Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Вся эта абракадабра понятна только двум очень близ­ким людям, какими были Владимир Ульянов и Инесса Арманд. Но им приходилось всегда считаться, что была и Надежда Крупская.

Краковское „сидение" Ленина, как известно, окончи­лось накануне первой мировой войны арестом 26 июля (8 августа) в Новом Тарге в связи с подозрением в „шпи­онаже". Но тут же включились в дело социал-демократы З.Марек, Ф.Кон, Я.Ганецкий, В.Адлер с просьбой к австрий­ским властям освободить Ленина (Ульянова) как „врага царизма". Советская историография факт менее чем двух­недельного содержания Ленина превращает в акт огромной революционной доблести, когда „Ленин находится в тюрь­ме в Новом Тарге; обдумывает задачи и тактику партии большевиков по отношению к начавшейся империалисти­ческой войне; беседует с заключенными крестьянами, дает юридические советы, как быстрее и правильнее добиться решения их судебных дел, пишет для них прошения, заявления и т.п.".

Австрийцы еще не знают, что Ленин, особенно в конце бессмысленной войны, будет фактически активным союз­ником центральных держав. Ленин ненавидел и царя, и кайзера. Но в разной степени. Как писал А.Шляпникову лидер большевиков в октябре 1914 года, „царизм во сто крат хуже кайзеризма". Но и то, что было известно тогда о Ленине австрийским властям, позволило направить в суд Нового Тарга телеграмму краковского прокуро­ра: „Владимир Ульянов подлежит немедленному освобождению".

Через пару недель Ленин с Крупской уже в Швейцарии, останавливаются сначала в Цюрихе, затем переезжают в Берн. Конечно, там Ленин вскоре встречается с Арманд… Как сообщается в „Биографической хронике", он предла­гает делать рефераты, „вести работу по сплочению левых социалисток разных стран", помогает ей готовить публи­кацию для работниц, даже „критикует план ее брошюры", уполномочивает молодую большевичку принять участие в Международной социалистической конференции молоде­жи и поручает многие другие партийные дела. Но мало сообщается, что она очень частый гость Ульяновых, много гуляет с ними, музицирует для Ленина, приезжает в Зеренберг, где отдыхают лидер большевиков и его супруга.

Здесь семья Ульяновых становится меньше. В марте умирает мать Крупской. Надежда Константиновна вспо­минала, что старушку „тянуло в Россию, но там не было у нас никого, кто бы о ней заботился". Старуха часто спорила с Лениным, но в целом мир они сохраняли. Умерла тихо и незаметно, „сожгли ее в бернском крема­тории, — писала Крупская. — Сидели с Владимиром Ильичем на кладбище, часа через два принес нам сторож жестяную кружку с теплым еще пеплом и указал, где зарыть пепел в землю". Но на родину все же изгнанница, хотя и после смерти, попала. После решения Секретариата ЦК КПСС 21 февраля 1969 года прах Е.В.Крупской был перенесен из Берна в Ленинград.

Инесса стала бывать у Ульяновых еще чаще.

Когда Инесса уезжает в Париж, Геренштейн, Кларан, переписка всегда оживленна. Ленин подписывается то „Ваш Иван", то„Ваш Базиль", а иногда открыто — „Ваш Ленин". Ленин уже не может обходиться без общения с этой обаятельной женщиной.

Помимо глубоких личных чувств, в отношениях Ле­нина и Арманд было и особое доверительно-деловое парт­нерство. Вождь большевиков не колеблясь полагался на Инессу Федоровну.

В январе 1917 года Ленин почему-то решил, что есть вероятность того, что „Швейцария будет втянута в войну". В этом случае, писал он Арманд, „французы тотчас займут Женеву…". „Поэтому партийную кассу я думаю сдать Вам (чтобы Вы носили ее на себе в мешочке, сшитом для сего, ибо из банка не выдадут во время войны)…"

В 1916—1917 годах, до момента отъезда в Россию, Инесса самый частый адресат в ленинской переписке. Она для него уже необходимость, потребность, часть его жизни. Похоже, что с ней он непосредственно и письменно об­щается более, чем с кем-либо из социалистов-иммигран­тов. Когда он узнает о победе Февральской революции в России, самое первое его письмо с сообщением об этом событии было именно в Кларан, Инессе Федоровне Арманд.

Конечно, в числе выехавших в Россию через Германию социалистов вместе с Лениным и Крупской была Инесса Арманд… Ведь у нее были дети в России. И когда „боль­шевистский десант" делает последний „бросок" из Сток­гольма в Петроград, Инесса, находясь в одном купе с Лениным и Крупской, уже мысленно была только с детьми, которых отодвинула от нее революционная работа.

Революция быстрю опустошила Инессу. Она не при­выкла работать вполсилы. И в Петрограде, и в Москве, занимая заметные посты в ЦК партии, Московском губерн­ском Совете нарюдного хозяйства, она работала не щадя себя. Ездила во Францию для вызволения русских солдат, заброшенных туда мировой войной, занималась журнали­стикой. Встречи с Лениным теперь редки; вождь в эпи­центре страшных событий, потрясающих Россию. Но иног­да удается поговорить по телефону. В записной книжке Ленина есть московский адрес Инессы, где вождь был лишь два-три раза: Арбат, угол Денежного и Глазовского, дом 3/14, кв. 12. Телефон 3-14-36 (временный).

Иногда Ленин звонит, порой шлет записки, подобные тем, что писал в феврале 1920 года.

"Дорогой друг!

Хотел позвонить к Вам, услыхав, что Вы больны, но телефон не работает. Дайте номер, я велю починить.

Что с Вами? Черкните два слова о здоровье и прочем.

Привет! Ленин".

Курьер из Совнаркома засунул под дверь записку:

"Дорогой друг!

Черкните, пожалуйста, что с Вами. Времена скверные: сыпняк, инфлюэнца, испанка, холера.

Я только что встал и не выхожу. У Нади 39°, и она просила Вас повидать.

Сколько градусов у Вас?

Не надо ли чего для лечения? Очень прошу написать откровенно. Выздоравливайте!

Ваш Ленин".

После записки Ленин позвонил в секретариат СНК, распорядился, чтобы к Арманд срочно послали врача.

"Дорогой друг!

Напишите, был ли доктор, и что сказал, надо выполнять точно.

Телефон опять испорчен. Я велел починить и прошу Ваших дочерей мне звонить о Вашем здоровье.

Надо точно выполнить все, что сказано доктором. (У Нади утром 37,3, теперь 38).

Ваш Ленин".

Ленин настойчив, интересуясь здоровьем Инессы, со­общая попутно о течении болезни Надежды Константи­новны. Обе женщины в его судьбе стали как бы нераз­рывны.

В 48-м томе Полного собрания сочинений на странице 300 есть одно из писем Ленина к И.Арманд. В пред­последнем абзаце — многоточие. Значит, опять купю­ра, изъятие, чем авторы издания занимались многократно, „улучшая" Ленина и наводя на него хрестоматийный гля­нец. А там было сказано: „Никогда, никогда я не писал, что ценю только трех женщин! Никогда!! Я писал, что безграничная дружба,абсолютное доверие укрепились во мне и ограничиваются у меня только по отношению к 2—3 женщинам. Это совершенно взаимные, совершенно взаимные деловые отношения…"

Почти наверняка это Крупская и Арманд. Но были и другие, оставившие, видимо, лишь мимолетный след в душе вождя: подруга Крупской Якубова, к которой он сватался в Петербурге, пианистка Екатерина К., заворожившая его „Аппассионатой", французская „незнакомка", сохранившая его письма.

Да, отношения Ленина, Крупской и Арманд были и личными, и „деловыми".

Вернемся еще к запискам Ленина к Арманд.

„Выходить с t° 38° (и до 39°) — это прямое сумасше­ствие! Настоятельно прошу Вас не выходить и дочерям сказать от меня, что я прошу их следить и не выпускать Вас:

1) до полного восстановления нормальной темпера­туры и

2) до разрешения доктора.

Ответьте мне на это непременно точно.

(У Надежды Константиновны было сегодня, 16 фев­раля, утром 39,7, теперь вечером 38,2. Доктора были: жаба. Будут лечить. Я совсем здоров.)

Ваш Ленин.

Сегодня, 17-го, у Надежды Константиновны уже 37,3" .

Революция с ее сатанинством разрушения всего святого невольно отодвинула Арманд от Ленина, хотя их чувства друг к другу не угасли. Инессу опустошили непривычные для нее лишения, тяготы и беспросветность борьбы. Нет, она не разочаровалась в революционных идеалах, не жа­лела о прошлом. Просто где-то стали иссякать ее силы. Изредка поддерживал Ленин, звонил, писал записки, по­могал детям, но она чувствовала: это все уже по инерции. Вождь большевиков больше не принадлежит ни себе, ни Крупской, ни тем более ей; он целиком во власти бесовства революции. Все же иногда Ленин напоминал о себе не­жной, но весьма странной для вождя русских якобинцев заботой: