Лицедеи Гора

— Возможно, было бы грубостью с моей стороны, — предположил Петруччо, — чтобы вот так просто взять убить Вас здесь на обочине дороге, после того, как мы стали такими хорошими друзьями.

— Если честно, я тоже так подумал, — признался Чино.

— Пожалуй, я сохраню Ваши жизни, — сказал великодушно Петруччо.

— Вот спасибо, — тепло поблагодарил его Чино.

— Фу-у-ух, пронесло, — вздохнул Лекчио. — А я-то уже собирался вернуть бит-тарск, что позаимствовал в прошлом году у Чино. Теперь-то можно с этим не спешить.

— Кроме того, — сделав величественный жест, Петруччо объявил: — Я дарю Вам этих рабынь!

— Рабынь! — опять не удержалась Ровэна, за что мгновенно поплатилась, закричав от резкой боли, в очередной раз взорвавшей её ягодицу.

Это Лекчио, проследил, чтобы эта часть её анатомии возобновила своё знакомство с его гибким прутом, таким образом, напоминая ей о послушании и тишине.

— Это — акт просто невероятного благородства! — закричал ошеломлённый Чино.

— Даже не обращайте на это внимания, — отмахнулся Петруччо, как если бы поразительное великодушие такого жеста могло быть совершенным пустяком.

— Я просто не могу в достаточной мере восхвалить Вашего великодушия, — заявил Чино, предоставляя аудитории право интерпретировать это, возможно, несколько неоднозначное замечание.

— Это, право — пустяк, мой друг, — скромно потупился Петруччо.

— Конечно, славу такого акта следует восхвалять в песнях о Капитане Петруччо из Турии, — с пафосом воскликнул Чино.

— Ты слышал такие песни? — поинтересовался Петруччо.

— В сотне залов, — заверил Чино, — и у тысячи походных костров.

— В самом деле? — спросил Петруччо.

— Конечно, Вы их хорошо знаете? — заметил Чино.

— Ну, лишь некоторые из них, — сказал Петруччо.

— Боюсь, Ваша скромность, что их многословность и огромное количество, не позволит мне перечитать их Вам все, за отведённое нам время.

— Естественно, — кивнул Петруччо.

— Я желаю Вам всего хорошего, благородному капитану, — сказал Чино, тепло пожимая руку Петруччо. — Уверен, что мы нескоро сможем забыть наше случайное знакомство с великим Капитаном Петруччо.

— В натуре, — вмешался Лекчио, и полез жать руку турианца.

— Немногие могут забыть такое, — признал Петруччо.

— Вы разрешите нам рассказать об этом нашим детям и внукам? — осведомился Чино.

— Ну разумеется, — милостиво позволил Петруччо.

— Спасибо, — чуть не плача закричал Чино.

— Это — пустяк, — сказало Петруччо, как если бы дар столь бесценного права действительно был пустяком.

Чино забрал прут у Лекчио, и слегка шлёпнув им Ровэну по плечу, объявил:

— Лана.

— Да, Господин, — задрожав от прикосновения прута, ответила она, принимая своё новое имя.

— Тана, — сказал Чино, касаясь плеча Леди Телиции.

— Да, Господин, — всхлипнула та, признавая имя.

— Бана, — бросил мужчина, трогая Бину.

— Да, Господин, — пропищала она.

Сделав своё дело, Чино вернул прибор своему другу, и тот, пользуясь им, принялся подправлять позы и строй девушек, касаясь их то тут, то там.

— Замечательно, — похвалил Чино, убедившись в качестве работы Лекчио, и обращаясь к Петруччо, сказал: — Ну, нам пора в путь. Пора гнать наше небольшое стадо самок тарсков на рынок.

— Надеюсь, Вы получаете за них хорошие цены, — заметил Петруччо.

— О, будьте уверены, мы за этим проследим, — заверил его Чино.

Девушки, все вместе, ошеломленно и укоризненно посмотрели на Петруччо.

— А ну-ка, девки, — прикрикнул Чино, — нам пора в дорогу.

— Пошла, Лана! — скомандовал Лекчио, ускоряя её движение быстрым ударом жестокого гибкого обжигающего прута.

— Вперёд, Тана! — приказал Лекчио, добавляя ещё одну полосу на её ягодице, намекая, что двигаться следует быстрее.

— А Ты чё ждёшь, Бана! — рявкнул Лекчио, и девушка, получив свой удар и соответствующую полосу на бедре, со стенаниями, поспешила мимо него на конце дёргавшей её цепи.

Чино и Лекчио, следуя за караваном скованных цепью за ошейники девушек, покинули сцену.

— Желаю Вам всего хорошего! — радостно прокричал им вслед Петруччо, а затем, повернувшись к аудитории и накручивая свои усы, огласил: — Ну вот и завершилось ещё одно приключение Петруччо, Капитана из Турии. Это была история о том, как Петруччо разоблачил маскировку трёх хитрых рабынь, притворявшихся свободными женщинами, захватил их, и возвратил в их законную неволю, а потом великодушно даровал этих рабынь двум нуждающимся путешественникам, не попросив у них ничего для себя.

Тут Петруччо отвлёкся от зала, и сделал вид, что вглядывается вдаль.

— Ой! Ох! — воскликнул он. — А это ещё что за пыль на горизонте? Или это моё воображение разыгралось? Может быть, стадо верров пасётся на лугу? Возможно, это какой-то пустяк. Но, кто его знает, вдруг, это — мужчины из враждебных городов, как поведали мне эти славные портные, тщательно прочёсывают холмы в поисках туриан. Возможно, я должен преподавать им урок! Но с другой стороны, это может оказаться ничем, порывом ветра, или просто моим воображением. Интересно, в каком направлении мне теперь держать путь? Пусть уж, как обычно, это решит мой меч!

В этом месте он, по-видимому, закрыл глаза, и принялся вращать своим мечём.

— Отлично, меч, — сказал он, открывая глаза. — Ты сделал выбор, а мне остаётся лишь следовать ему, хотя и неохотно. Именно в этом направлении мы отправимся искать новые приключения, земли — которые будут опустошены, армии — которым предстоит быть побежденными, города — которые мы покорим, благородных свободных женщин — которых мы будем защищать и охранять на опасных дорогах.

И он отправился в направлении, указанном его мечём. Конечно, это было направление, прямо противоположенное тому, где он всего ен назад, с испугом различил облако пыли.

А через мгновение, улыбаясь и кланяясь, на сцене появились все актёры, игравшие в этом фарсе. Ровэну, Леди Телицию и Бину, уже освободили от их цепей, а заодно и от шарфов, обнажив их ошейники. Эти шарфы не пропали даром, и теперь были обёрнуты вокруг их бёдер и завязаны узлом слева. Между свисавшими концами шарфов, то и дело мелькали круглые куски пластыря, прикрывавшие их клейма. Вместе с лицедеями на сцену выскочил и Бутс Бит-тарск, кланяясь аудитории и, экспансивными жестами, гордо обводя своих актёров, одного за другим посылал их вперёд. При этом Петруччо достались самые бурные аплодисменты. Бутс, один за другим, сорвал пластыри с бёдер девушек, открывая их клейма для всеобщего обозрения. Театральная традиция закончилась. Девушки вышли на сцену именно для того, чтобы снова стать теми, кем они фактически были всё это время — всего лишь рабынями.