивает и финтит конечностями.

— Дашка, отец ждет и волнуется, — мягко начинаю говорить. — За вас, за тебя и Ярослава. Рыбка?

— Я не могу, Сережа, — проводит пяткой по паркету, забрасывает ногу, а затем присев немного, выставляет ее вертикально вверх. — Это слишком шикарно для нас. Он мог бы продать его и не ждать, пока мы с положительным решением созреем. Нам хорошо с мужем там, где мы есть.

— С милым рай и в шалаше? — не прячась, насмехаюсь.

— При чем тут это? — слабо возмущается и шипит.

Ишь, какая широкая коза нашлась! Продать? Много ты настроила, чтобы щедро раздавать. Кому сказать, что наша молодежь отказывается от такого крепкого недвижимого имущества в угоду своим прихотям с оттенком очевидной глупости, просто не поверят. Скажут, что я от чего-то пьян или мозгами от огромного богатства киселем поплыл.

Обхватываю точеную щиколотку и забрасываю Дашкину нижнюю конечность себе на согнутый локоть, неспешно отхожу, растягивая племянницу, усаживаю ее на навесной шпагат.

— Папа болен? — шепчет и заглядывает мне в глаза.

— Нет! Обследование прошел, я был тому свидетелем. Врач зафиксировал возрастные изменения и не более того. Хорошо прокапается твой папка и будет плешивым зайчиком скакать. Уж больно стал беспокойным, чересчур мнительным…

Сверхэмоциональным, как наш отец! Лешка переживает исключительно за Дашку. Могу его понять! Племяшка с красным люминесцирующим треугольником, пришпиленном булавкой на шустрой танцевальной попе — охренительный магнит для неприятностей, а не преграда, которую надо с осторожностью объезжать. Ее серьезно понесло еще тогда, четырнадцать лет назад. Никогда, твою мать, не забуду, в каком состоянии я нашел свою старшую племянницу в той реанимационной палате. В тот момент все, что было в моей жизни, вспомнил, даже подобные неприятности навешивал, как дорогие бусы, на своих дочерей. Примерялся к участи, видимо — отсутствующую у меня по умолчанию выдержку тренировал! Ставил себя на место ее родителей, посматривал на все это со стороны, мучился мыслишками о том, должен ли я Лешке с Ольгой о произошедшем сообщить. Тогда сглупил — сейчас на сто процентов в том уверен! Надо было, надо было позвонить и вызвать их в больницу. Глядишь, все не так бы у девочки сложилось. Возможно, я потерял бы родственную душу и красавицы-«невестушки» в очередной раз лишился, но хотя бы от периодических ночных кошмаров, транслируемых моим неспокойным подсознанием, был избавлен, если не навсегда, то на время. Потом ведь долго не мог брату в глаза смотреть — совесть грызла и не позволяла сосредоточиться на исповеди в несобственных грехах. Мелкая засранка почти под монастырь подвела меня. Уперлась только вот наклюнувшимся рогом:

«Нельзя домой! Не надо к маме с папой! Я должна самостоятельно поправиться! На все про все у меня есть три-четыре дня!».

Деньги у мерзавки в один момент закончились, не предусмотрела Даша, видимо, больничный форс-мажор в своих мозгах, вот ей доверенное лицо и понадобилось. Мой выход выплыл по беспокойному звонку ее лечащего врача. Я столько раз хотел об этом рассказать хотя бы Женьке, но останавливался собственной случайно данной клятвой этой шалопутной мелочи:

«Клянусь! Никому, рыбка. Тише-тише, перестань!».

Жалко ее было. Маленькая, скрюченная на больничной койке, изнывающая от бешеной температуры и периодически накатывающего внутреннего кровотечения, упрямо шептала чересчур горячими, покрытыми коричневой коркой губами о том, что справится со всем сама, ей всего лишь нужно выиграть время, перетерпеть и с чистого листа жизнь начать.

Пиздец какой-то, честное слово! На этом белом куске бумаги помешались все. Один вопрос у гениального «Сережи»:

«Не греша, чтобы потом не каяться, не пробовали жить?».

Уж кто бы говорил, уж кто бы очевидную мудрость в космос выдавал?

— А Женя приедет? — она оглядывается, рассматривая нашу пару в зеркалах.

— Конечно. Немного задержали ученики, — смотрю на нас в аналогичном направлении.

Приподнимаю Дашку, обняв за тонкую талию, прижимаю к своему телу и поворачиваюсь с легкой живой ношей вокруг себя.

— Круто! — немного с высоты посматривает на меня. — Сегодня однозначно лучше!

А по ушам похлопает, а лакомство мне даст? Тут же останавливаюсь и мягко опускаю ее на пол.

— Я, как пес, устал. Ты не могла бы разнообразить нашу компанию?

— Сейчас на Ярослава намекаешь? — уложив две ладошки на мои плечи, с игривым подмигиванием спрашивает.

— О! — подкатываю глаза. — Я так далеко не метил, конечно. У тебя серьезный и спокойный муж. Его ли это дело? Но вот Леха с Ольгой могли бы застоявшуюся кровь разогнать. У твоей мамули охрен… — спотыкаюсь с выкатываемым немного грубым и отвязным по отношению к матери Царя эпитетом и тут же исправляю свой нехороший ляп, — большой танцевальный опыт. ХельСми жару бы дала. Леха до сих пор скрипит зубами, когда вспоминает, как она…

Дашка тут же дергает бедрами и изображает какой-то восточный вензель грудью, словно волны по телу разгоняет. Я хмыкаю и дебильно тычу в это представление пальчик:

— Вот-вот, об этом я и говорю!

Она резко останавливает все движения, зато начинает звонко хохотать.

— Сереженька, ой я не могу! Ты как скажешь…

Столько лет прошло, а меня по-прежнему никто всерьез не воспринимает! Что за нафиг, люди? Я кандидат наук, между прочим. По совместительству муж одной прекрасной, но очень с возрастом несговорчивой женщины, отец двоих дочерей, совладелец некоторого питейного заведения, в котором под настроение устраиваю концертные сейшны с парнями из прошлой жизни, а эта мелюзга мне в лицо смеется и не скрывает абсолютно, что мои слова — определенная херня, правда, со знаком качества.

— Где твой Ярослав? — ставлю руки на пояс и поворачиваюсь вокруг себя.

— Приедет, обязательно приедет. Чего ты? — она хватает меня за бока и пытается остановить спонтанное вращение.

— Где моя жена?

Теперь, похоже, мой черед смеяться. Как дети, кружимся и хохочем с Дашей, забрасываем головы, пытаемся сосредоточить взгляд на подвесных огромных люстрах, бесимся, дуреем, бормочем на каком-то диковинном языке, пока нас не останавливают две темнеющие фигуры, застывшие в дверном проеме в этот танцевальный зал.

— Ой! — Дашка всплескивает руками и быстро отмирает от психического прихода. — Ярослав! — цокает и вприпрыжку добирается к улыбающемуся мужу.

— Жень, — призывно расставляю руки, — иди ко мне!

А вот моя любимая чикуита находится не в духе. Женьку дергает и что-то, по всей видимости, сильно беспокоит. С кривой измученной страданиями улыбкой она обходит Дашу, повисшую на шее Горового, и с безумным взглядом раненой оленихи почти подбегает ко мне.

— Что произошло? — прижав к своей груди лицом куда-то рядом с женской головой шепчу.