Личное отношение

— Д-да, — Валечка, испуганная подобной реакцией, пролепетала неуверенно. — Но… но он с другом был, и Мария Алексеевна Виктории Михайловне говорила, что он такой красивый, молодой и жена у него красавица.

— Нет.

— И он по телефону сказал поцеловать от него детей, — Валечка зажмурилась, втянула голову в плечи, но договорила она решительно.

— Ты… ты врешь! — Ангелина яростно топнула ногой.

Сжала кулаки.

Вспороли тонкую кожу острые мелкие зубы, но прокушенную до крови губу она даже не заметила.

Ангелина смотрела.

Видела… себя и его.

Тогда.

Пять лет назад.

Когда она только пришла из медколледжа, а он, закончив учиться, приехал из областной столицы в их скучный и серый город. И то, что они вышли работать в один день, тоже было знаком.

Судьбой.

Любовью с первого взгляда.

Ангелина ведь сразу поняла, что Кирилл предназначен ей свыше, что в богом забытую больницу он послан только ради встречи с ней. И пусть он её, как и всех других, называл исключительно по имени-отчеству, но…

Он бы понял.

Заметил бы её со временем.

Ангелина ведь старалась.

Она бралась за любую работу, не боялась, даже когда было противно или страшно, оставалась ради него сверхурочно. Она научилась предугадывать его слова и мысли. Она сделалась самой полезной и нужной.

Незаменимой.

Только ради него. Только ради того, чтобы он увидел и оценил. Только чтобы осознал наконец, что любит.

Её, Ангелину, любит, а не Наденьку.

Впрочем, Наденька — дура! — бросила его сама, швырнула в Кирилла кольцо, когда поверила сумасшедшей мамаше и местным газетам, а не Кириллу, и для Ангелины этот день стал самым счастливым в жизни.

Она кружилась и смеялась.

Знала, что теперь точно всё изменится. Они будут вместе, теперь-то точно. И утром она собиралась дольше обычного, впервые чуть ли не опоздала. Вытерпела кое-как утреннюю линейку и даже, удивив всех, не сразу заметила, что к ней обращаются.

Отвлекают от самого важного решения во всей её жизни, от предвкушения, как она зайдет в ординаторскую, подгадав, когда Кирилл там будет один, и признается.

Скажет ему.

И он всё сразу поймет…

— Ангелина… — Валечка осторожно тронула её за плечо.

— Он не может быть женат, — Ангелина, возвращаясь в весенний двор больницы, пробормотала ожесточенно, — Кирилл мне сказал…

Сказал.

Пусть и не понял.

Тогда, три года назад, Кирилл выслушал её признание молча и, отставив кружку кофе — только варенный, без сахара, — встал, подошёл к Ангелине и мрачно сказал, что не может ответить взаимностью.

Она — прекрасная девушка.

Но ему сейчас не до любви.

Да-да-да.

Она поняла, пусть и не сразу, но она поняла.

Ну конечно!

Сей-час.

Сейчас мерзкие газеты, нелепые обвинения, суд. Конечно, он не хочет втягивать её в это. Конечно, сейчас не до любви, хотя она смогла бы его поддержать, но… Кирилл благородный, а ей просто надо подождать ещё чуть-чуть. Конечно, немного позже он ответит ей взаимностью.

А пока она должна его отпустить.

Дать уехать.

Ждать.

Потому что она уже тогда знала, что судьба их сведет снова. Не может не свести, они ведь предназначены друг другу. И она, судьба, свела их, отправила Ангелину на эти, в общем-то, скучные курсы.

В его больницу и в его отделение.

Чтобы они увиделись, встретились, столкнулись, оказались вместе и больше никогда не расставались. И не страшно, что сегодня, разговаривая с кем-то у окна, он мазнул по ней равнодушным взглядом.

Не узнал.

Бывает.

Он ещё узнает, полюбит её. Кирилл предназначен ей, и именно поэтому женатым он быть не может. Он ведь говорил ей тогда, что ему не до любви!

— У него не может быть жены, — вслух Ангелина повторила жалобно.

Замолчала.

Потому что Валя смотрела широко распахнутыми глупыми глазами ей за спину, наблюдала за кем-то, и Ангелина, предчувствуя что-то плохое, обернулась медленно.

Пошатнулась.

Почувствовала впервые, как земля уходит из-под ног, рушится мир и разбиваются со звоном все её мечты. И до дерева, чтобы быть ближе, Ангелина добрела вслепую, ударилась, не видя ничего перед глазами, плечом о ствол.

Прислонилась к шершавей коре щекой, выглянула, чтобы увидеть.

Рассмотреть.

Осознать.

Запомнить.

Убедиться.

Пусть сердце и закричало от боли.

Предательства.

— Он же говорил, что ему не до любви, — Ангелина прошептала беззвучно.

Она ведь поверила.

Ждала, когда Кириллу станет до любви и до неё, а он получается… обманул, предал, нашёл другую, до которой ему теперь дело было.

Которую он любил.

Потому что, не любя, с такой улыбкой идти по соседней аллее навстречу остановившейся женщине, нельзя. Потому что, не любя, так — а Ангелина никогда не видела такого его взгляда — не смотрят и не смеются.

Кирилл же смеётся, подхватывает, ловко и привычно, на руки двух близнецов.

Мальчик и девочка.

Его?

Большие, но… похожи на Кирилла. И улыбка у детей, к которым враз вспыхнула жгучая ненависть, его. И улыбающуюся женщину он обнимает за талию, когда она виснет у него на шее и целует в щеку.

Тварь.

Твари.

— Ненавижу… — Ангелина проговорила бесцветно.

— Я же говорила, — Валечка, подойдя бесшумно, сказала виновато. — Ты… ты не расстраивайся, ты ведь даже не знаешь его. А красивый… моя бабушка говорит, что мужчина красивым быть не должен, иначе от него одни беды…

— Беды… — Ангелина повторила эхом.

Кивнула своим мыслям, и змеиная улыбка, в которой расплылись её побелевшие губы, Валю испугала.

— Беды я ему устрою.

Голубые глаза холодно блеснули.

И металлические набойки туфель тревожно стукнули об асфальт, когда не обращая внимания на растерянную Валечку Ангелина пошла прочь.

Пять

Июнь

— Да, Амалия Эдуардовна, да… я всё понимаю. Конечно… Но хотя бы сегодня вы можете побыть с ними до моего приезда? — я спрашиваю с отчаяньем, надеждой и мольбой.