Лгунья

Ну что ж, сказала я себе, придется посмотреть правде в глаза.

А правда заключалась в том, что я – лгунья. И всегда была лгуньей. Ни единому моему слову верить нельзя. Вот с чем у меня были всегда проблемы – с правдой. А может, не будем об этом? Смотри правде в глаза, приказала я себе, но поймала себя на том, что мысленно составляю узоры из влажных пятен на стене.

— Наверное, ты больна, – прошептала я вслух. Других объяснений своим поступкам я не находила. Эта мысль меня успокоила. Она освобождала от всякой ответственности. Я очень, очень больна, твердила я, завороженная звучанием этого слова. У меня какое-то серьезное заболевание.

За дверью ребенок с блудливой ухмылкой сопел и глухо напевал вполголоса сквозь заложенный нос. Стемнело. Я боялась включить свет. Я хотела пописать, но боялась встать с постели. Я услышала свой шепот. «Не знаю, что делать, – повторяла я снова и снова. – Вернуться назад я не могу. Так или иначе, для себя я это уже решила. Но и дальше идти не могу. Неужели я застряла в этой комнате на веки вечные?»

Я принялась лихорадочно рыться в сумке, как будто надеясь отыскать что-нибудь такое, что поможет мне найти выход. В наличии имелось три таблетки аспирина, расческа, флакон туалетной воды, какая-то косметика, фунтов двадцать французскими деньгами и две пятифунтовые банкноты, две кредитные карточки, библиотечный билет и водительское удостоверение, запылившийся флакончик духов «Поло» с мятным запахом, на дне, среди песка и мусора – несколько монет и пара ветхих бумажных салфеток. Мой паспорт остался у Тони, в отеле. Я проглотила аспирин, съела конфету, а потом сидела на кровати, раскачиваясь взад–вперед и плотно прижав кулаки ко рту – чтобы не выпустить на волю нарастающую панику.

Через некоторое время – не знаю, сколько прошло, – я осознала, что ноющий звук в черепе прекратился. За пределами комнаты царила тишина – ни хлопающих дверей, ни шума воды в трубах, ни беготни. В темноте я подтащила с другой стороны комнаты стул и, взобравшись на него, пописала в раковину.

— Я потерялась, – прошептала я. Вот это уже очень похоже на правду. Я сказала это еще раз, погромче: – Потерялась.

Должно быть, я уснула. Конечно, уснула, потому что видела сон. Если бы я не спала, разве разбудила бы меня хлопнувшая внизу дверь? Я мгновенно вскочила. Я знала, кто это пришел, и замерла. Я слушала, как они поднимаются по лестнице, идут по коридору к моей комнате, и ждала, что они остановятся у двери. Я знала, что они придут, так, что при звуке их шагов даже испытала некоторое

облегчение. Это же просто смехотворно: я вообразила, что можно просто исчезнуть, не выработав даже приблизительного плана побега. В наше время людей всегда находят. Объявил по радио – и все. Жандармерию, должно быть, уже осыпают звонками по поводу моей персоны. Хозяйка отеля наверняка им позвонила. «Да, англичанка. Без багажа. Ведет себя очень странно».

Так что я взяла ключ и собралась открывать им, но шаги, минуя num'ero cinq, остановились в конце коридора. Я опешила. Прижала голову к двери и прислушалась. Сначала раздалось приглушенное бормотание, а затем что-то похожее на ругательства, но слов я не разобрала. Потом услышала, как дергают ручку чужой двери. Они не в ту комнату ломятся, подумала я и чуть было не вышла на площадку – объяснять, что они ошиблись. Даже сложила в уме фразу по–французски: «Non. C'est moi que vous cherchez» [23] , когда мужской голос громко, нетерпеливо сказал: «Этьен? D'epKches-toi, uh?» [24] , а потом еще что-то, чего я не поняла, потому что говорили быстро и на сленге.

23

Нет. Это меня вы ищете (фр.).

24

По скорее нельзя, а? (фр.)

Значит, не за мной. Пока что. Но наступит и мой черед. В конце концов, они придут. Это неизбежно. Невозможно надолго спрятаться в незнакомой стране, не имея ни денег, ни друзей, ни по меньшей мере нормального разговорного языка. К тому же в утренних газетах наверняка появится моя фотография. Интересно какая? Но Тони не из тех людей, кто хранит снимок своей жены в бумажнике, значит это будет фотография с паспорта. Я ее ненавидела. Каждый раз, как в будке вспыхивал свет, я мигала. В результате на фото я сильно смахивала на труп, прислоненный к плиссированной оранжевой занавеске. Даже Тони соглашался, что снимки неудачные, а ему обычно нравилось, как я получаюсь. Я же все свои фотографии ненавижу.

— И это – я? – спрашиваю, отшатнувшись. – Неужели я такая?

Больше всего меня смущает, что я не вижу в них никакого сходства с оригиналом. Хотя, наверное, какое-то сходство есть, ибо Тони меня неизменно узнаёт.

— Вот здесь недурно получилось, – говорит он, а я вглядываюсь, тщетно пытаясь найти хоть одну черточку, которую могла бы признать неоспоримо своей. И не чувствую ни малейшей связи с изображением человека, которого он узнал с такой легкостью.

— Но я же не такая, правда? – говорю я, а он принимает это за кокетство.

Посетители ушли, забрав с собой Этьена. Я слышала, как они миновали мою дверь и спустились по лестнице. На улице взревел мотор. Комната погрузилась в серый полумрак, будто наполнилась серым туманом. Я умыла лицо холодной водой. В засиженном мухами зеркале все казалось серым: мое лицо, глаза, стены. Я расправила на кровати покрывало и с туфлями в руке, чтобы не шуметь, спустилась в бар. Около кофеварки оставила банкноту в сто франков под ключами от своей комнаты и вышла на улицу. Плана у меня не было, поэтому я снова побрела куда глаза глядят.

Сначала я решила, что держаться больших улиц опасно. Сейчас, думаю, найду, где перейти на другую сторону, и буду пробираться переулками. Я вела себя как преступник в бегах, отворачивая лицо, когда проезжала машина, как будто не имела права здесь находиться. Но потом у меня возникла сумасбродная идея – поймать попутку. Это было нечто такое, чего я никогда раньше не делала. Я присела на парапет, украдкой поглядывая на дорогу и гадая, решусь я воспользоваться таким шансом или нет. В этот час шоссе было почти пустым. Солнце тронуло окна на противоположной стороне, и мне показалось, что здание объято пламенем. День будет чудный. Интересно, проснулся ли Тони, удалось ли ему поспать, или он провел ночь в полиции? Но думать о Тони было слишком больно: я понимала, как ему сейчас скверно. Внезапно меня охватило отчаянное желание оказаться в отеле, сидеть рядом с ним, пить кофе с круассанами, но я решительно отогнала от себя эту мысль, а заодно и все прочие.

— Я больна, – напомнила я себе, переходя дорогу. – Очень больна.

Одна за другой проехали несколько машин. Я выставила руку, изобразив неопределенный жест, чтобы в случае, если кто-то остановится, в последний момент я могла передумать и притвориться, что просто кому-то помахала. Никто не остановился. Впереди увидела огромный рекламный щит. Я прикрыла глаза от солнца и попыталась разглядеть, что там написано. Тулуза, прочла я. Рядом со мной притормозила машина, французская машина, в которой сидел только водитель. Меня охватила паника.

— Нет, – сказала я, когда водитель потянулся и открыл дверь. Я сразу забыла весь свой французский. – Нет, прошу прощения. Это ошибка.

— Вы англичанка? – За рулем сидела девушка с короткими светлыми кудряшками, одетая в джинсы и джинсовую куртку. – Куда путь держите? – спросила она.

И в самом деле, куда?

— В Тулузу, – сказала я. Первое географическое название, пришедшее на ум.

— Могу подбросить вас до Фижака, – сказала она, – если вас это устроит.

Тот факт, что водитель – женщина, успокоил меня, даже обрадовал. А поскольку она англичанка, то, скорее всего, не читает французских газет. Похоже, мне повезло, а может, так и было задумано, может, это еще одно звено в череде важных и удивительных совпадений.

— Спасибо, – сказала я и села с ней рядом. Не снимая руки с рычага коробки передач, она смотрела, как я влезаю в машину. Я подумала: наверное, она уже жалеет, что поддалась внезапному порыву. Я чувствовала, как она мысленно спрашивает себя, все ли со мной в порядке и не окажусь ли я опасным попутчиком. Я улыбнулась ей.

— В Тулузу, значит, – сказала она, отпуская сцепление.

— Да, – сказала я. – С сестрой повидаться. – Я подумала, что «сестра» должна ее успокоить. Как и меня. Я всегда мечтала о сестре. И мне часто казалось, что она у меня есть. В детстве она занимала достойное место среди моих фантазий. Я даже рассказывала о ней, но знакомые или смеялись, или недоумевали, и я перестала делиться своими «воспоминаниями». Иногда я слышала, как говорю малознакомым людям: «Неужели? Моя сестра согласилась бы с вами». Или: «Забавно, моей сестре это тоже нравится». Но это не имело отношения к той сестре, которая поселилась в моих мечтах. Скорее, мне просто нужно было кем-то замещать себя в трудных ситуациях. Если я не знала, какого от меня ждут ответа, я предварительно толкала в воду воображаемую сестру – посмотреть, утонет или выплывет. На самом деле больше всего я хотела бы иметь сразу двух сестер. Я хотела быть третьей, младшей, той, которая всегда делает правильный выбор и которой в результате достаются все улыбки фортуны.