Легко ли стать принцессой
Шрифт:
Ашеры были воинами. Каждый держал свою ношу внутри. Но разорванное сердце больше не может копить боль – самая бездонная чаша давно переполнена…
Никто не знал, когда грянет кризис. Пока – только твердость наследной кости, и еще железная воля Армана держала народ на ногах. Но сердце – больше не в силах сдерживать боль…
Кому это было теперь надо? Поселок, дамба, дорога, дома? Без женских улыбок, без смеха веселой детворы, без самых дорогих и близких… Душа замерзла. Ушла, растворилась. В песках. В глубокой зыби ненавистных песков…
Здесь не будет жизни.
«Здравствуй, мама…»
Маленький листок смазался и расплылся – Ирван поморгал глазами, прогоняя непрошенные слезы. «…Почему я тебя не вижу во снах?» Ручка зависла в воздухе, горький прищуренный взгляд улетел за горизонт…
Гоморра. Страшная, смертельная, ненавистная… Дымит густыми всполохами пыли. Завывает надсадным беспокойным ветром. Гоняет в глубине призрачные тени…
Сюда многие приходили по вечерам. Садились к соснам и устремляли избитый загнанный взгляд. Тихо молчали и тихо вспоминали… Давно забытый счастливый мир. Добрые улыбки матерей и жен. Хохот и вопли неугомонных детей. Радость и смех… Жизнь. Улетевшая как сон, как опавшие листья, как первые снежинки – растаявшие на теплой ладони. И оставившие лишь горькие капельки слез…
Писали письма или маленькие записки. И оставляли на мертвом сером песке. Они увидят. Они прочитают. Они поймут… Может даже придут и посидят рядом. Или скажут несколько ласковых слов – чуть различимых в шепоте ветра. Вытрут горькие слезы или тихо поплачут рядом…
«Почему я тебя не вижу, мама? Так хочется увидеть – в последний раз… – Ирван вздохнул и вновь поморгал глазами. – Вчера приходил Жука… Совсем как живой. Улыбался, и успокаивал… Говорил, что все хорошо… – он стиснул зубы, ручка дрожала в нетвердой руке. – Почему не приходишь ты? Люка? Рада? Отец молчит. С утра до вечера. Убивает себя работой до полной потери… – он сделал маленькую паузу, завершая последний стон уставшего сердца. – Позвольте увидеть вас всех… Пожалуйста – в последний раз… Мне ведь надо совсем немножко…»
Жизнь и смерть. Разве это не одно и тоже? Наверное – не одно. Ибо жизнь может наполнится более изощренной пыткой, чем смерть…
Ветер уносит белые листочки. Как ворох опавших листьев, исчезающий в смраде сумеречного дыма, и завывании неведомых призраков тьмы…
Негромкий протяжный звон.
Вечер. Группы охотников возвращаются с рейда, доверху груженные добычей. Необъятный лес полон зверей и птиц. Вспыхивают костры поваров…
Протяжный, как стон одинокого горна.
Замолкает стук топоров и визг плазменных резаков. Останавливаются машины, замедляются раскрутившиеся роторы… Группы охраны разбредаются по сторонам – для проверки отдаленных датчиков контроля периметра…
Жалобный, как вой раненной птицы.
Большой лагерь наполняется людьми – хлопают двери домиков и длинных бараков…
Белый листок подхватывается ветерком и несется по песку. Все дальше и дальше – как маленький белый мотылек… Парень молча смотрел вслед, пока невесомое пятнышко не растворилось
вдали. Пусть земля защитит, накроет теплым покрывалом, и споет погребальную песню – всем, кто нам дорог…Вздохнул и медленно побрел в лагерь. Наверху косогора в последний раз оглянулся…
Сквозь вечерние всполохи дыма пробивались еле различимые огни…
Мираж. Видение. Или шутки неведомой земли… Ирван остановился. Огни потихоньку становились заметнее – распадаясь на россыпи маленьких созвездий, и вытягиваясь в глубину…
– Эй! – крикнул часовому на вышке. – Посмотри сюда… Что это?
Солдат вздрогнул от неожиданности и обернулся. Потом округлил глаза и схватил бинокль – дрожащая рука вовсю закрутила колесико инфра-настройки…
– Это… – он наконец опустил бинокль и уставился на Ирвана. – Это люди…
– Не хочешь? Как хочешь…
Допотопный аппарат укоризненно блестит ровными рядами клавиш и букв. Старая рука доверху наливает стакан и осторожно ставит запотевшую бутылку на стол. Неторопливо поднимает и чокает о матовую поверхность извечного матерого оппонента:
– Твое здоровье. Живи дольше меня…
С улицы начал нарастать непонятный шум. Донеслись дикие выкрики, и множественный топот ног… Седой генерал выругался, поставил стакан на стол и выглянули из домика:
– Что за чушь?
Весь лагерь в движении – всюду бегут люди…
– Господин генерал! – рядом вырос старший офицер, с трудом справляясь с дыханием. – Из Гоморры выходят люди…
Стальные глаза молча смотрят ему в лицо…
Плотная толпа на берегу растет и ширится с каждой секундой. Седой генерал расталкивает народ, останавливается и всматривается в вечерний сумрак. Длинная вытянутая россыпь огней теряется концом в мутном дыму… С громким шипением вспороли небо десятки осветительных ракет – над полем повисли полыхающие солнца, осветив пустыню ярче яркого дня… Черная необозримая колонна, в россыпи мерцающих огоньков…
– Что это? – почти стон со всех сторон.
– Ну?!! – генерал оборачивается к часовому на вышке…
Тот отнимает бинокль от глаз:
– Это… – его голос хрипит. – Это женщины и дети…
Мертвая тишина. У всего народа одновременно бледнеют лица. Сердце делает первый стук, второй…
Дорога императоров.
Остались позади, растворились в дыму изваяния старых богов, но сама дорога не прервалась. Ноги чувствовали древние плиты, припорошенные вездесущей пылью и песком… Дыма и смога стало значительно меньше…
Сергей не хотел останавливаться. Пока под ногами твердый камень – нет энтропии и зыбучих песков. Народ запалил факелы – против деверей и гиен. Они будут идти – столько, сколько нужно. Только бы…
Небо неожиданно вспороли яркие вспышки – он споткнулся и чуть не упал. С тонким воем повисли над головами яркие солнца – высветив все поле до мельчайшей дюны… Колонна резко остановилась.
Видение. После Архелая – все видение…
Мираж…
Широкая, во весь видимый горизонт – линия холмов впереди… Буйная растительность и лес… Длинная полоса людей наверху, и множество черных точек ниже…