Лекарь Империи 10

Он переключил главный экран на данные ЭЭГ.

— А вот это вообще красота! Видите? Альфа-ритм плавно переходит в тета-волны. Частота падает с двенадцати до семи герц. Классическая, учебная картина естественного, глубокого засыпания!

Мозг делает то, что должен — отключается для восстановления. Как компьютер после критической системной ошибки. Перезагрузка. Дефрагментация. Очистка оперативной памяти от всего того ужаса, что он пережила.

Вот он, мой анестезиолог. Мой тыл. Пока я разбираюсь с психологией, он подводит под чудо научную базу. Цифры. Графики. Факты. То, что успокаивает лучше любых слов. Мы — идеальная команда.

— Двуногий! — Фырк подпрыгнул на моем плече, его усики дрожали от возбуждения. — Смотри! Ее астральное тело стабилизировалось! Серебряная нить, что связывает душу с телом — она крепка как корабельный канат! Толстая, пульсирующая! Она никуда не уходит, просто… отдыхает.

Я кивнул, больше для себя, чем для него, и повернулся к Артему.

— Введи пропофол. Двадцать миллиграммов для начала.

Артем замер со шприцем в руке.

— Зачем? Она же и так спит.

— Нам нужна контролируемая седация. Ее мозг сейчас как оголенный провод — любой случайный стимул, любой громкий звук, любой яркий сон может вызвать каскад судорог. Минимум двенадцать часов полного, глубокого, медикаментозного покоя. Никаких сновидений, никаких кошмаров, никакой REM-фазы. Только дельта-сон.

Мы вытащили ее из бездны. Но она все еще на краю. Ее мозг сейчас — хрупчайший механизм после капитального ремонта. Любая случайная искра, любое лишнее напряжение — и все полетит к чертям. Нам нужно дать ему время. Время на полную перезагрузку.

— Понял, — Артем коротко кивнул, вводя препарат в центральный катетер. — Углубляем сон. Делаем его… безопасным.

Филипп Самуилович мягко потянул плечо Императора. Профессиональная суперспособность старого лекаря — понимать когда нужно остановиться.

— Ваше Величество, — его голос был мягким, но в нем звучала сталь. — Вам необходимо выйти. Мы должны провести полный послеоперационный протокол. Это займет время.

— Я не уйду от нее! — Император вцепился в руку дочери еще крепче. — Я двенадцать лет ждал, чтобы услышать… Я никуда не уйду!

— Вы вернетесь через час, — Филипп был непреклонен. — Ровно через час. Но сейчас лекарям нужно пространство для работы. Нужно проверить все системы, взять анализы, подключить дополнительный мониторинг. Ваше присутствие будет… мешать.

В дверях появился Васнецов. Янтарные четки в его руках щелкали в быстром, нервном ритме.

— Ваше Величество, — он поклонился. — Прошу вас. Доверьтесь лекарям. Они спасли ее. Они знают, что делают.

Император медленно, словно во сне, разжал пальцы. Рука Ксении безвольно упала на простыню. Маленькая, бледная, с тонкими синими венками под прозрачной кожей.

— Один час, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Ровно шестьдесят минут. Ни секундой больше. И я возвращаюсь.

Это был не вопрос. Это был приказ. Император Всероссийский отдавал приказ.

Он снова Император. Паника ушла, вернулся контроль. Но теперь это не приказ правителя подчиненному. Это приказ одного мужчины другому, которому он только что доверил самое ценное. Это уже не просто субординация, а что-то большее.

— Шестьдесят минут, — подтвердил я.

Они вышли — Император двигался как лунатик, Васнецов поддерживал его под локоть, Филипп шел сзади, готовый подхватить, если ноги откажут.

Дверь закрылась с тихим щелчком.

И атмосфера в операционной изменилась мгновенно.

Все. Спектакль окончен. Родственники выведены из реанимации. Теперь можно работать. Чудо произошло. Но чудо — это не финал. Это только начало. Начало долгого, мучительного пути к восстановлению. И этот путь начинается прямо сейчас.

Я выпрямился, и мой голос прозвучал резко, по-деловому, без тени усталости.

— Так, работаем! — скомандовал я, и мой голос прозвучал на удивление ровно и твердо. — У нас пятьдесят восемь минут!

Дверь распахнулась. Астафьева вкатила портативный ЭЭГ-аппарат — машину размером с посудомоечную, утыканную проводами, как новогодняя елка гирляндами.

За ней почти бегом следовал Доронин, прижимая к груди планшет и кейс с диагностическим оборудованием. Замыкала процессию Матрона Егоровна с большим стерильным подносом, на котором блестели инструменты и перевязочный материал.

В дверях остановился Неволин. Он не вошел, просто стоял, прислонившись к косяку, и молча наблюдал. Его седые брови сошлись на переносице.

Они работают как единый механизм. Ни споров, ни пререканий, ни скепсиса. Семнадцать

попыток и одно чудо сделали то, чего не смогли бы добиться никакие приказы. Теперь они не только подчиняются, но еще и доверяют.

— Марина Львовна, полная энцефалограмма! — я уже аккуратно снимал электроды экстренного мониторинга с головы Ксении. — Шестьдесят четыре канала. Мне нужна полная карта мозговой активности!

— Уже готовлю, — она раскладывала электроды по международной схеме 10–20, ее движения были методичными, аккуратными, как у ювелира, работающего с россыпью бриллиантов. — Fp1, Fp2 на лоб… F3, F4 на фронтальную кору… C3, C4 на центральную…

— Доронин! — я повернулся к инженеру. — Нужна МРТ. Хочу видеть, что осталось от опухоли и оценить зону крионекроза!

— Здесь есть аппарат, — он яростно тыкал пальцем в свой планшет. — Сделаем.

— Артем, внутричерепное давление! Каждые пятнадцать минут! Малейшее повышение — сразу маннитол!

— Есть!

— Матрона Егоровна…

— Знаю, знаю, — она уже протирала место операционного доступа антисептиком. — Полная стерильность. Риск инфекции после такого вмешательства — как играть в русскую рулетку с пятью патронами из шести.

Команда работала как отлаженный механизм. Швейцарские часы экстренной медицины. Каждый знал свою роль, свое место, свою задачу. Никаких лишних движений, никаких лишних слов.

— Первые данные пошли! — Астафьева уставилась на экран своего аппарата. Ее глаза за толстыми линзами очков расширились. — Невероятно… Илья Григорьевич, вы должны это увидеть!

Я подошел к монитору. На экране были выведены две энцефалограммы. Сверху — запись четырехчасовой давности, во время пика криза. Снизу — текущая. Разница была как между выжженной пустыней Сахара и влажным, полным жизни тропическим лесом Амазонки.

— Смотрите, — ее палец, тонкий и нервный, скользил по верхнему графику. — Это запись во время агонии. Хаотичные медленные дельта-волны, частота меньше четырех герц. Амплитуда падает до пяти микровольт. Это практически электрическая тишина. Мозг на грани необратимой смерти.