Лгунья

Кудрявая блондинка кивнула и вывела машину на дорогу.

Я откинулась на сиденье и позволила себя везти. Мы проезжали индустриальные районы – многоквартирные дома, типовые супермаркеты – Интермарше, Леклерк, Магазэн Бют.

— Вы картой умеете пользоваться? – спросила она. – Я хочу сойти с этого шоссе, как только мы выберемся за пределы Парижа.

На заднем сиденье валялся атлас–гид Мишлен.

— Через какой город вы хотите ехать? – спросила я.

— Через Орлеан.

Я нашла на карте Орлеан и поискала Фижак. Я надеялась, что до него многие мили пути, целая вечность, и я смогу пребывать в безопасности еще очень и очень долго.

— А сколько по времени до Фижака? – спросила я.

— Зависит от обстоятельств, – ответила девушка. – А вы спешите?

Она сосредоточилась, обгоняя грузовик. Вела она на большой скорости, слишком близко от машин, которые обходила, но меня это не беспокоило. Мы с ревом пронеслись мимо грузовика. Впереди дорога была свободна, открывался вид на загородные поля и пастбища.

— Нет, не спешу, – ответила я.

— Меня зовут Крис, – сказала она, когда мы свернули с основной дороги на шоссе потише. – Крис Масбу.

— Масбу? Что это за фамилия? Французская?

Она кивнула. Она была старше, чем мне сначала показалось. Сперва я подумала, что ей лет девятнадцать–двадцать, но теперь заметила, что волосы у нее крашеные, лицо изможденное, а вид немного помятый. Кожа сухая, туго натянутая.

— Отец был французом, – сказала она. – Я – нет.

— А меня зовут Марина, – промямлила я в свою очередь. Конечно, никто меня так не называл. Это имя пришло из моих детских фантазий. – «Джеймс», – добавила я. – Марина Джеймс. – «Джеймс» я тоже выдумала. Псевдоним казался мне ясным, определенным и в то же время ничего не значащим. С ним ничего не связано. У меня, конечно, было нормальное имя. Но оно никогда не было мне по–настоящему впору. «Марина Джеймс», – представлялась я незнакомым людям в поездах, зная, что никогда их больше не увижу. Это не

слишком хорошо удавалось. На меня смотрели с недоверием. Была у меня и фамилия. Если, конечно, не считать, что это фамилия моего отца. Так что вряд ли ее можно воспринимать как нечто принадлежащее лично мне. Потом, когда папа умер и мама вышла замуж во второй раз, мне досталась фамилия отчима. А позже, когда я сама вышла замуж, – фамилия мужа, так что я никогда не думала о ней как о своей собственности.

Торопливо, пока она не успела высказать никаких комментариев по этому поводу, я спросила:

— А вы по делам или в отпуск?

— И то, и другое, – сказала она и ткнула пальцем в открытую страницу атласа. – Я хочу ехать по шоссе N20. Не хочу проезжать большие города. А желательно вообще никаких городов. Я, видите ли, не привыкла, что руль слева.

Я удивилась. Мне показалось, с машиной она управляется мастерски. Она вела с небрежной, даже немного вызывающей сноровкой. Именно это меня в ней поразило больше всего – ее уверенность. Меня-то как раз устраивало, что мы не поедем через большие города: я бы с превеликим удовольствием двигалась по самым плохим, удаленным от больших трасс дорогам. Я снова расслабилась. На солнце меня разморило, но я все внимание старалась сконцентрировать на карте – хотела произвести хорошее впечатление. Спустя несколько часов мы остановились перекусить в небольшом городке. Она припарковала машину в тени деревьев, напротив церкви, и мы перешли через площадь к «Кафе де Спор».

— У меня денег нет, – пробормотала я, отвернувшись так, чтобы не услышала девушка–официантка.

Крис заказывала кофе и круассаны.

— Что, совсем нет? Вообще?

— Есть, но чуть–чуть.

— Поесть-то все равно надо, – сказала она неодобрительно. Шея у нее была в грязных разводах и едва заметных морщинках. Пожалуй, я снова поспешила, сделав вывод о ее возрасте. Ей, наверное, как минимум тридцать.

В кафе было полно народу. В конце бара рядом с музыкальным автоматом молодой человек заключал пари, что-то связанное с бегами. Мы сели за переполненный стол. Мужчина рядом со мной читал газету. Я чуть шею не сломала, пытаясь прочесть заголовки. Когда принесли круассан, я машинально проглотила его, даже не почувствовав вкуса.

— Хочешь еще? – спросила Крис. Она сделала знак девушке–официантке. Ее французский звучал легко и непринужденно, как родной.

— Ты говоришь по–французски свободно? – спросила я.

Эта мысль, кажется, ее удивила.

— Господи, нет, конечно. Я говорю отвратительно. А ты?

Я покачала головой.

— Ешь, – сказала она, когда принесли второй круассан. – Я угощаю.

Мужчина рядом со мной допил кофе и полез в карман за деньгами. Я мысленно попросила его оставить газету. Закрыла глаза и попросила. Несколько молодых людей за соседним столиком обернулись. Они смотрели на меня и перешептывались. Не знаю почему – то ли их заинтересовало, что я говорю по–английски, то ли они узнали меня по фотографии, а может, и то, и другое. Я притворилась, что пью, чтобы они не разглядели моего лица. Мужчина рядом со мной встал. «Оставь», – велела я ему. И на случай, если это не сработает, добавила: «Laissez-le» [25] .

25

Оставьте (фр.).

Он с кем-то попрощался. Скатал газету в трубочку. Человек, который только что вошел в бар и встал у стойки, обернулся.

– Ah, за va? [26] – сказал он, и лицо его прояснилось. Мой сосед бросил газету на стул и вышел из-за стола, подавая знакомому руку для пожатия. Дождавшись, когда оба отвернутся, я потянула газету к себе на колени.

Крис наблюдала за моими манипуляциями. Кажется, ее это забавляло.

— Мы могли бы просто купить газету, – сказала она.

26

А, привет, как поживаешь? (фр.)

— Обычно я такого не делаю, – сказала я, чувствуя, как лицо заливает краска.

Она захохотала. Молодые люди снова обернулись, подозрительно меня разглядывая. Я смотрела в газету у себя на коленях.

— Извини, – сказала я. – Мне нужно в туалет. Туалет был из тех, где приходится приседать над дыркой. Пахло отвратительно. Я лихорадочно листала газету, руки дрожали. Приходилось напрягать зрение, чтобы что-то разглядеть: от страха все плыло перед глазами. В газете ничего не было. Ни фотографии, ни статьи, насколько я поняла, ни единой строчки типа «Англичанка пропала в Париже». Ну что ж, так и должно быть, сказала я себе, перелистывая страницы еще раз, чтобы убедиться окончательно. Конечно, именно так. Еще слишком рано. Заметка появится только завтра.

Когда я вернулась, Крис оплачивала счет. В ожидании я прислонилась к стене у музыкального автомата, даже в сон потянуло, такой камень с души свалился. Пока что я в безопасности. И буду в безопасности еще целый день.

Мы снова ехали мимо ровных пшеничных полей. Вдоль дороги рос мак.

— Я раньше думала, что мак появляется там, где пролилась кровь, – сказала я.

— Кровь! – удивилась она. – Да нет, просто он вырастает на земле, которую побеспокоили. Неважно чем. Даже если просто распахали.

Ее слова настолько меня поразили – совершенно другим, свободным взглядом на мир, – что я улыбнулась.

— Спасибо, – сказала я ей. И торопливо добавила: – За завтрак. И за то, что подбросили. Огромное вам спасибо.

Она небрежно улыбнулась, как будто я сморозила глупость. И ведь действительно сморозила.

— Мне все равно нужен кто-нибудь, кто разбирается в автомобильных картах, – сказала она.

— Да, но обычно я не занимаюсь такими вещами. Не ловлю попутки на дорогах.

— Это я уже поняла, – откликнулась она.