Лекарь Империи 10

Секунда.

Две.

Пять.

Десять.

Ничего. Рука лежала неподвижно, как восковая.

Я видел, как в глазах Императора за моей спиной надежда медленно сменяется первобытным ужасом. Но я видел другое.

Я видел это не глазами. Я видел это Сонаром.

Титаническая битва в ее моторной коре. Миллиарды нейронов кричали, посылая сигналы, которые обрывались, терялись, упирались в мертвые зоны. Старые проводящие пути, поврежденные сдавлением, молчали.

Но мозг, этот гениальный, упрямый орган, искал обходные маршруты. Прокладывал новые тропинки там, где было непроходимое болото. Как вода, которая всегда найдет себе дорогу.

— Давай, Ксюша, — прошептал я. — Еще немного. Ты почти справилась.

Я понимал. Это было физически больно — видеть, как четырнадцатилетняя девочка ведет титаническую борьбу за право пошевелить одним-единственным пальцем.

Пятнадцать секунд.

Двадцать.

И тут…

Мизинец дрогнул.

Едва заметно. На миллиметр. Но он дрогнул.

Потом безымянный.

Потом вся кисть чуть приподнялась над одеялом. На пару миллиметров. На одну короткую, бесконечную секунду. И упала обратно.

Но она двигалась!

Движение! Есть! Это не просто рефлекс. Это волевое, осознанное движение! Связь «мозг-мышца» восстановлена! Не полностью, не идеально, но она есть! Фундамент заложен. Остальное — дело времени и реабилитации.

Ксения уставилась на свою руку с таким изумлением, словно та только что превратилась в чистое золото.

— Я… — ее губы зашевелились, но звук был едва слышен. — Я… шевелю…

Слезы хлынули из ее глаз, скатываясь по вискам, но это были уже не слезы отчаяния. Это были слезы чуда.

Эти слова стали сигналом. Детонатором.

За стеклом наблюдательной комнаты взорвались аплодисменты. Нестройные, хаотичные, но абсолютно искренние. Я видел, как Неволин подпрыгнул, как мальчишка, и заорал что-то нечленораздельное, победно вскинув кулак.

Астафьева сорвала с носа очки и со смехом швырнула их куда-то вверх. Доронин, этот безумный гений, схватил монументальную Матрону Егоровну за талию и закружил ее по комнате — и она, о чудо, не сопротивлялась, а даже смеялась, отбиваясь от него полотенцем.

Артем не кричал. Он просто медленно сполз по стене на пол, закрыл лицо руками, и его широкие плечи затряслись в беззвучных рыданиях.

А Император…

Александр Четвертый, самодержец Всероссийский, властитель половины Евразии, рухнул на колени у кровати своей дочери. Он взял ее маленькую, только что ожившую руку в свои огромные ладони и прижал к губам, покрывая поцелуями.

— Моя девочка… — всхлипывал он, как ребенок. — Моя храбрая, сильная девочка…

А потом он встал. Резко, порывисто. Повернулся ко мне.

И обнял.

Не пожал руку. Не похлопал по плечу. Обнял. Крепко, по-мужски, по-отцовски.

Что?! Он… обнимает меня? Мысли смешались. Не пожал руку, не похлопал по плечу.

Обнял. За спиной сомкнулись руки, стиснувшие меня с силой стального обруча. Я чувствовал, как его тело дрожит.

— Спасибо, — прошептал он мне прямо в ухо. — Спасибо. Спасибо тебе.

Тройное спасибо получается.

— Двуногий, — пропищал Фырк, зажатый где-то между моей грудью и его плечом. Как обычно паясничал. — Я задыхаюсь! Император меня душит! Это цареубийство наоборот!

Наконец Александр отпустил меня. Отступил на шаг. Его глаза были красными от слез, но уже сухими — он снова брал себя в руки.

— Илья Григорьевич, — сказал он, и его голос, хоть и дрожал, снова обретал официальные, властные нотки. — Империя в долгу перед вами. И я лично в долгу. В неоплатном долгу.

— Я просто делал свою работу, Ваше Величество.

— Нет, — он покачал головой. — Вы сделали невозможное. Вы вернули мне Ксению.

В этот момент дверь палаты распахнулась. Вся наша безумная команда, не в силах больше сдерживаться, ввалилась внутрь.

— Можно? — спросил Неволин, но, не дожидаясь ответа, устремился к кровати.

Он подошел, склонился над Ксенией. В его глазах горела смесь профессионального интереса и искреннего, неподдельного восхищения.

— Ксения, — сказал он мягко, совсем не своим обычным язвительным тоном. — Я академик Неволин. Я ассистировал на твоей операции. Можешь пошевелить пальцами еще раз?

Она сосредоточилась. Мизинец медленно поднялся. Потом опустился. Потом безымянный.

— Невероятно, — выдохнул Неволин. — Через сутки после тотального отека ствола мозга — и уже произвольные движения. Это… это переписывает все существующие учебники по неврологии.

— Напишем новые, — хмыкнул Доронин, сияя. — С главой про криоабляцию.

— Ксюша, — я снова склонился над ней. — Сейчас ты устанешь. Это нормально. Твой мозг проделал колоссальную работу. Артем даст тебе лекарство, которое поможет уснуть. Не сопротивляйся. Сон — лучшее лекарство сейчас.

— Но я только проснулась, — запротестовала она слабым, почти беззвучным голосом.

— И еще проснешься. И с каждым разом будет легче. Обещаю.

Артем уже готовил шприц с легким седативным.

— Не бойся, — сказал он, вводя препарат в катетер. — Это просто поможет тебе отдохнуть.

Веки Ксении начали тяжелеть.

— Дядя Саша… — прошептала она. — Ты будешь здесь, когда я проснусь?

— Всегда, — ответил Император, снова беря ее за руку. — Всегда буду рядом.

Она улыбнулась и закрыла глаза. Через несколько секунд дыхание выровнялось, стало глубоким. Уснула.

Все стояли вокруг кровати, молча глядя на спящую девочку. На живое чудо, которое мы совершили все вместе.

— Господа, — сказал наконец Филипп Самуилович, появившийся в дверях, как добрый дух. — Прошу всех покинуть палату. Пациентке нужен абсолютный покой.

Мы вышли в коридор — толпа уставших, опустошенных и безмерно счастливых людей. Адреналин окончательно схлынул, оставив после себя только приятную, звенящую пустоту. Как после хорошего секса или марафонского забега, который ты все-таки выиграл.

— Так, — Филипп хлопнул в ладоши, возвращая нас к реальности. — Всем отдыхать. Это приказ. Никакой работы минимум сутки.