Легенда

поведал, что Кубышкин — славный парень, но дурак:

сам гол как сокол и влюбился в такую же девушку из

общежития. Уж если бы Петька женился, он взял бы

невесту из иркутских кулаков, с избой и коровами, обо-

рудовал бы первоклассную фотолабораторию, пил по

утрам чай со сливками и ел бы яичницу с колбасой.

Вопрос с женитьбой, очевидно, продвигается, пото-

му что Кубышкин по всякому поводу говорит: «Мы с

Галей». Вечером эта Галя впервые пришла с ним, и мы

безжалостно ее осмотрели.

Она оказалась маленькой, щупленькой, застенчи-

69

вой. Лицо совсем уж некрасивое, бесцветное, серое. Ру-

ки она не знала куда спрятать — неуклюжие, крас-

ные. Она разнорабочая, у нее всего пять классов обра-

зования.

Когда отворилась дверь, сначала вошел Кубыш-

кин — гордый, самостоятельный, небрежный, а потом

уже за ним, за его спиной, оказалась тихая, испуган-

ная Галя. Мы усадили ее на табуретку. Кубышкин не-

зависимо копался, громко говорил с нами:

— Завтра сдаем большой блок… Петька, где зерка-

ло? У тебя лезвия есть? Степан уехал в отпуск, ты слы-

шал?

А она сидела на краешке табуретки, ссутулившись,

и молчала, словно ее и не было. Тихая-тихая, скром-

ная-скромная, беззащитная и все пыталась спрятать

ноги в стоптанных, перекосившихся туфлях довоенно-

го фасона.

Кубышкин и Петька обо всем переговорили, посмот-

рели свежие фотографии,

негативы. Потом Кубыш-

кин взглянул на стену и

сказал:

— Галя, пошли.

Она встрепенулась,

прошептала: «До свида-

ния», и пошла за ним

преданно и послушно.

Захар Захары ч.

Но третий жилец нашей

комнаты необычный. Ему

шестьдесят лет. Пред-

ставьте себе высокого,

подтянутого, с воен-

ной выправкой пожилого

мужчину. Добавьте со-

вершенно седую голову,

седую как лунь. Но седи-

на так не вяжется с ним,

что кажется — это прос-

то льняные белые воло-

сы, которые к тому же

приятно вьются. И толь-

ко потом с удивлением

замечаешь, что волосы

белы от старости. Но ста-

рым Захара Захарыча

назвать нельзя: он всег-

да гладко выбрит, черты

лица у него крупные,

энергичные; мясистый

нос. Наш Захар Заха-

рыч — водитель семитон-

ного самосвала «МАЗ-

205», человек с соро-

калетним стажем шо-

фера.

Я еще не узнал его как следует, потому что он боль-

шую часть дня находится в гараже; работал он и в во-

скресенье. Петька рассказал, что он старый коммунист,

то ли с 1918, то ли с 1919 года, водил в революцию бро-

невик, в Отечественную войну пошел добровольцем

на фронт и выдержал всю блокаду Ленинграда. Там

у него погибла вся большая семья, и с тех пор он

одинок.

Гараж от нас далеко, и Захар Захарыч выходит из

дому в шесть часов утра; для него мы оставляем гром-

коговоритель включенным на ночь. Он очень дисцип-

линированный, койка его заправлена идеально; гово-

рит он густым, приятным басом с уверенными рокочу-

щими нотками.

71

Но он стал совершенно беспомощным, когда при-

нялся варить суп.

Суп мы должны варить все. У нас коммуна. Скла-

дываемся и покупаем продукты, а готовим по очереди.

Вернее, как объяснил Петька, с очередью не совсем кле-

ится: варит тот, кто пришел первый и голодный. Каша

с гипосульфитом была моим первым достижением на

этом пути.

Но Захар Захарыч готовить не умеет, и Петька над

ним измывается:

— Не то, не то! Теперь лук покрошите. Где нож.

Батя, где нож? Господи, какой вы бестолковый!

— Петро, гляди, столько крупы хватит?

— Батя, вы с ума сошли! Это на целый взвод!

Куда вы высыпали? Доставайте обратно! Да ско-

рее же!

— Ничего, Петро, гуще будет…

— Куда гуще! Она не сварится. Доставайте лож-

кой, пока не размокла! Где ложка? Батя, поворачивай-

тесь! Вот лук, крошите скорее — сало горит!

Обед готовится со скандалом, зато потом содержи-

мое кастрюли вываливается в глубокую миску, от по-

лусупа-полукаши идет вкуснейший пар, мы усаживаем-

ся вокруг с чистыми ложками и начинаем «наворачи-

вать». Суп-каша жирный, густой, сытный. Я сдаюсь

первый, потом Кубышкин, а Петька с Захарычем сидят

до седьмого пота, любовно поскребывают ложками и

изредка роняют фразы:

— Кажись, надо было лаврового подбавить?

— Ха-рош… Сойдет и так.

— Ну уж!.. А картошка переварилась.

После этого следует чай, который мы пьем из

стеклянных полулитровых банок, потому что круж-

ки заняты химикатами. Чай плиточный — густой, мут-

ный, какой-то тоже сытный, после него уже невоз-

72

можно дышать, и мы валимся — каждый на свою

кровать.

— Ну, ребята, кажись, маленько подзаправи-

лись,— говорит Захар Захарыч, распуская пояс.

— А что, батя,— спрашивает Петька,— вы «фор-

ды» водили?

— Водил. Я еще старые водил, драндулеты такие —

может, видел на картинках?

— Ага. А «студебеккеры»?

— По Ладожскому. Я их три сменил.

— А «виллисы»?

— Водил. Это в Германии. Я генерала возил.

— Вы бы, батя, женились, а? Вон Кубышкин же-

нится.

— Да нет, Петро, куда мне… Я старик. Уж как-ни-