Лекарь Империи 9

— Магистр Серебряный, — сказал я. — Удалось ли установить связь с вашим знакомым алхимиком?

— Пока нет, — покачал головой Серебряный. — Я все еще пытаюсь, но он не отзывается.

— Плохо, — мотнул головой я. — Тогда попробуем сами.

Я подошел к столу.

— Итак, коллеги, — начал я, беря в руки свой блокнот. Обычная тетрадка в клетку, куда я торопливо записывал отчеты команды по мере их поступления. Теперь она казалась мне священным текстом, содержащим ключ к спасению. — Операция завершена успешно. Все семь компонентов найдены. Никто не погиб, не искалечен, не сошел с ума. По меркам нашей больницы — выдающийся успех. Правда, то, что мы нашли…

Я открыл блокнот на нужной странице. Мой почерк — торопливый, неровный, истинно врачебный, то есть абсолютно нечитаемый для простых смертных — зафиксировал каждое слово.

Момент истины.

Сейчас я зачитаю список, ради которого мы рисковали жизнями, сражались с собственными страхами и магическими ловушками. И либо мы гении, разгадавшие послание из прошлого, либо мы клинические идиоты. Третьего не дано.

— По мере ваших отчетов я записывал названия с пергаментов. — начал я — Напомню для протокола. «Кровь дракона» — гепарин. «Дыхание музы» — дексаметазон. «Лунный камень» — интерферон альфа-2b. «Прах святого мученика» — ацетилцистеин. «Тень безумия» — карбонат лития. «Эссенция времени» — янтарная кислота.

Я закрыл блокнот. Поднял глаза на свою команду.

Тишина. Та самая неловкая, звенящая тишина, которая возникает, когда профессор на экзамене объявляет, что все билеты будут по материалу, которого не было ни в одной лекции.

Первым не выдержал Величко, нарушив оцепенение:

— Погодите. Это же… Это же обычные лекарства. Я вчера пациенту с тромбозом гепарин колол. Позавчера. И на прошлой неделе.

— А дексаметазон у нас ящиками на складе лежит, — растерянно добавила Кристина. — Мы им астматиков глушим, когда приступ случается.

— АЦЦ по телевизору рекламируют, — пробормотал Фролов, бледнея еще сильнее. — Моя бабушка его от кашля пьет. Ложками.

Недоумение нарастало, как снежный ком. Я видел, как в их головах проносятся те же мысли, что и у меня минуту назад. «Мы рисковали жизнями ради этого?» «Снегирев просто издевается?» «Это какая-то чудовищная ошибка?»

— Может, мы что-то не так поняли? — предположил Артем, всегда ищущий рациональное зерно. — Может, это коды? Какой-то шифр?

— Пергаменты подлинные, — покачал головой я, опережая вопросы. — Герб медицинского факультета на каждом тубусе. Чернила той эпохи — я проверил под лупой. Почерк соответствует образцам из архива. Ошибки нет.

— Тогда в чем смысл? — Муравьев сжал виски пальцами, словно пытаясь выдавить из мозга ответ. — Зачем прятать обычные лекарства как сокровища фараонов? Это же абсурд!

Кобрук молча встала, подошла к меловой доске. Взяла мелок и начала медленно, своим каллиграфическим почерком, писать названия в столбик:

Гепарин

Дексаметазон

Интерферон

Ацетилцистеин

Литий

Янтарная кислота

— Давайте думать логически, — сказала она, повернувшись к нам. — Что перед нами? Не случайный набор. Смотрите — антикоагулянт, кортикостероид, противовирусное, муколитик, психотропное, антигипоксант…

Она обвела весь список.

— Это похоже на протокол лечения. Комплексный протокол.

Умная женщина. Сразу видит паттерны там, где другие видят хаос.

— Протокол лечения чего? — спросила Вероника.

— Тяжелой вирусной пневмонии с полиорганными осложнениями, — медленно проговорила Кобрук. — Гепарин — профилактика тромбозов. Дексаметазон — против цитокинового шторма. Интерферон — непосредственно против вируса. АЦЦ — дренаж дыхательных путей…

— Но литий? — перебил Фролов. — Это же психиатрия. При чем тут вирус?

— И янтарная кислота, — добавил Величко. — Антигипоксант и вирусная пневмония — какая связь?

Кусочки пазла есть, но картинка не складывается. Что мы упускаем?

Я смотрел на этот список и не мог понять, где подвох. А потом… до меня дошло. Недоумение сменилось благоговейным ужасом перед гениальностью замысла.

— Нет, — сказал я тихо, и все обернулись ко мне. — Мы не зря ездили. И это не шутка. Это… ключ.

Я встал и подошел к доске.

— Давайте по порядку. Снегирев жил сто лет назад. Он мыслил категориями своей эпохи. Ему нужен был антикоагулянт, чтобы бороться с тромбозами. В его время самым передовым был гепарин, и он указал на него. Ему нужен был иммунодепрессант, чтобы подавить воспаление. В его время использовали грубые экстракты надпочечников, а сейчас у нас есть чистый дексаметазон. Ему нужен был муколитик — тогда это были отвары трав, сейчас — ацетилцистеин.

Я обвел взглядом ошарашенные лица своей команды.

— Вы понимаете? Снегирев создал не конкретный рецепт, а алгоритм. Универсальный протокол, который будет работать в любую эпоху. Он зашифровал не вещества, а их ФУНКЦИИ. Он верил, что медицина будущего создаст более совершенные препараты для каждой из этих задач.

— Гениально, — прошептал Серебряный, который до этого молча наблюдал за нашим спором. — Создать формулу, которая адаптируется под течение времени.

— Но тогда литий и янтарная кислота? — спросил Фролов, все еще находясь в состоянии шока. — Как они вписываются в протокол от пневмонии?

— Он предвидел не только сам вирус, но и всю картину болезни, — продолжил я, чувствуя, как последние кусочки пазла встают на свои места. — Он знал, что вирус будет атаковать и центральную нервную систему. Поэтому в формулу включен нейропротектор. В его время это могли быть препараты брома, сейчас — карбонат лития. Он знал, что организм будет истощен гипоксией. Поэтому добавил клеточный энергетик. Тогда это были примитивные стимуляторы, сейчас — чистая янтарная кислота, топливо для митохондрий.

Все встало на свои места. Снегирев создал вечную, самообновляющуюся формулу.

— Господи, — прошептал Фролов, опускаясь на стул. — Это же… невероятно.

И тут я замер.

В моей безупречной теории была одна чудовищная, зияющая дыра.

— Стоп, — сказал я медленно, и эйфория от разгадки сменилась холодным потом. — Есть одна проблема.

Все снова посмотрели на меня.

— Если он зашифровал только принципы… то откуда на пергаментах современные названия? Дексаметазон. Интерферон. Ацетилцистеин. Снегирев не мог их знать. Он умер за сорок лет до их открытия.

В кабинете повисла тишина. Мы снова оказались в тупике. Это противоречие было неразрешимым.

— Может, это все-таки магический артефакт, который «перевел» названия? — неуверенно предположила Кристина.

— Нет, — отрезал Серебряный, и его голос был холоден как сталь. — Я проверил. Пергамент и чернила — обычные. Никакой магии. Это просто бумага.

Он подошел к столу и взял один из листков.

— Кто-то… кто-то подменил оригинальные записи Снегирева. Или… дополнил их.

— Но кто? И зачем? — спросила Кобрук.